постаревшего Федотова. Более подробно см. мою книгу «Повесть о художнике Федотове» (Прим. В. Б. Шкловского)
………………………………………………………………………………………….
На малой родине героев, в городе Керчи, имена Копейкина и Рыбникова ныне носит улица и детский сад на окраине. Улица приятна, а воспитатели в дошкольном учреждении великолепны и достойны похвалы: каждый год на 9 мая у калитки ими вывешивается большой лист называемый ватман, где крупными буквами прописаны понятные детям стихи:
Опять я забылся и мёрзну во сне…
Недобрые люди прокрались ко мне.
Верёвку и мыло достали как снасти,
Бормочут про страсти-мордасти.
Не мог шелохнуться от ужаса я…
Мамочка… мама! голубка моя!
Но Сэм дядя знает — я в хладе сижу.
Разведал он, чует про всю нашу жуть.
И танк высылает он нам,
Тёплый, как гиппопотам.
И мчим мы дорогой бессмертья
В огненной круговерти.
Мамочка… мама! Голубка ты наша!
Вот Кремль как горелая пшённая каша.
Звонок! И открылись ворота Кремля!
И сердце поёт: тру-ля-ля, тра-ля-ля!
Вот кто-то стоит у Эфирных ворот,
Трубку спецсвязи он твёрдо берёт,
И чутко, как папа он слушает на нас.
С улыбкой, как папа он смотрит на нас…
И сразу нам весело стало…
А кто это был,
Угадала?..
Родителям эти стишки очень нравятся. Детишкам — тем более. Они, когда родители зачитают им стихи, кричат радостно и звонко:
-Угадала! Угадала!.. Лаврентий то Палыч!.. конечно же, Палыч!
Умилительно.
Народ, который умеет придумывать для погибшей державы рифмованное прошлое, никогда не умрёт…
34. А на доме, в котором выросли капитаны-близнецы, висит памятная доска с мужественными профилями. Сверху по доске стелилась большая оливковая ветвь из алюминия.
Приезжали старички-азиаты, ветераны Квантунской армии. Программа стандартная – Аджимушкай, улица младшего сына… Один из японцев оставил в книге отзывов почётных гостей города Керчи запись:
Тень от ветки оливы
Метёт и метёт по броне.
Но разве прицелиться юноше
Сможет она
Помешать?..
Такая вот танка…
Ребята рассказывали, что весила алюминиевая ветвь ровно 17 килограмм и 350 грамм. В 99 году двадцатого века за неё в приёмном пункте цветных металлов дали целых семьдесят гривен!
Ребята уверяли, что это совсем неплохо. Говорили:
-Это мы хорошо прицелились – в других городах, не портовых, за эту же ветвь нам бы отстегнули намного меньше.» —
На этом рассказ первого механика Побежимова закончился.
Неудача! — девочка продолжала плакать.
Настал черёд рассказом «Штык, ряса и забинтованная головка» проявить своё мастерство второму механику Городовикову. Вот он.
ВТОРОЙ РАССКАЗ ВТОРОГО МЕХАНИКА ГОРОДОВИКОВА
«ШТЫК, РЯСА И ЗАБИНТОВАННАЯ ГОЛОВКА»
Войну выигрывают раненые.
Н. Н. Бурденко
Штык – молодец!
А. В. Суворов
Когда в Историю пробрался русский штык-трёхгранник в точности неизвестно*. Но уже Конфуций в «Шицзин» восхищался этим славным оружием:
Он словно выточен, гранён,
Шлифован и отполирован.
Тут не убавить, не прибавить –
Так это было на земле.
Ему, кто всё, казалось, ведал,
Наметив курс грядущих дней,
Северный варвар был победой
Обязан полностью усей.**
…………………………………………………………………………………….
*На замечательном диалекте советского языка, на фене, «писать» означает «резать». Поэтому существует интерсная теория, согласно которой штык-трёхгранник есть всего лишь модернизация трёхгранного грифеля, которым жители Месопотамии выдавливали свою клинопись на глиняных табличках. (Прим. Ж. Контеней )
………………………………………………………………………………..
**Пер. А. Т. Твардовского, 53 год.
……………………………………………………………………………….
Это верно удивительно. Кратко и всеобъёмно. Но всё-таки можно попытаться кое-что и дорассказать…
Известно, что русский штык-трехгранник представлял из себя оружие мудрое и остроумное, — раны, нанесенные им, затягивались куда как тяжелее, чем вавки от плоского европейского штык-ножа… Вздорный Красный Крест, являясь рассадником гуманизма, с далекого четырнадцатого года требовал от Империи отказаться от применения благородного трехгранника вне своих границ.
Гитлер, как стратег, с лета сорокового года находился в тягостном раздумии на геополитическую тему: куда Германии следует направить основной удар? Высаживать ли мощный морской десант на Британские острова, или по старинке, по тевтонски двинуть войска на Валдай? Чаша весов колебалась целую осень. А в декабре фюрер решился: На восток! Подвинула его к азиатчине докладная записка из Ананербе, где сообщалась об успехах Макса Либиха, хирурга по гнойникам, который, наконец, сумел решить так называемую проблему русского трехгранника. То есть эсесовский врач-садист к сорок первому году разработал эффективный метод залечивания ран от русского штыка. Медико-армейские аналитики на арифмометрах быстро Гитлеру подсчитали, — при конфликте с СССР для вермахта лечение солдат по методу Либиха по сути будет означать увеличение войска на пять полноценных пехотных дивизий, так как резко сокращается срок нахождения раненого в госпитале. Это-то соображение и подтолкнуло Гитлера к активной войне с Союзом, а не с англичанкой.
До зимы 42-43 года на Восточном фронте все складывалось для фрицев довольно-таки неплохо, — сказывалось наличие дополнительной живой силы. Но где-то со Сталинградской битвы благосклонность Марса фашисты утратили. Почему?
Причин неудач немцев на Волге достаточно, но бесспорно, самой основной было то, что именно с осени сорок второго года трехгранный штык-старичок неожиданно обрел новую жизнь, то есть увечья им наносимые, вновь чудесным образом стали трудновылечиваемыми. Метод Либиха уже не приносил желаемых результатов. Если в 41 году немецкий раненый в среднем заимал койко-место 17,7 дней, то теперь 24,97, что, понятно, потребовало от Рейха неплановых мобилизационных усилий. Арийские ученые — химики и металлурги — спешно исследовали новые, осенью 42 года поступившие в Красную Армию штыки, и быстренько обнаружили, что в отличие от старых модификаций в верхней части им придан оригинальный, изящный изгиб. Из-за этого изгиба штык рвет мягкие ткани так, что заживление быстронагнаивающихся ран без солидной доли медикаментов и времени невозможно. Либих к сожалению для немцев к тому времени умер, а люди пришедшие на его место не смогли найти достойного ответа на русскую новацию. До самого конца войны цифра суточного нахождения раненых в германских госпиталях не была ниже 21.
А освежил русский трехгранник археепископ Лука (впрочем, в то время он был еще епископом), человек в миру более известный как профессор хирургии Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий.
Весной сорок первого года он отбывал третью по счету ссылку в городе Енисейске Красноярского края и когда наедался, страшно скучал, так как был лишен главных своих радостей — церковной службы и хирургической практики. (В Енисейске стараниями Общества Безбожников не сохранилось ни одного храма, а в райбольнице Войно как врагу народа разрешали пластать только членов бюро райкома: это сущий мизер.) Компенсируя отсутствие радостей, он вынужден был довольствоваться чтением медицинской литературы взахлеб, то есть бессистемно и на всех языках. Соответствующего чтива хватало: Енисейск в тридцатые годы являл собою официальный центр борьбы с шаманизмом, поэтому в библиотеке ДК лесопильщиков, где и размещался этот антимистический ЦБШ, была обильна представлена медицинская периодика. Почитывая объемно и широко, Войно сумел заметить то, на что не обратили внимания медики-разведчитчики НКВД, а именно — во врачебных журналах держав Оси с осени сорокового перестали появляться статьи о колотых ранах, что для понимающего человека означало — немцы, японцы и итальянцы знают, что противопоставить трехграннику. Войно, даром что церковник, был советский патриот, причем большой. Как только он сообразил, что к русскому штыку, так сказать, подобрали затупилку, то немедленно принялся за работу по восстановлению прежнего положения. Мы не сильно преувеличим, если скажем — труд Войно был научным и гражданским подвигом. За полгода в условиях совершенно непригодных для творчества — в гладе и хладе, в презрении и насмешках — уже к осени сорок первого епископ расчертил лекалами смертельное изобретение. Макетами-моделями штыка служили ему сухие иглы дерева лиственница, а жабы и бурундучки, зверушки местные — малые и безответные, заменили полноценные человечьи тела.
Еще несколько месяцев ушло на то, чтобы выйти на главного практического советского медика, на самого товарища Берия. Выйти на него Войно помог Бурденко, который еще с царских времен преклонялся перед религиозным естествоиспытателем, как перед гениальным хирургом.
Надо отдать должное и Лаврентию Павловичу: как только он прочитал записку Бурденко и ознакомился с докладом Войно, так сразу же острым умом ухватил суть, — мгновенно направил в деревянный Енисейск быстрый дюралюминиевый самолет-гидро о четырех моторах с почтительным наркомом здравоохранения Митяревым на борту и генералом Водопьяновым за штурвалом. Войно, как он был без прикрас — в запашных калошах на босу ногу, с жестяным котелком у пояса и оловянной ложкой за пазухой — притащили на берег Енисея, запихали в самолет и с сумасшедшей скоростью повезли в столицу, вдогонку за солнцем. Гидросамолет приводнился прямо у Кремля, на черной Москва-реке, ночью, в самый разгар рабочего дня. Нечистый Войно предстал перед белоснежным Иосифом Виссарионовичем.
-Что вам, Владыко, лично для себя нужно? — спросил Сталин Луку, когда закончили обсуждать тему о запуске штыка в серию.
-Ничего, — сгоряча ответил Лука. Но потом немножечко подумал и все же попросил. — Если можно… разрешите помыть ноги в горячей воде и выдайте пару теплых носков.
Луку тут же осторожно спустили в подвальную прачечную через бельевую шахту, налили два тазика крутого кипятка, выдали мыло и полотенце. А когда кипяток стал серым, а ступни епископа розовыми, вручили под расписку и носки — белые, вязаные, овечьей шерсти.
Войно аж расплакался от такой щедрости.
Но это еще не все! Генсек лично распорядился со дна бачка зачерпнуть для епископа черпак горохового супа и подарил почти новый касторовый костюм из гардероба своего сына Якова. Якову пиджак топорщил в пояснице, а Луке пришелся впору.
Сталин умел заботиться о тех, кто был полезен соц.Родине.
А через несколько месяцев вождь наградил ученого церковника специально утвержденным по такому случаю орденом монаха Б. Шварца, присвоил звание генерал-майора от медицины, назначил главврачом госпиталя в Тамбове и разрешил в одном из городских храмов вести литургию с пением и размахиванием кадила по большой траектории. Короче — Сталину пришелся по душе епископ Лука. Сталин составил очень хорошее мнение о хирурге, и ничто это мнение поколебать не могло. И когда, через пару лет, переливчатый живчик Берия, подсиживая кого-то, преследуя свои политические цели, рассказал Иосифу Виссарионовичу историю прохождения епископа Луки в архиепископы, Сталин только улыбнулся в прокуренные усы и неожиданно на первом же заседании Политбюро выдвинул кандидатуру профессора Войно-Ясенецкого на Сталинскую премию за монографию «Очерки гнойной хирургии».* …………………………………………………………………………………..
*К вопросу о чувстве юмора Сталина. Оно у него было тонкое и, если можно так выразиться, назидательное. Типично иезуитское, с практической подкладкой. Вот пример. Но сначала документ. 9 декабря 1950 года начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Пётр Егоров направил Сталину докладную записку. Цитата: «Считаю своим долгом доложить Вам о состоянии здоровья Василия Иосифовича. Василий Иосифович страдает истощением нервной системы, хроническим катаром желудка и малокровием. Причиной указанных заболеваний является чрезмерное злоупотребление алкоголем. 16 ноября с. г. у Василия Иосифовича внезапно (дома, около часу ночи, во время просмотра кинокартины) развился эпилептический припадок – полная потеря сознания, общие судороги мышц тела, прикус языка и выделение из полости рта пенистой жидкости… К сожалению, за последние семь-десять дней Василий Иосифович вновь стал много пить, и в связи с этим снова появились симптомы резкой интоксикации (отвращение к пище, похудение, повышенная раздражительность, плохой сон). Убеждения и требования врачей прекратить употребление спиртных напитков ни к чему ни привели. Прошу Вашего содействия…»
Такая вот цитата. Далее о самолётостроении.
