До места доехали без приключений. Подходя к автобусной станции, мы шли по тем улицам, где я недавно прогуливался с Глебом, и я с грустью вспоминал своего амстердамского приятеля. Как он там – опять клюквенную водку пьет допоздна в своем ресторане? На автобусной станции мы устроились в небольшом зале ожидания, откуда, через застекленные витрины, хорошо были видны подходящие автобусы. Наступило время обеда и, оставив сумку на попечение четверки, я отправился в буфет – подкрепиться в дорогу. Вернувшись, застал четверку на том же месте без движения – они обедать не собирались. Длинный все не показывался, и еще оставалось время немного поболтать. С отцом и сыном все было понятно – они приехали зарабатывать деньги, сын, вроде, собирался жениться. А вот девушек я слушал с интересом. Самое лучшее – это попасть на сбор цветов, — говорили они, видимо, наслушавшись рассказов уже работавших на полях. Мы очень хотим собирать цветы. Красавицы учились в разных институтах. Про одну не помню, ничего особенного я не услышал, а вторая – оказалась музыкантом. Девушка играла на флейте. Ты что же, и флейту с собой привезла? – удивленно спросил я. Привезла, – подтвердила она, показывая на чемодан. Надо будет с ними поближе познакомиться! – наметил я. Интересно послушать, как она на флейте играет.
Скоро появился и Длинный. Что вы тут сидите, я же сказал, что на улице буду ждать! — принялся он выговаривать нам. Я подумал о том, что хотя я человек тихий и покладистый, особенно в чужой стране в незнакомой мне обстановке, но мое терпение не безгранично, и я вполне могу не сдержаться и щелкнуть этого деятеля по носу. На мой взгляд, он давно это заслужил. Но сдержался – а зря! Прохиндеев надо бить всегда – это правило, в дальнейшем, только укреплялось во мне.
Так, мужчины отправляются на сбор цветов, девушки остаются в Лондоне и поедут сейчас со мной, — объявил Длинный. Мы с ним направились к кассе и купили билеты. Вас встретит сам управляющий, – шепнул он мне. Длинный, к моему большому сожалению, увел девушек, и мы, оставшись втроем, тихо разговаривали, ожидая скорого отъезда.
Как тебе эта блок-комната? – спросил меня отец. Ты останавливался там? На одну ночь остановился, потом переехал в соседний отель, — ответил я. Бомжатник какой-то! – продолжил отец. – И не напоминай, как вспомню – так вздрогну! – Я, вообще-то, ожидал что-то подобное, что с нами церемониться не будут. Нет, я ничего подобного не ожидал, — ответил я, в то время еще более-менее избалованный жизнью.
За разговорами время шло быстрее, скоро подошел наш автобус, и мы быстро погрузились в него. Автобус отходил полупустой, я сидел у окна и жадно смотрел на улицы, которые мы проезжали – скоро ли увижу их снова? Неожиданно мое внимание привлекла надпись на русском языке – “иммиграционные адвокаты, говорим по-русски”. Таких контор по дороге стояло несколько, и вывески следовали одна за другой. Я прильнул к стеклу, пытаясь прочитать название улицы, по которой мы ехали, или хотя бы, запомнить ее. Но не преуспел ни в том, ни в другом. Улица была ничем не примечательна, а ее название я разобрать не смог – автобус пошел быстрее, и все замелькало за окном. Эх, раньше не увидел их! – вздохнул я, с большим сожалением.
Выехав из Лондона, автобус покатился среди бескрайних зеленый полей. Эта дорога показалась мне менее интересной, чем к побережью – поля, одни поля вокруг, больше ничего! После четырех часов езды от Лондона мы повернули в какую-то страшную глухомань, и ехали уже чуть ли не по самому полю. Кроме нас троих, в автобусе давно никого не осталось. Машина шла медленно, и хорошо было различимо, что край поля просто кишел небольшими зайчиками, которые неторопливо прыгали около асфальтовой дороги. Видал! – я повернулся к отцу. Вижу, — кивнул он. Ну, хоть с голоду не пропадем, — добавил я, еще не вполне представляя, как и на чем я буду готовить зайчатину.
Управляющий фермой встречал нас на роскошном джипе с затемненными стеклами. Не выходя из машины, он помахал нам рукой – садитесь! Я сел спереди, рядом с водителем, отец с сыном устроились сзади. Было непривычно садиться пассажиром с левой стороны машины – туда, где я привык садиться за руль у себя дома. Откуда вы, как доехали? – быстро спросил управляющий, трогаясь с места. Что-что? – переспросил я, сразу не разобрав быстро произносимую английскую речь. Откуда вы? – повторил он медленнее. А, из России, — ответил я. Путь был очень короткий, минут пять – семь, и вскоре джип заехал на огороженную территорию, где очень близко друг к другу стояло десятка два вагончиков на колесах.
Вагончики стояли перед небольшим одноэтажным зданием, не то кафе, не то паба, так же приспособленного под жилье. Управляющий – он оказался невысокий худощавый мужчина, немного моложе меня, весь в синих наколках, быстро провел нас в один из вагончиков. – Вот здесь будете жить, располагайтесь. В вагончике нас встретил интеллигентного вида мужчина в очках средних лет и молодая пара – полная женщина и худощавый парень – ее муж. Мартин, – обратился управляющий к мужчине в очках, — покажи им тут все и расскажи о наших правилах. Отдав указание, управляющий быстро удалился. Мартин подошел к нам – поздоровались. – Вы говорите по-английски? – Да, немного говорю, если общаться не очень быстро, то понимаю почти все, — ответил я. А в шахматы вы играете? – тут же оживился он, обращаясь ко мне. На украинцев он больше не обращал внимания. Играю, — ответил я, радуясь тому, что сосед будет настоящий англичанин, а не приезжий из другой страны, и я смогу упражняться в английском. Как потом оказалось, Мартин был единственным англичанином на всю разношерстную компанию. А эта пара из ЮАР, — представил Мартин ребят, и назвал их имена, но я пропустил их мимо ушей. Я назвал себя и своих спутников, и юаровская пара, махнув нам руками, удалилась в свою крошечную комнатку в конце вагончика.
Я с сомнением осмотрел помещение, в котором находился. Это был прицеп к машине, который добропорядочная семья возит с собой, направляясь в кемпинг на уикенд, правда, довольно большой, на наших дорогах таких больших прицепов я не видел. Внутри вагончик был перегорожен фанерными щитами на крошечные комнатки, где стояли только голые деревянные кровати. Ни постельных принадлежностей, ни одеял, ни подушек не было. Тут я в первый раз вспомнил мужчину со спальным мешком за спиной, вошедшего в блок-комнату. Кроме комнаток в конце вагончика было подобие холла, где стояли более-менее приличный диван и стол. Еще в вагончике находилась плита, небольшой шкафчик под продукты и холодильник. Умывальник и туалет были здесь же, в отдельной кабинке. Как я узнал немного позже, это был единственный вагончик с подведенной водой. Я заглянул в шкафчик. Несколько тарелок и чашек аккуратной стопкой стояло на одной полке. Там же лежали пакеты с крупами и макаронами – понятно, что это юаровцев и Мартина. На другой полке валялись одноразовые тарелки, вилки да стаканчики. Да, не густо, — отметил я про себя.
С вагончиком все стало ясно, оставаться в нем мне не хотелось и, бросив сумку на диван в холле, я вышел наружу. Отец с сыном остались располагаться в одной из комнаток, а Мартин последовал за мной, на воздух. Перед вагончиком стояла лавочка, на ней мы и расположились. Вечерело, темнота постепенно накрывала лагерь, свет в пабе стал ярче светить в наступающих сумерках.
Так ты англичанин? – обратился я к нему. В каком городе проживаешь? Много ли в лагере англичан и, вообще, что за люди здесь собрались? Слушая ответы Мартина, я удивлялся все больше и больше. Собеседник быстро уяснил, что со мной надо разговаривать медленно, иногда повторять фразы, которые я не понимал. Итак, постоянно переспрашивая, все ли мне понятно, Мартин рассказывал. Из англичан в лагере только я один, – начал он. Проживал я в Лондоне, работал официантом. Да, — отметил я про себя, — у каждого свои причины оказаться в этом месте. В основном, в лагере живут поляки, их здесь человек семьдесят, еще человек пятьдесят из ЮАР – тут я опять озадачился – их то, какая нужда гонит на другой конец земли? Остальные двадцать – тридцать человек – смешанная компания из разных стран. Из них русских – они всех называли русскими, и украинцев, и прибалтов – человек восемь – десять. Всего, получалось, около ста пятидесяти человек.
А что за работа, где вы едите? – все пытался понять я главное. Здесь и едим, продукты покупаем в городке, там большой магазин, а работаем на полях, завтра сам все увидишь, — улыбнулся Мартин. Дальше он снова переключился на шахматы, а потом принялся рассказывать, что дружит с молодой полячкой, и что каждый вечер, после работы, они делают массаж друг другу. Болтун он, надо сказать, был редкостный. И много здесь молодых полячек? – поинтересовался я. О, много! – подтвердил Мартин. Это я так просто интересуюсь, что бы знать, кто здесь проживает, — на всякий случай, пояснил я. А про молодых полячек мне совсем не интересно слушать.
Скоро из вагончика вышли отец с сыном, и мы втроем, оставив Мартина на лавочке, направились в сияющий светом паб. Да, это был старый заброшенный паб, переделанный, вернее приспособленный на скорую руку под жилье. Полуразрушенная стойка, бильярдный стол, за которым управляющий играл со здоровенным спортивного вида негром. Это, кстати, был единственный темнокожий парень на весь лагерь, все юаровцы были белые ребята. Бильярдный стол был маленький, без луз, не такой, за которым любил играть и много играл я когда-то. Дальше, за стойкой, перегороженные фанерными щитами, а то и просто покрывалами, виднелись жилые комнатки. Основная масса поляков жила там, это можно было понять по разговорам сновавших туда-сюда людей. Мы устроились на длинной лавочке вдоль стены, осваиваясь в незнакомой обстановке. Рядом с нами на лавочке сидела молодая девушка, вся в пирсингах и с черными прилизанными волосами. Что-то она мне сразу не понравилась – больно знакомый типаж, — определил я наметанным взглядом. Ну, как доехали? – обратилась она к нам, по-русски. Да ничего, — вступили мы в разговор. А какие здесь порядки, как работа? – пришла наша очередь задавать вопросы. Подъем в семь часов, в семь пятнадцать от лагеря отходят автобусы, которые развезут вас на поля, — ответила она. Ты тоже работаешь? – спросил я. Нет, я жена управляющего, — важно объяснила она. Расценки, какие? – поинтересовался отец. Расценки такие, – объясняла она. Час работы на поле стоит четыре фунта, при условии выполнения нормы. Четыре, — повторил я про себя. Из газет я уже знал, что минимальная плата в час в Англии составляет восемь фунтов, но это для законопослушных граждан. Деньги выплачиваются в конце недели, – продолжала инструктировать девушка, но первые две недели не выплачиваются, а удерживаются за жилье. За ночевку в лагере вы будете платить по двадцать фунтов за ночь. Чего-чего! – не сдержался я от громкого восклицания. По двадцать фунтов! Да я в Лондоне платил двенадцать, и туда еще стоимость завтрака входила! Тут я вспомнил пресловутую блок-комнату. Ну, кому не нравится, те могут уезжать, — ответила обиженно девушка. Ну-ну, — подумал я про себя, не вступая с ней в больше в разговор.
Игра за бильярдным столом закончилась, управляющий сел к нам на лавочку, и она тут же принялась бурно изображать любовь, повиснув на нем то так, то эдак, и вытягивая губки для поцелуя. Конечно, этот типаж мне хорошо знаком! Смотреть на эту картину мне не хотелось, и я вышел наружу. Ко мне сразу подошла женщина моих лет, то же обратившаяся по-русски, — ну, как Вам тут? Да не очень, — ответил я ей. А Вы кто? Я врач – пульмонолог, из Латвии, — ответила женщина. Здесь уже второй год. Она была русская, не литовка, густые черные волосы опускались до плеч. Еще раз, подумав о том, что у каждого есть свои причины оказаться в этом лагере, я продолжил расспрашивать ее о здешних порядках. Отвечала она охотно, стараясь дать больше информации.
А зимой что здесь делаете? – удивился я. Так же работаем, — объяснила женщина. Снега здесь не бывает, зимой температура пять – десять градусов тепла, а работы хватает. Я, правда, на поля уже не хожу, я в лагере остаюсь, — добавила она. А если здесь задержаться, какие способы для этого есть, легальные? – все расспрашивал я. Кто проживет здесь пять лет, и не попадется, тому дают гражданство, — ответила она. – А кроме? – Можно обратиться с просьбой о предоставлении убежища, тогда они предоставляют жилье, дают пособие, направляют на курсы языка, пока рассматривают прошение. Тянуться это может годами. Вот это звучало уже интересно. Но здесь должна быть хорошая легенда, — пояснила она. А то у нас двое недавно вернулись в Лондон, обратились с подобной просьбой – у нас это называется сдаваться, так их сразу выставили из станы с отметкой в паспорте. Еще бы, — ответил я. Работать-то нельзя по туристической визе! А как вы передаете заработанные деньги домой? Да когда кто-нибудь едет, с ним и передаем, — ответила она. Уже совсем стемнело, и пора было отправляться спать. Решив расспросить женщину завтра поподробнее, я попрощался и направился в вагончик. Украинцы уже спали, я устроился в холле и, загородившись занавеской, сразу заснул крепким сном.
Наутро лагерь напоминал растревоженный муравейник. Все куда-то бегали, спеша до отъезда маленьких автобусов, похожих на наши маршрутки, успеть сделать свои дела. Автобусы стояли с работающими двигателями, и короткими нетерпеливыми гудками подгоняли суетившихся людей. Первая моя мысль была о том, что ничего нет на завтрак, а кормить нас явно никто не собирался. С тоской, вспомнив свои поездки на картошку во времена студенчества, где вкусная еда уже ожидала по подъему, я быстро привел себя в порядок, и вышел наружу. Автобусы стояли рядами во дворе, и основная масса людей уже сидела в них. Я направился к головной машине и заглянул внутрь. Сидений не было, люди располагались на каких-то тюках, ящиках вдоль стен. Подойдя к водителю, я обратился к нему, сказав, что по дороге надо будет остановиться у магазина, что мы приехали вчера вечером и не успели купить продукты. Это к старшему, — ответил водитель. Сидевший рядом с ним парень, поляк, сказал по-английски, что никого не интересует, что мы не успели купить продукты. А ты кто – старший? – спросил я у него. Нет, я рабочий, — ответил он. Не лезь в разговор, если тебя не спрашивают, — посоветовал я ему. Тут появился управляющий. Мы без продуктов, надо будет остановиться по дороге, — не столько попросил, сколько сказал я ему. Он кивнул – остановимся! Мы с украинцами погрузились. В машине я перебрался поближе к водителю, что бы, в случае чего, напомнить ему о нас решительным образом. Но этого не потребовалось. После десяти минут довольно быстрой езды по пустому шоссе, колонна заехала на бензоколонку, и водитель показал на небольшой магазинчик, – только быстрее! Я купил каких-то безвкусных булочек и воды, а украинцы ничего не взяли. Еще минут через десять автобусы остановились на краю обширного поля – выходите!
На этом месте уже стояли три прицепа от тракторов, заполненные черными пластмассовыми ведерками с налитой на донышко водой. В эти ведерки и предстояло собирать цветы с поля. Это были какие-то кустовые гвоздики, которые я запомнил, наверное, на всю жизнь. Рядом с прицепами прохаживались два англичанина – бригадиры, один толстый и румяный, другой постарше, худощавый. Едва приехав, народ похватал ведерки и веером рассыпался по краю поля. Работа казалась простой – иди, собирай гвоздики, наполняй ведерко, бери следующее. Норма была, если не ошибаюсь, ведер пятьдесят за день. Сразу скажу, забегая вперед, что за время ударной работы в течение полдня, мне удалось собрать только двенадцать ведерок. Да еще собранные цветы необходимо перетянуть резинкой, которые у всех лежали в пакетах за поясом. У нас, их, конечно не было. Втроем мы подошли к англичанину постарше, и я объяснил, что мы новички. Дядька записал в тетрадку наши имена, и крикнул здоровенному негру – тому, единственному темнокожему парню, — Джон, поделись с ними резинками! Тот охотно выдал нам по пригоршне, и отправился догонять других, которые уже углубились далеко в поле. Первые работники, собравшие ведерки, подходили к англичанину, и он записывал в тетрадку выработку. Уяснив ситуацию, я позавтракал одной булкой, запил ее водой, и мы направились догонять остальных.
Погода, как и все эти дни, стояла великолепная – на небе ни облачка. Немного углубившись в поле, мы с энтузиазмом взялись за дело. Но работа, поначалу казавшаяся такой легкой, оказалась сущим мучением – за каждым цветком наклонись, срываться они не хотели, а ведерко никак не наполнялось. Мы с тоской смотрели вслед далеко ушедшим полякам. Скоро мы переменили тактику, присмотревшись, как собирают другие – гвоздики надо было не срывать, ломая стебель и обдирая ладони, а выдергивать с корнем, потом отламывая его. Так собирать стало легче, но дело все равно шло медленно. Через пару часов мы уже основательно наломались, и ругали эти цветочки, на чем свет стоит. Кому они нужны эти гвоздики, кто их покупает? – все спрашивал я себя. Солнце уже жарило немилосердно, и я скинул рубашку, обмотав ее вокруг пояса – позагораю заодно! Еще через час, почувствовав, что сгорел, одел ее снова. После шестого ведра, от моего первоначального энтузиазма не осталось и следа, и я с тоской стал посматривать на далеко разошедшихся по полю людей, наклоняющихся за цветами.
Неожиданно над полем появился боевой самолет – Харриер. Он летел так низко и на такой невысокой скорости, перевернувшись на одно крыло, что я удивлялся — как он только не падает! Хорошо было различимо, что он весь увешан ракетами. Задрав голову, я смотрел на небо, но кроме меня никто не прекратил работу – привыкли, наверное. Ближе к обеду стало понятно, что эта работа не для меня. Хоть я и был тренированный спортсмен, все тело ныло, руки уже не слушались. Боксировать на ринге с более сильным противником было проще, чем собирать эти цветочки. Я посмотрел на старшего украинца – то, что ему приходилось несладко, понятно и без слов. Молодой парень еще держался.
Подходило время обеда, и все как-то дружно подтянулись к краю поля. Кормить, естественно, никто никого не собирался, и люди перекусывали тем, что захватили с собой. Я проглотил еще две безвкусные булки и так же запил их водой – очень вкусный обед! Себя стало немного жалко. К нам подошли еще пятеро парней, говоривших по-русски. Один – рыжий, был из Воронежа, а остальные – из Прибалтики. Немного поговорили, но разговор был так, ни о чем. Поляки по восемьдесят ведер собирают, — объявил один из парней. Да они приписывают больше! – ответил другой. Подошел трактор с пустым прицепом — его он оставил, а наполненный цветами увез за собой. В отличие от меня, все были укутаны от солнца так, что оставалась только узкая полоска для глаз – как бедуины в пустыне. Очень скоро жаркое солнце я почувствовал на себе — неприкрытую голову невыносимо пекло. Сделав из пакета, оставшегося от булок, подобие банданы, я без церемоний надел его на голову. Вид, конечно, был еще тот, но меня это ничуть не смущало – стало немного легче.
Быстро перекусив, работники снова разошлись по полю. Ну, и как тебе работа? – поинтересовался я у отца. Еле живой! – ответил довольно крепкий мужчина. Собрали они с сыном не больше меня. Это работа не для меня, — сказал я ему. Завтра возвращаюсь в Лондон. Как знаешь, — ответил отец. Мы будем работать. За вторую половину дня я не собрал ни одного ведерка. Погулял по полю, поговорил с прибалтом – что-то он то же работал, не торопясь. Скоро для них должны были отменить визы в Англию, и мужчина с нетерпением ждал этого счастливого момента. Оставалось, если не забыл, девять месяцев. Я электрик, на стройке в Лондоне работать буду! – объявил мужчина с гордостью.
Часов в пять наконец-то появились автобусы, которые привезли нас обратно в лагерь. Чуть живой, я свалился на диван в холле, где ночевал. Но отдохнуть мне не дали, ко мне подошла юаровка, и обратилась. – Слушай, эту ночь ты ночуй в комнатке с Мартином, а это у нас гостиная для всех. Здесь я буду ночевать! – ответил я ей, мягко пока. Перебирайся в комнатку, к нам скоро придут гости, — наседала она. — Отвали, милая, отсюда! Мне, наработавшемуся на поле, и порядком обгоревшему, было не до объяснений с ней. Ах, так! – воскликнула женщина. Я иду за управляющим!
Управляющий не замедлил появиться. – Так, быстро собирайся и иди за мной! Он говорил со мной, как и положено, с батраком, но я то им не был, тут он немного ошибся, для меня это все было так, практика, что ли. За те двенадцать лет, что я обучался в техникуме, в институте, в аспирантуре, у меня было много практик, в том числе и на картошке. И что меня утешало, что эта практика, слава богу, уже заканчивалась. Что тебе быстро? – переспросил я, надвигаясь на него, и возвращаясь в привычное для меня состояние, в котором так легко и понятно, как действовать. Решение я принял, обратный билет на самолет лежал у меня в кармане, немного денег еще оставалось – до Хитроу вполне хватит, а переночевать я и на бану смогу, если что, — оценил я ситуацию. По их расчетам, за половину отработанного дня я еще и остался должен, так что денег мне с них все равно не получить. Терять же мне было совершенно нечего. Чего тебе быстро? – еще раз переспросил я, подойдя к нему вплотную и чуть наклонившись. Он сразу сменил тон, я прочитал замешательство на его лице – не привык к такому разговору? — Мистер, пожалуйста, берите свои вещи, и идите за мной, я покажу Вам новое место. То-то, — усмехнулся я. Солдату собраться – подпоясаться. Взяв свою, уже почти пустую спортивную сумку, в которой сухофруктов осталось чуть, и с которой с незапамятных времен ходил на боксерские тренировки, я направился вслед за управляющим.
Привел он меня в соседний вагончик, к полякам. В нем жили очень крупный мужчина моих лет, и пара, помоложе. Полячка была очень симпатична. Ни туалета, ни умывальника, ни плиты в этом вагончике не было. Вот здесь располагайся, — показал управляющий на голые доски кровати у окошка. Здесь, так здесь, одну ночь как-нибудь переночую! – усмехнулся я про себя. Я обратился к рослому поляку с каким-то вопросом, но он ответил, что не понимает русского языка. Повторять по-английски я ему не стал.
Да что это за лагерь такой! Неужели условий приличных нигде нет? Надо разведать! Выйдя из вагончика, я направился в одноэтажное здание паба и, зайдя внутрь, прошелся по длинному коридору, без церемоний поднимая одеяла, перегораживающие мне дорогу. Так я добрался до конца здания, везде на меня смотрели с удивлением. В последней, угловой комнатке, так же перегороженной одеялом, сидела на кровати молодая и женственная полячка, в ночной рубашке. После некоторого замешательства, она улыбнулась мне и пригласила – прошу пана! Но мне было не до любезностей с полячкой. Бросив взгляд на дощатую кровать, покрытую, правда, большой белой простыней, я кивнул ей в ответ и удалился. На выходе из здания завернул в туалет, критически посмотрел на ряд умывальников, кабинок, на большую лужу воды на каменном полу под умывальниками и вышел наружу. Теперь все было понятно, и ни малейшего сомнения я больше не испытывал.
На улице ко мне подошла врач – пульмонолог. Ну, как, осваиваешься? – спросила женщина. Можно было бы с ней поболтать, познакомиться поближе, но мне это было теперь ни к чему. Я думал о своем, прикидывал дальнейшие шаги по возвращению в Лондон. С сегодняшним ночлегом было все ясно – это уже хорошо! Осваиваюсь, — подтвердил я. К нам подошли украинцы – отец с сыном, и напомнили про поход в магазин. Купить что-то надо на ужин, ничего же не взяли с собой, — сказал старший. И хотя мне ничего не надо было в магазине – позавтракать я наметил в кафе рядом с остановкой в городке, которое, согласно солдатскому правилу, сразу взял на карандаш, едва сойдя с автобуса, я решил пройтись с ребятами, даже не смотря на то, что еще не отошел от солнца. Им надо было дорогу показать на первый раз, да и самому посмотреть на городок, куда меня забросила судьба.
Оставив врача, мы направились к Мартину, сидевшему тут же, на лавочке перед вагончиком, и я подробно расспросил его про дорогу. По его словам выходило, что до магазина пешком – минут тридцать пять. И хотя в начале июня в Москве день длинный, здесь стало как-то быстро темнеть вокруг. Выслушав Мартина, я кивнул украинцам – идем! Втроем мы шли по обочине асфальтовой дороги, вокруг лежали поля с высокой травой, за которыми виднелся лес. Наш лагерь одиноко стоял посередине большого поля. Стало понятно, почему паб не работал – в такую глухомань просто никого не заносило. Скоро мы вышли на трассу и шли теперь по ее обочине. В опустившейся темноте мимо нас на большой скорости проносились редкие машины. Кого-то напоминала мне наша дружная компания, гуськом тянувшаяся по обочине трассы. Ах, да – гастарбайтеров! Бесправных гастарбайтеров, идущих за куском хлеба и считающих дни до первой выплаты денег добрыми хозяевами! Я усмехнулся сравнению – ко мне это уже не относится! Поскольку все трое мы били крепкие ребята, то шли быстрым походным шагом, торопясь выйти к свету.
Скоро по обочинам показались одно – двухэтажные дома — мы входили в городок. Людей вокруг не было видно, очевидно те, кому надо было куда-то идти, передвигались на машинах. Дважды по дороге нам встретились стоянки с подержанными машинами, на которых стояли ценники – продажа. Стоянки были небольшие, машин на двадцать – тридцать. Вполне приличные машины стоили тысячу – полторы фунтов – недорого. По мере того, как мы продвигались к центру городка, нам стали встречаться ухоженные парки, школы, церкви. Мы веселились обилию зайцев – в центре, в клумбах, их было еще больше, чем на окраинах! Они просто кишели повсюду. Небольшие, размером с кошку, какие-то серые в темноте, зайцы спокойно подпускали к себе человека на три шага. Не много у них здесь естественных врагов, – с иронией подумал я, представив себе такую картину в нашей деревне.
Впереди показалась набережная реки, и мы шли теперь по небольшому горбатому мосту. Я сбавил шаг, глядя на качающиеся, на воде маленькие яхты. С тоской вспомнил Венгрию, где много раз бывал в таких же небольших городках, с рекой, по которой так же ходили яхты. Тогда, правда, я приезжал на арендованной машине, с подругой, и уютный трехзвездочный отель всегда ждал меня. А сейчас! Я отогнал эти грустные мысли. Вскоре перед нами засверкал огнями большой магазин. Мартин подробно объяснил дорогу, да мы бы и не заблудились – по сути, она была одна.
Это оказался огромный супермаркет с обширной стоянкой перед ним, заставленной машинами, к которым добропорядочные англичане катили тележки с продуктами. Здесь царило оживление, хотя людей, не сказать, что бы было много. Мы зашли в ярко освещенное помещение, отец с сыном взяли корзины. Моих знаний английского не понадобилось – все было понятно и так. На полках длинными рядами стояли банки да коробки, везде виднелись ценники. Меня удивило то, что картофель продавался по сортам, их было семь или восемь, и каждый сорт по своей цене. В универмаге я так ничего и не купил. Вода в пластиковой бутылке на вечер и на утро лежала в сумке. С завтраком, как уже упоминал, вопрос был решен, а больше мне ничего не было нужно – все равно возвращаться.
На автобусной остановке, у телефонных аппаратов, старший попросил помочь позвонить Длинному. Я набрал номер, но сам говорить с ним не стал – не о чем, а передал трубку украинцу. Слушай, ты же обещал, что мы будем зарабатывать четыре фунта в час, — сказал ему отец. А на этой работе мы никогда не выполним норму, поговори с управляющим, что бы нас перевели в другое место. Длинный обещал поговорить.
В вагончике пара уже уединилась в своей комнатке, а одинокий поляк включил крошечный телевизор у себя над головой и. сделав очень тихий звук, принялся щелкать программы. Я посмотрел на доски, обозначающие кровать, на которых мне предстояло провести ночь. Бросив вниз полотенце, я скрутил спортивную сумку в подушку и устроил ее под голову, свитерок пошел на плечи в качестве одеяла. Поляк вскоре выключил телевизор, и полная тишина воцарилась вокруг. То ли от сознания того, что я возвращаюсь домой, к привычному для меня быту, что принял решение отбиваться там, в Москве, и мои английские путешествия заканчиваются, то ли по какой другой причине, но так крепко и сладко я не спал даже в Англии.
Утром я бодро вскочил с постели и, потянувшись, лег обратно – никуда не надо торопиться! Солнце уже светило вовсю, обитатели вагончика спешно, почти бегом собирались на работу. Видя, что я никуда не тороплюсь, здоровенный поляк забеспокоился. А ты разве не пойдешь на работу? – спросил он на ломанном русском. Я усмехнулся, — быстро же ты русский вспомнил. Мало вас учили! Не пойду, — подтвердил я. И решив, что больше нечего скрывать, добавил – уезжаю! А управляющий знает? – растерялся поляк. Забыл я спросить управляющего! – пояснил я, не поднимаясь с постели. Заработанных вчера на поле денег мне не видать, а за ночлег в этом вагончике их вполне хватит. Мы в расчете, – прикинул я. Те, кому охота, пусть платят по двадцать фунтов за ночевку в этих халупах. Поляк заволновался еще больше, и я, откровенно веселясь, наблюдал, как он стал хвататься за свои вещи. Все ценное хранилось тут же, никаких камер хранения, разумеется, не было и в помине. Пара уже ушла, здоровенный поляк выскочил на улицу, и скоро вернулся с другим парнем – видимо, дежурным по лагерю. Вот, он остается пока, а потом уезжает, — пожаловался он на меня, считая, что хоть так обезопасил свои вещи. Дежурный кивнул, и вышел из вагончика, а поляк, схватив поясную сумку, опрометью бросился к уже вовсю сигналившим микроавтобусам.
Не спеша, собравшись, я направился из лагеря, бросив на него последний прощальный взгляд. Быстрым спортивным шагом дошел до городка, а там – до остановки. Умудренный опытом, тут же купил билет до Лондона. В небольшом кафе я, единственный посетитель, выбрал такие аппетитные булочки, что, проглотив их за полминуты, еще долго облизывался, вспоминая их вкус. До отхода автобуса оставалось еще с полчаса и, греясь на солнце на лавочке, я теперь уже спокойно наблюдал, как опрятные школьницы в синих форменках собираются на остановке.
Знакомая дорога всегда короче! Когда автобус вкатывался в Лондон, я жадно прильнул к окну, стараясь оставить в памяти как можно больше увиденного. Выйдя на знакомой станции, я сразу направился в Хитроу. Вы не поможете мне улететь поскорее, а то у меня жена захворала, возвращаюсь, — обратился я к пожилой ухоженной женщине за стойкой. Она быстро принялась щелкать клавишами компьютера. Понятно было, что мне старались помочь всеми силами. Через пятнадцать минут заканчивается регистрация на Москву, – сказала она с сожалением. Вам не успеть сегодня. Конечно, пробежать огромный аэропорт за пятнадцать минут было нереально. Завтра утром есть рейс, оформлять? – предложила женщина. Да, оформляйте, — подтвердил я. А гостиницу на ночь заказывать? – поинтересовалась она. Нет, спасибо, найду самостоятельно, — поблагодарил я ее.
Оставив сумку в камере хранения, я направился в центр города на подземке. Ну, все, программа ясна, — успокоил я себя. Погуляю весь день, попрощаюсь с Лондоном, пообедаю там, в городе, а поздно вечером вернусь в Хитроу. Отлет у меня с утра, тратиться на гостиницу не обязательно, прикорну где-нибудь в аэропорту, да и денег уже оставалось в обрез. Все было ясно, и чувствовал себя я спокойно – завтра увижу своих, буду дома! О предстоящих разборках думать не хотелось – отобьюсь как-нибудь, в Москве решу, что предпринять! Направиться я решил на свою любимую набережную – там мне все хорошо знакомо! Даже пару кружек пива позволю себе пропустить напоследок. В тот день я жадно смотрел вокруг себя, даже дотрагивался ладонями до камней зданий – прощался! Когда еще увижу Лондон, и увижу ли! Глядя на Темзу, на яркое солнце, медленно, со вкусом тянул пиво. Последний обед показался мне особенно вкусным – ломтики хлеба с грибами, подрумяненные в тостере, так аппетитно хрустели, а горсть фиников на ужин уже лежала в моем кармане. Хрустя ломтиками, я посмотрел на выходца из Азии, стоящего за прилавком. Таким парням, как я уже знал, предоставляли вид на жительство уже только потому, что их лодку, якобы, разбило штормом, и на родине они лишены возможности прокормить семью. Моя лодка давно на дне! Денег почти не осталось – только доехать до Хитроу, но это меня ничуть не беспокоило. Из любой своей поездки, независимо от моего благосостояния на тот момент, я всегда возвращался без единой копейки в кармане.
Вдоль набережной Темзы, на возвышении, стояли массивные деревянные лавочки и, выбрав одну из них, я устроился над рекой. На противоположном берегу, правее, вращалось огромное колесо обозрения, блестевшее на солнце белыми кабинками. По реке плавали прогулочные теплоходы, на их палубах крупные компании устраивали пикники для своих сотрудников. Такие теплоходы отличались от экскурсионных большим количеством разноцветных шаров, толпящимися на палубе людьми вокруг накрытых столов, и громкой музыкой. На моей стороне, вдоль берега тянулась аллея больших деревьев, платанов, кажется, ведь зимы в Англии теплые, и тень от высокого дерева падала на лавочку. За моей спиной катились красные двухэтажные автобусы, некоторые были с открытым верхом, и туристы, рядами сидя в них, осматривали окрестности с высоты.
День стоял замечательный, и если бы не тоска, которая как-то незаметно подобралась, то я так же радовался бы окружающему веселью. Тоска наваливалась оттого, что я сознавал, что это мой последний день в Лондоне, что уезжаю, ничего не добившись, прямо в объятия дожидающейся меня милиции. Все мое существо протестовало против этого, я понимал, какая жестокая схватка и с каким беспощадным противником мне предстоит. В эту секунду вспомнились кадры кинохроники, показывающие, как самолет атаковал корабль. Съемка велась с борта самолета. Хорошо было различимо, как снизу, от корабля, поднимается заградительный столб трассирующих пуль, в который летчику предстояло войти, что бы вступить в бой. Мне то же предстояло идти на огонь. А тут такая идиллия! Может быть, действительно обратиться к властям с просьбой о предоставлении убежища? – спросил я себя. Ну, даже если и выставят попозже – не велика беда, мир большой, и англоязычных стран еще много. Задержаться в этой интересной стране – это было так заманчиво!
Я огляделся вокруг – поодаль, шагах в десяти от меня, прохаживался здоровенный негр – полицейский в высоком шлеме и черной форме. Будь, что будет! – решил я и, поднявшись, направился к нему. Вы не могли бы мне помочь, господин полицейский, — начал я, обращаясь к нему. Да, я хотел узнать, как следует просить убежище, куда обращаться и был готов к тому, что он прямо сейчас вызовет патрульную машину, и меня повезут на допрос. Запоздало мелькнула мысль о сумке, сданной в камеру хранения в Хитроу, о том, что в ней, сверху, лежит незаполненный бланк с печатями и моей фотографией о предоставлении вида на жительство, который я так и не отдал управляющему. Как объяснить происхождение этого документа? Сдам этих проходимцев с потрохами, тут и объяснять нечего, — усмехнулся я.
Подождите мистер, одну минуту, – ответил мне полицейский, отходя в сторону, шагов на пять, и как бы предоставив мне возможность осмыслить цель моего обращения. Догадывался ли он, о чем я хочу его спросить, или это была простая полицейская осторожность, я не знаю. Ну что же, пусть так и будет, судьба сама дала мне знак, — успокоил я себя, и уже не глядя на остановившегося полицейского, направился вдоль набережной, прочь от него. Больше колебаний я не испытывал – вечером назад, в Хитроу.
В тот последний вечер я допоздна бродил по городу. Приехав в аэропорт, обнаружил камеру хранения закрытой. Около нее еще оставался один смуглый парень. Там моя сумка с билетом, — заволновался я, — а утром у меня рейс! Вы успеете, — ответил он. С утра камера хранения откроется, и Вы успеете на свой рейс. Да, по времени выходило, что успеваю. А как же те, кто ночью вылетает? – спросил я, с удивлением. Ночью нет рейсов, — ответил служащий. Ничего себе! – удивился я. В таком огромном аэропорту они умудряются работать без ночных рейсов! Впрочем, это была лишь одна из зон, а их было, кажется, еще три или четыре.
Немного побродив по аэропорту, я нашел подходящую нишу, где вдоль стен стояли стулья, а вход занавешивался шторами – вполне подойдет для ночлега! Только я устроился на стульях, занавесив вход, как ко мне пожаловали четыре девушки – англичанки, с рюкзаками за спинами. Я не возражал против такого соседства, и ограничились мы короткой беседой, – привет – привет! Девушки устроились на рюкзаках, после чего, все дружно задремали. Утром нас разбудила темнокожая женщина в униформе – поднимайтесь!
Обратно огромный Боинг летел почти пустой, и садиться на свои места было не обязательно. Улыбчивые стюарды предлагали занимать любые места. Я устроился у окна, наблюдая за ясным небом и, радуясь хорошей погоде, и тому, что возвращаюсь к себе – домой. Во время обеда стюард охотно выдал пару маленьких бутылочек виски, и я, с чистой совестью решил, что можно, наконец, расслабиться. С содовой? – предложил он. – Без содовой! Думать о будущем, о предстоящих разборках с УБЭПом сейчас как-то не хотелось, а вот подвести итог моей поездки можно было вполне. То, что я обогатился яркими, запоминающимися впечатлениями, это сомнений не вызывало. Очень важным оказалось и то, что для меня стало ясно – такой вариант, как попросить убежище в Англии, и жить там на всем готовом, осваивая страну и язык, был вполне реален. Не надо только бояться трудностей да смены обстановки, — сказал я себе, оставляя более тщательный анализ этого на потом. Виски расслабило еще больше, и настроение как-то улучшилось. Глядя в иллюминатор, я видел, как нам навстречу, наверное, на расстоянии в километр – два, а может быть, больше на огромной скорости, оставляя за собой густой след от двигателей, проносились блестящие на солнце самолеты. Наша скорость тысяча километров, да встречных самолетов тысяча – мы неслись быстрее пули. Очевидно, что это была оживленная трасса между странами. Иногда я смотрел вниз, пытаясь определить по характеру ландшафта, какие страны мы пролетали. Но везде была ровная земля с опрятными заплатами из полей, и оставалось только по времени гадать – это Франция, это Бельгия, это Германия.
Я не огорчался, что покидаю Англию, не добившись результата, и без копейки в кармане. Как известно, отрицательный результат, это то же результат. А что без денег, так я уже упоминал, что из любой своей поездки я возвращался без них. Помню, как, улетая как-то с Черного моря, где отдыхал два месяца, я так хотел выпить кружку кваса, да денег не осталось даже на квас. Такой тип мужчины. Глядя на пролетающие самолеты, я думал о том, что расстояния в современном мире подвластны человеку, и что за три часа я теперь легко доберусь до Лондона. На поездку, на дачу я тратил, подчас, больше времени, стоя в пробках. Знаю теперь, где остановиться – прямо из Хитроу доехать до станции Виктория, что в центре Лондона, а там полно маленьких отелей, где за тридцать фунтов будет и кров, и вкусный завтрак. Да к тому же испанцу можно будет податься – встретит как старого знакомого.
Сожалел только, что мало увидел, мало пожил там. Сейчас, уже освоившись, я, конечно, поступил бы по-другому. Махнул бы рукой на этих проходимцев, отправляющих людей на поденные работы, пожил бы там с месяц, а не две недели, обошел бы весь Лондон, все музеи. Сколько всего не увидел, и увижу ли теперь – бог ведает! Впрочем, задним числом рассуждать всегда хорошо – знать бы, где упадешь – соломки бы постелил! При приземлении самолет так сильно ударился правым шасси о бетонную полосу, что я машинально сжался, ожидая, что нас отбросит в сторону, и мы перевернемся. Но все обошлось — огромная машина выдержала. Нет, наши летчики поумелее будут, чем эти! – перевел я дух.
Впереди меня ждали еще более суровые испытания. Пачка томов уголовного дела уже распухла от подшитых туда документов, так, что я потом только грустно улыбнулся, увидев ее – хоть будет, за что садиться! Следственная бригада во главе аж с подполковником вовсю работала по моему делу, вызывая на допросы десятки, нет, пожалуй, сотни свидетелей. Но этот рассказ не об этом. Про то, как отбивался, и как мне помогал в этом бывший прокурор, железной рукой направивший следствие в единственно возможное русло, позволившее мне выйти сухим из воды, я расскажу, может быть, в другой раз. В этом рассказе я представил на суд читателя свои английские впечатления.
5 февраля 2008 г.
