По мотивам песни Булата Окуджавы «Песенка о моей жизни»
А как первая любовь — она сердце жжет.
А вторая любовь — она к первой льнет.
А как третья любовь — ключ дрожит в замке,
ключ дрожит в замке, чемодан в руке.
А как первая любовь — она сердце жжет…
Гамов сделал Галине предложение, от которого она могла бы отказаться, но не отказалась.
— Я хочу, чтобы ты стала первой женщиной моего сына, его первой любовью.
— А не проще…
— Нет, не проще. Я хочу, чтобы первый сексуальный опыт он приобрел не за деньги, а по любви.
— Но ты понимаешь, что…
— Я все понимаю. Если бы не понимал, то не предлагал бы.
— Но как ты себе все представляешь. Я же не…
— Именно, потому, что ты «не», я тебе и предлагаю. Если бы можно было обойтись проституткой, я бы к тебе не обратился. Я хочу, чтобы первый раз все было по любви.
— И что он до сих пор… Ты уверен? А, может, у него это уже было? Без любви?
— Не было. Уверен.
— А как мы определим, что это любовь?
— Ты с ним не в первую же встречу ляжешь в постель. Любовь – это что-то вроде романтики. Пусть будут какие-нибудь три-четыре вечера без секса. Просто поговорить. У тебя получится. Ты это умеешь.
— Спасибо, за такой изысканный комплимент. Но, как ты узнаешь, что это случилось по любви? Надеюсь, что от меня ты не будешь требовать любви к твоему сыну.
— Не буду, хотя было бы неплохо проявить хоть какие-то чувства. Но в любом случае мальчик должен потерять невинность по любви, то есть не сразу лезть с тобой в койку. Это принципиальный момент.
— Неужели это так важно, как потерять невинность?
— Для меня уже не важно, а важно для сына. Секс всего лишь завершающий аккорд любовного чувства. Если это не так, то для физиологического удовлетворения достаточно и дырки в заборе.
— Ты так говоришь, словно так и было у тебя – «дырка в заборе».
— Ты угадала. Что-то похожее со мной и произошло. Я был чувственно-любопытный мальчик. Мы жили в коммуналке. Лет в семь я подглядывал из кухни (там было окно в ванную) за тем, как моется соседка. Один раз меня засекла мать за этим занятием. Наверное, это выглядело комично. Мальчишка в коротких штанишках, стоит на цыпочках, подтягиваясь за выступ окна. Мама сняла меня с табуретки и отвела в комнату, не сказав ни слова. Мне было очень стыдно. Больше я никогда не подсматривал за женщинами. Я даже не скажу, что меня это возбуждало, но любопытно было очень. Года через два я наткнулся на Золя. Дома у нас было полное собрание сочинение. Восемнадцать томов грязно-коричневого цвета. Его романы меня ужасно возбуждали. Теперь я уже могу сказать, что точно также я возбуждаюсь от женщины.
— Это нормально. Через это все или почти все проходят. Это и есть твоя «дырка в заборе»?
— Нет. Не перебивай. Как-то в десятом классе я болел. Мы по-прежнему жили в коммунальной квартире. Лежу, читаю. По-моему, как раз Золя. Не уверен, что именно его, но в принципе и неважно. Зашла соседка. Та самая, за которой я подглядывал в ванной. Ей, наверное, было лет тридцать пять-сорок. Я не помню. В том моем юном и нежном возрасте все женщины после тридцати казались старухами. Я не знаю, была ли она замужем или нет, но жила одна. Как я теперь понимаю, она была скорее страшненькой, но изрядно пухленькой, почти толстой. Правда, я бы отметил, что вполне в рамках приличий. Неприличным я считал все, что чрезмерно. И чрезмерно толстые, и чрезмерно худые.
— Я вполне соответствую твоему вкусу.
Галина то ли одернула, то ли пригладила юбку.
— Вполне, — согласился Гамов. — Она зашла по какому-то незначащему поводу,- продолжил он. — То ли соли спросить, то ли хлеба. Такие просьбы между соседями были в порядке вещей. Я, несмотря на юный возраст сразу понял, что это повод. Не знал, как это случится, но то, что случится, не сомневался.
Я лежал в постели читал книгу. Не исключено, что это был все тот же Золя. Я ответил про соль или хлеб. «Как ты себя чувствуешь, — спросила она. – Нет ли температуры? Она нагнулась ко мне и прижалась губами ко лбу. Так всегда делала мама, когда проверяла температуру. Я непроизвольно обнял ее за спину. Она тут же улеглась ко мне в постель. Дальше я не помню, как было. По-моему, толком у меня не получилось. Помню только жуткий стыд и желание, чтобы соседка побыстрее убралась. В дальнейшем я старался избегать соседку, более того, я ее почти ненавидел. Мне стало казаться, что секс это что-то безобразное. Мне уже не хотелось женщины, как не хочется грибов или молока после пищевого отравления. Слава Богу, вскоре мы получили отдельную квартиру и переехали.
Я думал, что стал импотентом. Следующая моя женщина эта была жена. Мы и поженились, наверное, только потому, что она пробудила во мне желание. А я в ней, судя по всему нет, через три года мы расстались. Она даже не противилась, чтобы я оставил себе сына. Так ей хотелось от меня сбежать…
— А потом? – спросила Галина.
— Что потом? – не понял Гамов.
— Потом у тебя женщины были?
— Несколько одноразовых встреч. Не хочу вспоминать.
— И все за столько лет?
В ее голосе слышалось неподдельное удивление.
— Да, за столько лет. Но год назад встретил тебя.
— Никогда бы не подумала, что у тебя такой небольшой опыт. Ты просто великолепен в постели.
— Правда? Льстишь мужскому самолюбию?
— Нет, честно-пречестно.
— Это все благодаря тебе. Теперь ты понимаешь, почему я тебя попросил. Если я полюбил тебя, то и сын в тебя обязательно влюбится.
— А, если влюблюсь в твоего сына?
— Это будет замечательно. Мы же одна семья – мне ты жена, ему мачеха.
Через неделю Гамов уехал в командировку. На прощание сказал Галине: «Не забудь о моей просьбе».
Галина повернулась к сыну Гамова.
— Какой же ты у меня замечательный? Если бы не ты, я давно сбежала бы от твоего отца. И теперь у нас впереди не только неделя, но и много-много дней. Я тебя обожаю. Ты такой у меня милый.
Сын Гамова лениво подставил лицо для поцелуев, а про себя подумал: «Со шлюхами все-таки лучше. Без этих муси-пуси, а сразу хороший и качественный секс.
А вторая любовь — она к первой льнет
— Тепло тут у тебя. Не по погоде оделась.
— Сейчас согреешься.
— Будем надеяться.
— Какой-то пионерский у нас поцелуй получился.
— А ты, как хотел? Двадцать лет не виделись. И я вдруг ни с того ни с сего в твои объятья брошусь?
— Двадцать лет назад бросалась. И проблем, по-моему, не возникало.
— Ты сравнил. За это время столько всего могло измениться. Может быть, я бросалась в объятья другого человека. Откуда я знаю, какой ты сегодня?
— Я не изменился. Только, если постарел.
— На комплимент напрашиваешься? Если и постарел, то выглядишь все равно хорошо.
— Ждешь, чтобы теперь я комплимент сказал? Не дождешься. Я скажу суровую и горькую правда – ты не изменилась. Все такая же обаятельная и очаровательная. Я бы тебя и сегодня в любой толпе узнал.
— Ладно уж. У меня уже седые волосы есть. Только ты их никогда не увидишь. Крашусь хорошо. Да и, вообще стараюсь следить за собой. Мне важно всегда быть в форме.
— Ты только похудела. Каждое ребрышко чувствуется. Их даже пересчитать можно. Один, два, три…
— Хватит издеваться над женщиной. Никакая я и не худая. Все соответствует стандартам. Это уж я точно знаю.
— Не скучаешь там. Березки по ночам не снятся?
— Сплю хорошо. Я же каждый год сюда приезжаю. Иногда и два раза. Не скучаю.
— А что же ты только через двадцать лет решила со мной увидеться? А не через год, не через два.
— А зачем. Я знала, что ты женился. У тебя родилась дочь. К чему встречи с тобой? Это просто было бы бессмысленно. Просто бессмысленно. А не в моих правилах совершать бессмысленные поступки. Правда, что после нашего расставания ты уже женился через три месяца?
— Правда.
— Недолго же ты пребывал в одиночестве. Быстро утешился.
— А ты хотела бы, чтобы я мучился, страдал. Я, конечно, понимаю, что такие вещи льстят женскому самолюбию. Мужчина убивается по любимой женщине. Кстати, я до сих пор не понимаю, почему ты не захотела выйти за меня замуж. Помыслы мои были чисты, а поступки искренни.
— Почему?… Я помню, что ты постоянно повторял, что я твоя первая любовь. Если честно я тебе не поверила. Мужику тридцать лет, был уже женат. И вдруг первая любовь. Я тогда подумала так – я не первая, кому он говорит про первую любовь. У него это такой способ соблазнения женщина. Хотя я тоже не девочкой была, но слушать такие слова было чертовски приятно. Но веры в эти слова не было. Вот поэтому я и не решилась выйти за тебя замуж, а, может быть, и не только поэтому. Я не видела в тебе преданности. Может быть, еще какие-нибудь причины были. Не знаю, не помню. А ты теперь можешь сказать правду. Столько лет уже прошло. Я не обижусь. Вопрос у меня очень простой. Действительно я была твоей первой любовью? У тебя до меня были другие женщины, жена.
— Жить с женщиной, быть ее мужем совсем не значит, любить ее. Долго объяснять. В тебя я влюбился. Так полюбил в первый раз. Опять долго объяснять. Искать критерии любви – нелюбви. Полюбил и все. Нет, все-таки был один критерий – мне от тебя ничего было не надо. Я был счастлив только от того, что ты есть. «Печаль моя светла». Конечно, это не совсем бескорыстие. Хотелось нежности, ласки поцелуев… Ты по-прежнему замечательно целуешься. Что-то завораживающее есть в твоих поцелуях. Все, понял. Меня мучил твой запах. Очень знакомый. Я уже его где-то слышал. Никак не мог вспомнить. А сейчас вспомнил. Так ты пахла, когда я тебя целовал двадцать лет назад. И сейчас все повторилось. Слышу тот же запах.
— Подожди, успеешь еще поцеловаться. Дай мне сказать.
— Скажешь еще. Как же ты сказочно целуешься. Даже сказочнее, чем тогда.
— Ну, дай сказать же.
— Сейчас… Говори.
— Я вот хочу спросить, а ты жену свою любишь?
— Конечно. Любил и люблю. Но это другое чувство. Мудрое и даже где-то взвешенное, но все равно любовь.
— Если ты любишь жену, что тогда ко мне жмешься? И я люблю мужа. Причем сильно люблю. Он человек – праздник. Он для меня готов на все. Мои желания для него закон.
— Я даже не сомневаюсь в этом. И к тому же иностранец. В свое время для наших женщин иностранец был как знак качества мужчины… Боже, как же ты целуешься!… Сейчас отдышусь. У меня есть объяснение тому, что происходит сейчас между нами. Мы – два счастливых человека. У каждого из нас свой мир счастья. Эти миры не пересекаются и не должны пересекаться. Слишком они далеки друг от друга. Но сегодня мы выпрыгнули из наших миров, приблизились друг к другу, чтобы на мгновение создать новый, только нам двоим принадлежащий мир. Это будет наша с тобой вторая любовь. Ты уедешь – наш мир исчезнет, а вторая любовь останется… Должна остаться. Любовь проходит, но не исчезает.
— А почему вторая?
— Как почему? После первой всегда приходит вторая. Это же арифметика.
— Подожди, подожди… Ты говорил, что жену… Я сама… Сейчас… Сама… Ты мне только скажи, а ты можешь мне еще раз предложить выйти за тебя замуж? Скажи, можешь?
— Я…
— Стоп, стоп.
Режиссер выпрыгнул из кресла.
— Вы, что творите? Да вы же сейчас перетрахаетесь. Вы же в машине сидите, а не на сексодроме пять на пять лежите. Да и по возрасту не мальчик с девочкой. Она тебе первой позвонила. Значит, ей нужна встреча, а не тебе. Хоть вы двадцать лет не виделись, но в тебе, как заноза, сидит обида. Она тебе предпочла другого. В твоих словах не должно быть теплоты и нежности. Ироничнее и циничнее должно звучать. И не целуйтесь так, так целуются только влюбленные.
Режиссер прервался и о чем-то задумался.
— Значит, так. Эту сцену мы укоротим. Слишком затянута. Про вторую любовь явно лишние слова. Они выбиваются из контекста пьесы.
А как третья любовь – ключ дрожит в замке
Валентин и Людмила лежали в постели на двухспальной кровати с аскетично-белым бельем и с высокой спинкой. Такая кровать предназначена не для бесстыдных сексуальных утех, а для исполнения супружеских обязанностей по заранее утвержденному графику.
Он курил, а она безмятежно потягивалась.
— Все было нормально? Ты не разочарован?
Людмила повернулась на бок и положила голову на плечо Валентину.
— Да, все хорошо, почти экстремально. Но мне надо кое-что тебе сказать.
— Я слушаю тебя. Я вся внимание.
— Я ухожу.
— Иди. У тебя дела какие? А почему заранее не предупредил?
— Ты не поняла. Я совсем ухожу.
— Как уходишь? Ты только вчера мне говорил, что не можешь без меня жить, что, наоборот, уходишь от жены. Так ведь говорил?
— Говорил.
— И что изменилось за сутки? Может быть, ты жене ничего не сказал. Испугался ее, побоялся расстроить, а мне теперь лапшу вешаешь. Объясни, что, в конце концов, произошло?
— Да, все я ей говорил. Сказал все так, как с тобой договаривались. Она знает, что я к тебе собрался уходить. У меня даже был чемодан собран. Положил самое необходимое на первое время.
— Она, что тебе истерику устроила. Или плохо стало? Сознание потеряла? Что же все-таки изменилось?
— Все нормально с ней было. Она вела себя очень достойно. Ты же знаешь, я тебе рассказывал про ее характер. Сказала, что это мой выбор. Конечно, ей больно от того, что случилось, но насильно удерживать не собирается. Вот так. Дело не в ней, а во мне.
Валентин обнял Людмилу и стал нежно теребить мочку ее уха. Потом ткнулся лицом ей в грудь.
— Дело во мне, — повторил он. — Я ощущаю, что поступаю по-свински по отношению к жене. Нет, не так. Я ощущаю себя предателем. Это, как родине изменить. Как никак, двадцать пять лет вместе прожили. Столько лет из жизни не выкинешь.
— Вот только про родину не надо. Этот дешевый пафос прибереги для другого случая. Ты же говорил, что дети выросли, и вас с женой теперь больше ничего не связывает. Ты говорил, что устал с ней жить, что твои чувства притупились. Ты говорил, что я стала для тебя как глоток свежего воздуха, что я подарила тебе любовь. Третью любовь в жизни. Я не ошиблась? Именно третью?
— Не ошиблась, — неохотно согласился Валентин. – Я и сам думал, что все именно так и обстоит. Я действительно люблю тебя. Ты моя в жизни третья любовь. Нет, не так. Все я говорю не то. Я думал, что любил тебя, люблю тебя. Фу, черт запутался в этих временах – любил – люблю.
— Что ты заладил: «Так не так», «любил – люблю». Не виляй. Ты мужик или нет. Отвечай: «Остаешься ты с женой или нет?
— Остаюсь.
— Какой же ты, все-таки дрянь, но любимая дрянь.
Людмила поцеловала Валентина в губы.
— Нормально получилось? – спросил он Людмилу.
— Можешь еще передать своей крале, что таких жен, как я не бросают. Я могу бросить, а меня нет.
— Откуда такая уверенность? Ты же меня не бросила.
— Не бросила, потому что люблю. Любовь, Валюш, это такая штука… Да, что я говорю. Тебе все равно не понять. Ели бы ты что-нибудь знал про любовь, то просто не допустил бы сегодняшнего разговора. Ладно, собирайся. По-любому тебе разговор предстоит неприятный. Может быть, после разговора ее придется откачивать. А про чемодан ты хорошо придумал. Очень точная деталь.
август – октябрь 2009 года
