* * *
Сегодня утром выпал снег.
Большие хлопья на дорогу
ложились, чтобы замереть
или, попав под чью-то ногу,
собравшись в комья, умереть.
Сегодня утром выпал снег.
* * *
Стихом расширив рамки прозы,
дождей подслушиваю речь.
Роняет небо капли-слёзы.
Так много слёз… Не уберечь
и не собрать небес роптанья
и всхлипы горькие в одно, —
водой дождей сочатся, тайно
уходят на земное дно
сквозь капиляры почвы влажной
и застывают в монолит
утрат, вины однообразной,
болезней сердца и молитв.
* * *
Две серёжки — две слезинки,
две настенные картинки, —
всё, что в память мне осталось
от тебя, мой добрый друг.
И почти-что позабыла
я, как жирные чернила
на бумаге расплывались
под нажимом нервных рук;
как вода у ног плескалась,
и как капелька стекала
на виске, оставив стежку
белой соли в жаркий день;
как сквозь ивовые ветви
солнце золотистым светом,
рассекало на мережку
неспасительную тень.
Вот уж грустною капелью
дождик шелестит за дверью,
еле слышен из прихожей, —
осень песенку поёт.
И под зонтиком седая,
друг о дружку согреваясь,
пара старичков в калошах
медленно сквозь дождь бредёт.
«Всё проходит. Всё проходит, —
осень лейтмотив выводит. —
Ваша жизнь — такая малость,
как сезонов мерный круг.»
Две серёжки — две слезинки,
две настенные картинки, —
всё, что в память мне осталось
от тебя, мой добрый друг.
Песня про брата и сестру
Проросли два семечка —
братец и сестра.
Побежало времечко —
с ночи до утра.
Полетит былиночка
дворовой тропой.
Повернёт тропиночка,
обратясь судьбой.
Приголубит долюшка —
плети да ухват.
— Потерпи, голубушка, —
тихо просит брат.
Наливает долюшка
в чашу горький яд:
«Выпьешь всё до донышка!»
— Потерпи, мой брат.
— Потерпи, сестрёночка…
— Потерпи, родной…
— У меня ребёночек.
— И у нас с женой.
Проросли два зёрнышка —
детки-детвора.
Торопливо времечко —
с ночи до утра.
Разродилась смертушка,
оглушая слух.
Кормит грудью детушек —
горе да недуг.
Молодое горюшко
белит сединой
братову головушку.
— Потерпи, родной.
— Потерпи немножечко,
твой недуг уйдёт, —
Брат сестре на ложечке
капли подаёт.
Проросли два семечка —
внученька да внук.
Подустало времечко,
переводит дух.
Вода
Как хорошо… живую воду
пролить случайно на столе…
Зажгите свет, — воды природа
видна так лучше. В серебре
зеркальных бликов отражаясь,
мы много чище и свежей.
Вода, всё больше растекаясь
неудержимостью своей,
уже до краешка доходит
и, повисая каплей вниз,
о том, что с нею происходит
не знает.. Глупая, очнись.
Ветер
Ты подуй, подуй, ветерок.
Не гляди с утра на восток,
глаз усталых в щёлки не щурь,
не гони вчерашнюю дурь,
сотрясая белой главой,
ветер-богатырь удалой.
Полети- ка, ветер, туда,
где шипит прибоем вода,
да приляг на влажный песок.
Не гляди с утра на восток.
Растянись вдоль моря собой.
По руке прозрачной прибой
пробежит вопросом немым:
“Ох, тебе ли быть удалым?”
Спасение души
Приготовьте мне лекарство.
Что болит? Не знаю. Здесь.
Здесь, куда ложатся тени
резких слов, где чья-то спесь
в гнёзда сонного сплетенья
ядовитою змеёй
всё откладывает яйца,
где широкой пятернёй
бронхи расправляют пальцы,
и куда застрявший ком
в горле, скатится слезою,
чтоб однажды вечерком
перекрыть всю грудь собою.
Дайте. Дайте мне лекарство!
Помогите притупить
боль несносную в сплетеньи
рук утраченной любви
и безжизненных сомнений,
веры во Вселенский Смысл,
обесточеной надежды.
Не вздыхай и не молись, —
Смысла нет. Разбит, повержен.
Даже если сущий Бог,
то и он тебе, похоже,
не облегчит горький вздох,
не поможет. Не поможет.
* * *
Прикорну, прикрою очи.
Уходи, шальная мысль.
Не тревожь меня средь ночи,
не зуди и не гонись
за, несущейся в припрыжку,
кровью напряжённых вен.
Дай, голуба, передышку.
В черепные своды стен
не стучи тревог набатом,
не растягивай виски.
Я ли в чём-то виновата?
Не рассеивай тоски
семя жгуче-ледяное
в обессилевшей груди.
Дай, сердешная, покоя,
этой ночью не буди.
* * *
Садится солнце. На закате
мерцает желтоватый свет.
Когда огонь в своей лампаде
погасит день, ему во след
маяк луны осветит небо.
Неровной формою блина
висит пятнистая планета.
обледенела и грустна.
