Павел нес вроде бы мирный бидон завода «Красный Млечный путь» — трехлитровый, белый и с ручкой. Женщины в таких обычно размещают слабовязкую бытовую дребедень. А Наум прижимал к груди внушительные амбарные книги количеством две. Там можно писать разное.
Комиссары подошли к столу, водрузили на него бидон, а книги бережно развернули рядом. И сказали чекисты генералу-летчику:
— Распишитесь о неразглашении и в получении.
И Мазурук расписался в одном томе о неразглашении, а в другом в получении. А когда кровь высохла, комиссары закрыли книги, а бидончик накренили так странно, что лучи от лампы осветили наклейку на жестяном боку загадочной емкости. Об этом есть прекрасные стихи:
И страшным, страшным креном
К иным каким-нибудь
Неведомым вселенным
Повернут «Млечный путь»…
А наклейка выглядела так.
А подписана она была так: Бурденко Н. Н.
3. И после того как Мазурук изучил наклейку, приоткрыл он крышечку бидона, заглянул в отверстие и понюхал, не забыв воткнуть во внутрь палец, чтобы осязать упругость. Там, внутри, мягким цилиндром прела жирная масса, то есть бурда, вкусно и по родному пыряющая в нос рыбьим жиром и дёгтем. Внутренне летчик букету очень поразился и даже — тоже внутренне — сказал себе — «…эге… да тут интрига…», но лицо свое и биотонус внешне сохранил невозмутимым вполне, — вроде ничего такого нет удивительного, вроде Бурденко такой экзальтированный и есть натуральный.
Это выдержка.
А комиссары госбезопасности объясняют:
— Самолет с маскировочными красными крестами снаряжен. Принимайте Бурденко в руку, а подробные инструкции получите у Хрусталева в машине. Желаем успеха.
И понял Мазурук, что аудиенция окончена окончательно, и что от него требуется минимум дерзко исполнить. И он решительным щелчком сбил присохшую к подушечке пальца ватку, твердо взял бидончик и вышел вон. С одной стороны Мазурук был простой советский генерал с бидончиком, а с другой — зародыш международной организации «Врачи без границ». Об этом есть прекрасные стихи:
Бидон, жестяной бидон!
Услышь человечий стон!
Стань передо мною
Хирургом с головою.
Хирургом с умелыми пальчиками
Легкими, словно перышки.
Чтобы после госпиталя военные мальчики
Прыгали вроде как скворушки.
У кремлевского крыльца летчика уже ожидала эмка с шофером и холодноглазым капитаном СМЕРША Хрусталевым на переднем сиденье. Планшетку у офицера распирал пакет с печатью сургуча, с надписью — «Вскрыть за территорией Кремля».
4. Дорогой на Щелковский аэродром Мазурук знакомился с бумагами.
Там излагалась легенда. «Цель поездки: ускорить получение обещанных по ленд-лизу специальных самолетов «Каталина». Гидросамолеты крайне необходимы Главсевморпути для проводки кораблей и поиска немецких подлодок. Машины до заморозков следует перегнать в Арктику.»
И все такое прочее.
Но были и инструкции. — «Бурденко необходимо передать в Вашингтоне в баре гостиницы «Рузвельт» одной женщине. Пароли вещественные — бидоны. Пароли вербальные: женский — «Мужчина, не угостите ли «Казбеком»?» , мужской — «У меня, к сожалению, только махра.» Содержимое женского бидона доставить в Москву.»
Мазурук знакомился с легендой и инструкциями, запоминал, и четко запоминал, но все это шло как бы на автопилоте, ведь основная часть его мозга терзалась загадкой: «Почему так сервирован хирург?.. И сигнатурка почему чудная?..» Но летчик был в медицине некомпетентом, а посему все его мысли суть были предположения и фантазии. В данной ситуации они его не устраивали.
«Туманно… все туманно…» так думал Мазурук, мчался над брусчаткою и обжимал бидон хромовыми сапогами как офицер большого чина.
А за окном автомобиля менялись виды тылового города Москва.
5. И вдруг мелькнула там вывеска с завитушками одного очень хорошего магазина. «ПОДАРКИ» — обещала она. И у Мазурука зародилась в голове хитрая идея насчет немного прояснить. И тронул он водителя за погон:
-Товарищ красноармеец, тормозни-ка тут.
И шофер остановил автомобиль.
— Мне нужно купить оригиналов, — отвечая на вопрошающий взгляд Хрусталева сказал Мазурук и кивнул на вывеску с завитушками, — для взяток иностранным бюрократам. Придется же, согласно легенде, задабривать.
Сказал так летчик, хлопнул дверцей и выбрался на свободу.
6. В магазине Мазурук первым делом бросился по диагонали в темные подсобные помещения. Глаза у генерала блестели от близости истины как у нездорового маньяка. Открыв дверцу каморки администратора и строго глянув на женщину-завмага, летчик неожиданным движением распахнул голубую шинель. Под ней ничего не было, лишь торчал красный, толстой эмали значок депутата Верховного Совета СССР. И, трогая эмаль пальцем, Мазурук сказал:
-Требуется интим. Я член советского правительства. Покиньте помещение, мне необходимо позвонить товарищу Калинину.
И женщина опустила глаза и покорно вышла, а Мазурук принялся наворачивать диск телефона. Но номер набрал не приемной всесоюзного старосты, а знакомого хирурга товарища Юдина. И, как на том конце подняли трубку, с ходу спросил:
— Сергей Сергеевич, представь такую ситуацию: больному рекомендован Николай Нилович, но ему почему-то упорно навязывают Александра Васильевича. И так все три литра. В чем фишка?
Сергей Сергеевич ответил:
— Через полгода такого лечения пациента ждет осмотр у паталагоанатома. Кто так комбинирует?
А Мазурук сказал:
— Извини, это не телефонный разговор.
И бросил трубку. Он обо всем догадался.
7. И вы, конечно, поняли: в таинственном том бидоне томился отнюдь не академик Бурденко, но другой товарищ лекарственного профиля — профессор Александр Васильевич Вишневский. Мазурук за войну два раза попадал в госпиталя, где его около ран резали и потому знал, что так своеобразно — ворванью и жженой березкой — может попахивать только Вишневский. Мазурук Вишневского осязал, на Мазурука Вишневского мазью наносили обильно. Похуже на фронте Вишневский был, чем в бидоне, с угольками и мелкими клопиками был, но фармакологию имел такого же ракурса. А Бурденко — Мазурук знал — снаряжается немножко в другом амплуа и амбре.
Вот во что вляпался летчик ранним утром 12 сентября 1944 года — в подвиг диверсанта. А все потому, что вице-президентом у Рузвельта был Гарри Трумен — личность недальновидная, слабая волей, вспыльчивая и малообразованная. С таким Иосифу Виссарионовичу было чрезвычайно удобно вести политические дела.
Воистину: помощью другим крепится подлинная помощь себе.
БУТЫЛЬ
Скопытиться — единственный путь
Для тебя плыть свободно.
Бутыль Номонхана.
Х. Мураками
После закрытия Халхин-Гола — это советский такой Пирл-Харбл, но наоборот — к ручному пулемету Дегтярева в Красной Армии немного охладели. Трофеев было вдосталь и кому-то в Главном Артиллерийском Управлении (ГАУ) приглянулся японский ручник. Заинтересовался дальневосточным оружием и И. В. Сталин. Наркому вооружения Ванникову и конструктору Шпитальному поручили разобраться и доложить.
Военные считали: преимущество дальневосточного ручника в системе питания. Она и в самом деле была оригинальна. Патроны находились в коробке под постоянным давлением крышки — пружинного пресса. Заряжающий, вкладывающий их, придерживал крышку рукой. Крышка была капризной — при малейшей оплошности под воздействием сильной пружины норовила соскользнуть.
«Ме-109» в Испании наглядно показал — наше Небо конца тридцатых оказалось не только низкопотолочно, но и мелкокалиберно. С первым недостатком бы призвана бороться одна группа товарищей, а со вторым другая. Шпитальный был в числе тех, кто боролся с мелкокалиберностью, поэтому он по заданию товарища Сталина безвылазно находился в спецкостюме — бутыли из-под красного портвейна «777», емкостью 0,7 литра. Этот костюм поддерживал конструктора, так сказать, в интеллектуальной форме, — заставлял не расслабляться и позволял до конца раствориться в деле создания авиапушки, стреляющей через сложную дырочку — полый вал редуктора винта.
Шпитальному дальневосточная автоматика не внушала доверия… Да и Дегтярев ему был друг и однопробчанин.
Вопрос о косоглазом пулемете решался на совещании командования и участников боев на Халхин-Голе, состоявшемся в наркомате Ворошилова. После того, как выступили войсковые командиры и дали хорошие отзывы о трофее, слово взял начальник ГАУ маршал Кулик. Сказал:
— По существу предмета собрания. Никакой «Дегтярь» не ручник! Детище ведерной бутыли! Он хоть и весит 7,7 кг., что вроде бы и немного, да его дисковый магазин без патронов тянет на полтора кило. Это же гиря. Надо и нам делать по дальневосточной схеме.
И после этих слов возлег Кулик на коврик в обнимку с нерусским железом и, имитируя бой, протарахтел:
— Тра-та-та!
