Ошибки нет.
Обычная московская штука, и рыбку съесть, и чтоб без косточек, есть более внятный вариант. Демидролыч всё время повторял на Соловках в 99. 7 лет отсидел смотрителем на Зайчиках после Москвы и перед Москвой, видно готовился.
Вообще-то она такая же московская, как соловецкая, мелитопольская и мытищинская. В 2005 Валокардинычиха отдала жильё мне на лето бесплатно, а дочка решила сдавать другую комнату, но заниматься этим не умела и даже не предупредила художественную академию, что там ещё жилец. И руководительница на меня, когда я вышел из соседней комнаты, а это что такое?
Я даже ничего не ответил. Они решили, что арендуют отдельное жильё по сходной цене. Я потом всё делал, помои выносил, воду с колонки носил, посуду мыл, убирал, старался не попадаться на глаза, ничего не помогало, они даже не здоровались. Соглядатай. Молодые, а взрослые не объяснили, что так будет не всю жизнь, и рано или поздно спросится, а сам ты кто? И что ты сумеешь предъявить?
Теперь на Соловках таких называют москвичами, которые в магазине воплощаются, чего мне хочется? А очередь тупо ждёт. Я тогда писал прозу «Взалкавшие» и понимал, что надо терпеть, иначе ничего не получится.
Что на Соловках уже всё выжито, все умерли, спились, уехали, остались и стали депутаты поссовета. А я всё равно езжу тупо, что это пропуск на будущие 10 лет. 90-е – искушение нищетой, что мы так больше не можем. 2000-е – искушение корыстью, что мы слепоглухонемые для благополучья. 10-е – искушение фарисейством, не надо близко.
И вот я в 2005 перед всеми этими гемикраниями, эпилепсиями, аннигиляциями, диагнозами, смертельными болезнями женщин-парок на ладони, Марьи Родиной, Майки Пупковой, Орфеевой Эвридики, с последующим выздоровленьем, ходил по Соловкам, со всеми прощался, всё время терпел и писал прозу «Взалкавшие».
Про то, что герой со всеми видится в последний раз и со всеми прощается перед вылетом внутрь них. А они потом, когда всем скажут, не надо близко, и останутся безнадёжно одни, и будут с ним всё время разговаривать, где ошибка, где ошибка, где ошибка? И он им, ошибки нет. Надо начинать прощаться.
Моцарт.
Это лукавство. Это монолог Сальери, что Моцарт – наркотический приход, а нам и дальше в прахе ковыряться. Это как сейчас все со всеми судятся за права, когда окончательно лишились прав, потому что эха нет, с любым может случиться что угодно, никто даже не узнает.
Лукавство заключается в том, чтобы урвать себе больше прав в общем бесправии. Сальери заблудился в Моцарте и поэтому его перечёркивает, а не потому что заботится о читателе. Просто тогда не будет Сальери, если будет Моцарт, вот что ему надавило. А Моцарт этого не понимает, у него тоже есть мелодийка, для Сальери это как пощёчина.
А самое главное, обе природы – человеческие. Можно сказать так – в каждом поколении воскресает Спаситель и вешается Иуда. А можно так – каждый раз распинают Христа и предают ученики. В зависимости от того, что для вас реальность.
Кортес сжёг корабли, когда приплыл в Америку. Кортеса приняли за Кеккокацкоатля местные. 2 момента. Кортесу надо было вернуться. И Кортесу надо было золото. Что золото синее, красное, зелёное, это потом, сначала оно жёлтое. Что он не Кеккокацкоатль, а Кортес, это тоже однозначно.
Что мы знаем про эту историю? Всё. Что Кортес всех вырезал. Что сейчас там Мехико. США основали как Советский Союз для свободных людей. Сначала там не стало индейцев. И так всё время. Выход?
Только один. Найти такую точку, с которой всегда спасение – спасение. Что это за точка? Отчаяние. Что Сальери был одинок без Моцарта, как конфетный фантик, как обложка без книжки. Что Кортес упустил свой шанс.
Когда бы приплыл Кортес-2, а там Кеккокацкоатль. Конечно, Кеккокацкоатль проиграл бы, потому что у Кортеса-2 технологии, но это была бы славная охота. Что золото синее, красное, зелёное, жёлтое.
Что после Советского Союза и США все люди будут в рассеянье на звёздах, и единственная связь – виртуальная. А что это такое? А это Моцарт. Потому что долго вы на одной мелодийке не протянете.
Федорчук.
Иосич сделал нам аварийную проводку бесплатно и попал с сердечным приступом в больницу, потому что работал в выходные. Кошка из соседних двухэтажек окотилась на чердаке нашего барака тремя котятами, чёрным, серым и белым. Соседи сделали вид, что они ничего не заметили, потому что мы их выдрессировали за 10 лет, не надо близко.
«Не надо близко», как гипноз человеческого одиночества, вошло в области политические, военные, космологические. А котят мы отвезли распространительнице в огромный город, возле которого мы живём так, будто это он живёт возле нас.
Кошка ходит с оттянутым животом, ищет котят, мы её не кормим, чтобы отвыкла от места, у неё есть свой дом, ходы в чердаке забили пенопластом. Котята привыкают к новым хозяевам, дикие, мы про них никогда не узнаем.
Приходят новые, и что-то знают, откуда они его узнали? Из книг? Нет, книги они потом наложили. Из генофонда? Нельзя так беспредметно. Что же они знают? Они знают, что мы испугались. Что нас не будет, а будет это. Они тоже его испугаются, когда истратятся до обложки.
Надо быть жертвой, вот чего мы испугались, что, мы думали, что дальше будет отдых, раз мы поработали на славу над телекинезом, фотосинтезом и гипнозом, а вместо этого пришли патриархи, взяли нас за руки и за ноги, и тыркнули лицом об стену.
И мы сразу увидели, что было с котятами дальше. Мы даже поняли в долю секунды, почему в последнее время шарились в Интернете и в телеке, словно это жизнь, а не кровь и семя. Что мы бы хотели как Мандельштам Шаламов «ещё пожить и поиграть с людьми» «вместе с паровозным дымом», но для этого надо отбыть каторгу, 25 лет.
И новые на нас смотрели как на маньяков, что из нас зренье переносится вместе с картинкой через время и расстоянье, а так мы вполне чмошны. А мы думали, вот это дя, одновременно умереть и родиться.
Это потому что, оказывается, 25 лет каторги мы уже отбыли, а мы думали, что это кино, театр и литература.
Котёнок Саваофыч, серый с белым, стал математик, доказал теорему Пуанкаре, что все сферы – сфера. Ему привезли нобелевский лимон корреспонденты «Файненшл таймс», и подсунули под дверь, потому что он им дверь не открыл. А он отсунул назад ногой.
Вышла соседка из соседней квартиры и пожаловалась, у них тараканы. Мы вызвали СЭС, они дверь не открыли. Дайте нам, пожалуйста, мы купим новые квартиры без тараканов.
Корреспонденты «Файненшл таймс» смутились, они знали, конечно, что живут в мире абсурда, но не настолько.
И написали статью, в которой описали биографию героя. Как герой был в Кембридже, в Оксфорде, в Лувре, в Ватикане, везде его приглашали на большие бабки, но он не остался. Вернулся в свой НИИ, из которого его быстро турнули, потому что везде люди, людям нужны страсти.
Но он увлёкся новой математической проблемой, а что после сферы?
Котёнок Котофейкин, белый, стал генетиком, потом художником, потом писателем. Жил в брошенном Академгородке, по улицам там ходили редкие старушки и бегали стаи кошек.
Он за ними ухаживал, кормил из пенсии молоком и кити-кетом, рисовал, фотографировал, описывал мысли и жизни. Он раньше подошёл к этой проблеме, а что после сферы, на которую мой сосед по одноэтажному неблагополучному бараку, последнему в Старых Мытищах, Саша Алмазов, отвечает так, по херу.
Котёнок Федорчук, чёрный с белым, стал писатель. Смотрел 30 лет в одну точку, как мама, Валентина Афанасьевна Янева, в девичестве Фарафонова, после смерти папы, стоило или не стоило рождаться?
Это было наследственное и национальное. Только у него наложился южный темперамент. Папа был болгарин. И он не просто смотрел, а стучался. Стучитесь и отворится.
Стучался 30 лет головой о стенку, в которую всё улетает и ничего не прилетает. А потом, ну, через каких-то несерьёзных невыносимых 30 лет стенка начинала плакать, что она, на самом деле, он, а не телекинез, телепортация, гипноз и генофонд.
Но это ещё не всё, дальше начиналось, кто что выслужит, какую лычку в поясничку. Из стены прилетало всё. Федорчук может говорить только про своё всё, естественно, как реалист и филолог.
Его всё было такое. Все сидят на звёздах, они звёзды. Неважно, умерли они или родились. Это рассеянье. У них есть связь, вроде Интернета, только совершенней. С ней вы можете передать всё, если вам, конечно, есть что передать.
Собственно, в этом проблема, говорит Федорчук по этой связи. Я могу охватить в жизни 5 поколений, с их войной, ненавистью, несчастьем, дружбой, любовью, верой — дедов, отцов, детей, внуков, правнуков. Это не очень много, лет 150, но можно увидеть переносящееся зренье.
Баба Поля, баба Лена, Афанасий Иванович Фарафонов, папа, мама, Мария, Никита, Лёлик и Болек, Майка Пупкова, Гена Янев-2. Прилагается рассказ Федорчука «Лёлик и Болек и Майка Пупкова».
Лёлек и Болек и Майка Пупкова.
Имя и описание подвига.
Орфеева Эвридика. Так боится несчастья, что счастлива всё время.
Папа. Перепутал несчастье и счастье, как Александр Македонский.
Мама. 30 лет в одну точку смотрела, стоило или не стоило рождаться.
Василий Иванович Чапаев. В акватории Белого моря на трещиной, наважьей, сельдяной рыбалке в доре плачет и смеётся, гармония, сука. У жены инсульт, у самого рак, год остался, у внука менингит.
Акакий Акакиевич Башмачкин, которому запретили ядерную бомбу делать и он запил от счастья, с утра стакан коньяка и весь день свободен.
Марья Родина, которая так устала, руку поднимет, а опустить забудет, так она и висит на воздухе как Христос распятый.
Вера Верная, которая заходит в комнату без дверей и окон и её там корячит, что лучший способ нарваться, не нарываться. Потом выходит и светло улыбается, что талантливый администратор, решает вопросы, руки прохожим целует, говорит, хочешь маленького котёнка, как ты его назовёшь?
Самуилыч, который от себя сбежал к Богу, любимой невесте.
Седуксеныч, хитрый, когда надо обидеться, напивается, когда надо напиться, обижается.
Димедролыч понял, что иероглифы не любят.
Соловьёв, который не будет больше смерти бояться.
Никита, 30 лет о стенку стучался, в которую всё улетает и ничего не прилетает, а потом стенка заплакала, что она он.
Лёлек и Болек и Майка Пупкова, которые первые догадались, что люди мёртвые, а воздух живой, вот почему новые пары не рожают.
Как твой кулёчек, которого ты из себя иссекал, тебе расскажет, что ты враг народа, а он комсомолец. А потом его кулёчек ему расскажет, что на зоне все должны ударить ножом труп, чтобы выжить.
И всё равно кулёчек из себя иссекали, потому что у пустоты нашёлся ребёнок.
Нам говорят на ток-шоу паханы и шестёрки, ваш русский ад слишком большой, ваш русский рай слишком маленький. Это как монета жёлтым из-под льда светится, что она там, а мы здесь, так что заткните язык в жопу.
Из космического ветра в жёлтую воду внутри хромосомы прилетаем кулёчек, прилетаем, иссекаем. Лёлек и Болек и Майка Пупкова почти не при чём, папа и мама. Который будет сначала ухарем, потом расколовшимся, потом смертником, потом воскресшим, потом несчастным, потом счастливым, потом после всего, потом всем.
…
«Там дело уже не в том, что ты подумаешь, а в том, что ты сделаешь», Федорчук дальше по связи. Поэтому писатели, актёры, бизнесмены становятся ведущими телепередач, благотворителями, уезжают в дом в деревне. «А как по связи можно сделать»? Федорчук дальше по связи.
Правильно или неправильно мы сделали, что котят распространили и кошку не кормим, только поим, чтобы отвадить от дома, станет видно скоро. Весь этот месяц мы кормим нашу собаку Блажу Юродьеву «Метастопом» и «Цитоспамом» и колем «Лигфол» внутривенно.
Потому что ветеринар Наталья Николаевна Гончарова сказала, сколько лет? 12. Пугаться пока не будем, пропьём лекарства. Такая старая собака операцию не перенесёт. Будем ждать, что скажет Федорчук.
2010.
