ФОНАРИ
нет никакой пощады от фонарей,
когда идешь по ночному городу.
и вроде бы, вот уже стало теплей,
но нет, внутри так же сыро и холодно.
за километр — дикая степь
железных дорог и полотнищ кирпичных.
скрипят колёса, натянута цепь.
отлично.
звёзды-лунатики ищут приют.
кивает мохнатая лестница
головой.
а там, в километре отсюда — уют.
луна, полынное креслице.
покой.
старуха-ночь продаёт за гроши
картонных людей. пучок — по сотке.
в такое время особенно хороши
раскрашенные до неузнаваемости красотки.
высотки моргают глазами впалыми,
дороги мокнут в дождях резиновых…
а где-то празнуют день купаловый
и хороводят во тьме осиновой.
керосиновая лампа на плечах
была у хулигана, а у меня — подсвешник.
в игре с системой опять ничья.
потешно.
витринная кутерьма растревожила,
загнала в подвортни сонные.
фонарный укол внутривенно, подкожно,
осторожно, это сезонное.
ОЖИДАНИЕ
А у нас год от года война,
Но не помнит никто причин.
Ты сейчас, как всегда, одна,
Да и я, черт возьми, один.
Проведи рукой по стеклу —
Слышишь, пальцы трещат по швам?
Может быть, завтра я умру,
Но тебя никому не отдам.
Ты сейчас, как всегда, не спишь,
Ожидаешь начала конца.
И закатом с потертых крыш
Засыпает твоя страна.
Мне в окно постучалась печаль,
Принесла теплоту твоих рук.
Умоляю тебя, не скучай.
Моя жизнь — неоконченный круг…
Укрывает своим крылом
Белозубая птица Зима.
Я вхожу в твой уютный дом,
Ты сидишь у камина одна.
Да и я, черт возьми, один
Столько лет был, зови не зови.
На войне без особых причин
Всё равно, место есть любви.
КИСЛОРОД
Открываю рот, зеваю, дышу.
Шутка ли — кислородное голодание.
Да, ни я, ни ты не хотели войны. Пишу
И надеюсь на оправдания.
Словно глотая куски свинца,
Царственно опускаюсь на дно.
Но даже там еще далеко до конца,
После дна есть много чего.
После дна возникает легкий экстаз,
Тазобедренную систему приводя в возбуждение,
Где ни я, ни ты не смыкаем глаз,
Наблюдая снаружи за телодвижением
Смерти. Это в порядке вещей.
Ей бы только дыхание перекрыть, и рада.
А до нас нету дела. Да и вообще,
Глубока ли её нора? — Да.
ВЕТЕР
А может, ветру сказать о боли?
Мы с ним бываем весьма похожи:
Я, как и он, трепещу на воле.
Он, как и я, промолчать не может.
Холодный воздух питает мысли.
У нас единый первоисточник.
Я отпускаю по ветру письма,
Он задувает искринки ночи.
Давай плясать на ладонях окон,
Кидаться пылью в людей и кошек,
И нам не будет так одиноко.
Зови, приятель, холодный дождик.
Мы полетим с тобой на Ямайку.
Там нас не ждут, но мы будем тихо
Скучать по нашим дворовым чайкам,
Искать табличку с названьем «выход».
Моя земная одноитожесть
С твоими ласками не сравнится.
Мы с ним бываем весьма похожи,
Как две печальные в небе птицы.
В КУХОННОМ ПОЛУМРАКЕ
Вечер. Сияет хрусталь посуды,
свечи дрожат от бегущей стрелы часов.
С кухни доносятся шепотом пересуды
скучные, или курлыканье мраморных сов.
Поезд настенный несётся по кругу,
поясом времени пишет унылый роман.
Каменных птиц доводя до испуга,
катится вниз (или вглубь) золотой караван.
Вот красота относительных истин.
Воткнуты в стены горячие иглы теней.
Целое здесь неподвижно, но кистью
цепкой художник рисует единство вещей.
Кран-водопад исполняет этюды
Красочных будней в дуэте с курлыканьем сов.
Ночью не гаснет хрусталь, пересуды
носят характер расплавленных в воске часов.
***
Какая тихая таинственная ночь,
Фонарь горит, прищурившись от холода.
Душа стара, а выглядит так молодо,
Как одинокая пристыженная дочь.
Поет метель, охрипшая, больная
От бесконечных криков в пустоту.
Набрав побольше воздуха во рту,
Я вместе с ней беззвучно умираю…
И снится мне, что за окном – весна,
Что пропадают в зелени снежинки.
Весь мир – одна нелепая картинка,
Повешенная рядом у окна.
Небесный свод стеклянной поволокою
Прилип к чернеющему лону пустоты.
Мы открываем необузданные рты,
И небо давится изнеможденным оханьем.
Клянись на ветре, что отпустишь по утру.
Мне, может быть, два выхода осталось.
Два выдоха – какая это малость.
Но я никак привыкнуть не могу,
Что мир – картина, в рамку помещенная.
Здесь в рамках все. Границы на замке.
Сжимаю вечность я в своей руке,
Но через миг пуста ладонь покорная.
Мне снится, что январь осатанел.
Какая, вроде бы, банальная нелепица.
Но ты попробуй этим жалким месяцем
Поймать звезду, которую согрел.
Допела песню старая пурга,
Чертовка, знает, как играть на нервах.
Я снова здесь, я вновь один из первых,
Считаю блики пограничного костра.
И воздух пьян, и постоянство прочь
Уносится – туда ему дорога.
Гляжу в окно, нахмурив брови строго.
Какая тихая таинственная ночь!
ДЕРЕВО
За кирпичным двором, в тридесятом квартале,
Там, где кончается самым последним
Пение птиц, огражденное ржавой сталью,
Волновалась земля, и с катушек сходили слепни.
***
Вроде место не самое подходящее,
Но могущество корня великого
Возвело средь столбов и ящиков
Древо Жизни на фоне безликого,
Бесконтрастного серого города.
Я любил его, словно матушку,
Охранял от жары и холода,
Убирал подкаблучные камушки.
А вокруг изводили себя дворняги,
Верещали гудки и стреляли по окнам.
Лишь оно — упоенное — с даром бродяги
Теребило свои корневые волокна.
Как приду, упаду и лицом окунусь
В его свежую почву — не выдержат слезы.
Я в тебе видел родину — Светлую Русь,
Но вокруг угрожающе звякали косы.
***
Они пришли, не оставив ни щепки —
В тот день на небе вздувались вены.
А вы кричали, кидали кепки,
Вы были рады любым переменам.
***
Ночью на кухне свежо и уныло,
Тени вползают в окно.
Свет не включая, мраморной пылью
Сяду за стол. Темно.
Крепкого чая полная кружка,
Рядом бродяга-кот.
Думать о главном теперь не нужно.
Молча встречаю восход.
Только свобода… Тяжко в оковах…
Перечеркнуть судьбу.
Жизнь — надоевшее, скучное слово.
Бросьте свою игру.
Скидка на вечность. Неинтересно,
Глупо и пусто уже.
Но я останусь, чтобы быть честным,
Чтобы любить и жечь,
Чтобы искать, а потом, разрушая,
Биться рукой об лёд…
Ну а пока заварю себе чаю.
Где ты, бродяга-кот?
ПТИЦЫ
Мы летим в пустоту на коврах-самолетах
И мечтаем когда-нибудь приземлиться.
Только жаль, что на нашем пути нет сквотов.
Налету не уснуть. Мы фиговые птицы.
Из трубы городской пьем ночную текилу,
Облака вместо дольки лимона — не спит(ь)ся.
Покрываем футболки слоями акрила
И летим в пустоту. Мы фиговые птицы.
Так свобода диктует свои же законы,
Быстротечность времен доводя до предела.
И хотя эти правила нам столь знакомы,
Мы не в силах уйти от грядущей проблемы.
Ведь когда-нибудь наша труба заржавеет,
А ковер-самолет в пухипрах превратится.
Только мы ни о чем, ни о чем не жалеем,
Мы забудем про всё. Мы фиговые птицы.
Но пока мы летим, наше сердце свободно,
И неважно всё то, что когда-нибудь будет.
Мы умны, веселы и на что-то пригодны.
Мы фиговые птицы, ведь мы всё же люди.
