Глава 16.
Однажды, отперев ключом свой кабинет в здании Ювелирного дома Давоянов, Медея к своему изумлению обнаружила в кресле дремавшего человека в хорошем костюме из английской шерсти.
— Вы, что тут делаете? — воскликнула девушка. — Я сейчас же охрану вызову, — и потянулась к колокольчику на письменном столе.
— Не надо охрану, — спокойно и невозмутимо ответил незнакомец. — Я к вам с добрыми вестями.
— Как вы вообще сюда попали, дверь ведь заперта?
— Ну, это самое простое и не надо об этом. Лучше присаживайтесь на свое кресло и почитайте вот это, — так же невозмутимо ответил мужчина, освобождая женщине место и отдавая мятый конверт.
Медея послушно села и начала читать. Это было письмо от её отца, но адресовано не ей, а Софико.
«Дорогая моя супружница, — писал из далекого острова Казимир. — Я здесь жив и здоров, чего и вам с дочуркой желаю».
По щекам девушки покатились слезы.
«Здесь, если женишься на местной или если к тебе приедет жена, то надзиратели разрешают покинуть каземат и жить в домах-поселениях. Посему все мужчины разом переженились на местных девках или на ссыльных дамочках, но мне это ни по католической, ни по православной вере никак не можно. Это грех великий есть».
Медея не вытерпела и в голос разрыдалась.
Мужчина молча протянул ей белоснежный накрахмаленный платок и тихо произнес.
— Я посижу у вас еще с полчаса. Если успеете написать ответ, я его переправлю, решайте.
Молодая женщина всхлипнула и стала писать о том, что мама умерла и он свободен, и праве выбрать себе местную женщину и жить там с ней, почти на свободе. Что она уже замужем за хорошим человеком-врачом и у них все хорошо, только вот деток пока нет. Что она все равно ждет его и будет ждать, сколько потребуется и очень сильно его любит.
Она хотела написать еще много чего, но мужчина, молча протянул руку и забрал лист.
— Все, мне пора.
— Когда вы его увидите? Может мне сбегать на рынок, что-то купить и передать?
Мужчина улыбнулся:
— Не утруждайтесь, барышня. Кроме письма туда более ничего не дойдет.
Опустив голову, повернулся к выходу.
— Постойте, — окликнула его Медея. — Как вас звать-то? Скажите.
Уже у двери мужчина обернулся.
— Зовите меня Меркурием. Возможно, я еще смогу вам передать весточку. Ну, это как повезет.
Затем резко повернулся и вышел.
Медея весь день провела сама не своя. Вечером все рассказала супругу и показала письмо. Джон очень обрадовался.
— Значит, он жив! Следовательно, рано или поздно его помилуют. У меня для тебя тоже хорошая новость — я уезжаю в столицу, буду ассистировать в операциях самому Николаю Васильевичу Склифосовскому. Это большая честь для меня, и еще я там буду подыскивать жилье.
— Какое жилье? — не поняла жена. — Зачем жилье? Ты же после операции вернешься ко мне.
— Нет, дорогая, не вернусь…
Медея стояла и молча, хлопала глазами, не зная, что сказать.
— Не вернусь, — и помолчал с минуту, выдерживая театральную паузу, продолжил:
— Ты ко мне приедешь. Мы будем жить в Петербурге.
Закончив фразу, он поднял ее за талию и закружил по комнате.
Уже второй раз за этот день у Медеи на глазах заблестели слезы.
Глава 17.
Через месяц супружеская чета Олдман уже обживалась в большой уютной квартире на Гороховой улице.
Накупили кучу новых предметов домашнего обихода, и Медея с удовольствием командовала Джоном, что и куда расставлять.
— А икону святого Георгия, будь добр, повесь вон в тот угол. Да аккуратней ты, смотри не урони.
Супруг икону не уронил, он уронил конверт, спрятанный за иконой.
— Что это? — спросил супруг, наклоняясь за конвертом.- Любовная переписка?
— Не смей вынимать из него ничего! — почти закричала Медея. Она совсем забыла о нем, и только сейчас вспомнила рассказ матери.
— Подойди, сядь со мной рядом на диван и послушай. Я — ведьма, колдунья.
— А я в этом нисколько и не сомневался, — весело ответил Джон.
— Нет, ты не понял, я можно сказать, потомственная колдунья.
И Медея рассказала мужу все, что ей когда-то давно сообщила мать. На удивление спокойно и внимательно слушал ее супруг, переспрашивая и прося по подробней рассказать некоторые детали еще раз. Затем встал, подошел к книжной полке, открыл толстый фолиант серьезного медицинского издания и торжественно произнес:
— Когда-то давно я имел честь лечить почтмейстера славного города Т почтеннейшего Арсения Николаевича Ягодина. Денег я с него понятное дело не взял, так вот он меня одарил сим конвертом.
И Олдман, как фокусник, вытащил из книги похожий конверт, в нем лежал лист с шестью марками Левиафана.
— Я, было хотел продать марки московским филателистам, да потом решил, что с годами они будут стоить только дороже. Теперь, моя дорогая супруга, мы с тобой обладаем просто несметным и еще волшебным сокровищем.
Медея молча забрала у него конверт и положила рядом со своим за икону Победоносца.
— Не веришь, не надо. Я тебе все рассказала. А марки без меня не трогать. Время покажет, кто из нас прав.
Глава 18.
Чета Олдман осваивала столичный образ жизни. Известного врача, да еще и англичанина, с удовольствием приглашали на званные обеды и благотворительные балы, коих в ту пору в стольном граде было при великое множество.
На одном из таких вечеров Медея с Джоном повстречали своего давнишнего знакомого, преуспевающего ювелира Рубена Кареновича Давояна. Встреча вышла теплой с воспоминаниями былой жизни и закончилась приглашением Медеи поработать у Рубена в старой должности, но с новым более высоким довольствием. Женщина посмотрела на мужа, Джон помолчал немного и кивнул в знак согласия.
Через год у четы Олдман-Крулевских родился ребенок. Не надо иметь семь пядей во лбу, что бы понять, что это была девочка. Женская часть хромосом, как всегда в роду Асатиани, взяла верх над мужской. Опять традиционно встал вопрос — как назвать дочку? Имя должно было иметь и грузинские, и польские, и английские корни и, конечно же, должно быть исконно русским. После многочасовых дебатов с заламыванием рук и поисков во всех известных книгах, было выбрано простое имя бабушки Иисуса — Анны. На том и порешили.
Анна Олдман-Крулевская (Асатиани) была явлена всем приглашенным гостям, и самый шикарный подарок на первый зубик преподнес Рубен Давоян: на бархатной подушечке лежали сережки, маленькое колье с брильянтами и изумрудами, а так же колечко, украшенное теми же камушками, но поменьше.
Между тем жизнь в столице Российской Империи била ключом.
После убийства Александра II Исполком «Народной воли» обратился к Александру III с письмом, обещая прекратить террор в обмен на Конституцию. Но волна репрессий, последовавшая после убийства Александра II, обескровила «Народную волю». Исполком был полностью разгромлен, 56 народовольцев заключили в крепость, 28 человек казнили, 500 были отправлены на каторгу. Последним актом революционной деятельности этой организации стала неудавшаяся попытка покушения на Александра III. Готовившие ее народовольцы, среди которых был и Александр Ульянов, были преданы суду и казнены.
Медея очень переживала за отца. От него больше вестей не было, да и Меркурий, наверное, не знает ее нового Питерского адреса. После рождения дочки Рубен с посыльным передавал ей работу на дом, и она урывками делала переводы и готовила нужные договора. Врачебные дела вынудили Джона уехать на родину в Англию, и он оттуда писал, что вынужден будет задержаться надолго, просил приехать к нему с дочкой. Женщина все тянула с отъездом. Девочка росла болезненной, часто простывала и Медея боялась, что перемена климата скажется на ней губительно.
