Для начала Гаврила слегка надавил на нее. Напрасно, она даже не шелохнулась. Тогда он надавил покрепче. Та же картина. Гаврила набрал в грудь воздуха и с силой ударил ногами вниз. Но и это не принесло желаемого эффекта. Пришлось Гавриле поднатужиться, взвалить на себя огрызок резинового ластика, валявшийся неподалеку и вместе с ним подпрыгнуть на треклятом постаменте. Только тогда наконец кнопка утопилась в корпус. После этого Гаврила набрал нужные цифры, тщательно примерился к прыжку и снова ухнул на зеленую кнопку.
Дежурный оперативный, закинув ноги на пульт, полулежал в кресле и пролистывал бульварную газетенку, на каждой странице которой сияли телесами обнаженные красотки. Звонков с утра было немного и хотелось бы надеяться, что до конца смены ситуация останется такой же. Пара-тройка пьяных дебоширов, да несколько ложных вызовов, вот и вся сегодняшняя статистика. Конечно к вечеру всегда бывало потуже, случались и грабежи с разбоями, хотя главным бичом милицейского управления были кражи. Но все-таки нынешнее спокойное утро и фотографии симпатичных улыбающихся блондинок поневоле настраивали на благодушный лад и дежурный всем сердцем желал сейчас чтобы все преступники отложили в этот день свои ”дела” и отправились, например, в театр… Длинный звонок прервал его розовые размышления и он, стремительно придав своему телу вертикальное положение, подался вперед и схватил телефонную трубку. На дисплее тут же вспыхнули цифры номера телефона вызывающего абонента. ”Сотовый”, – профессиональным оком отметил про себя милиционер и с ледяным спокойствие произнес: – Милиция. Алло, слушаю…
В трубке что-то заурчало, засвербило и словно бы издалека донесся голос, измененный эфиром.
– Слушай, дарагой. В гарадской балнице бонба! Через десять, нет, через пять минут все взлетит на воздух! Аллах акбар! – в трубке снов что-то зашумело и потом оттуда послышался какой-то неясный шум. Что-то вроде: – Асса! Вах! Вах! – и как кульминация всего этого: – Зарэжу! – и связь отключилась.
Дежурный, не мешкая, положил трубку на место и нажал кнопки экстренного вызова…
Обход в четвертой палате закончился и процессия потянулась наружу. Между четвертой и пятой палатами находилась койка семидесятилетней старушки, которой не нашлось пока места в женском отделении и Сам решил лично освидетельствовать ее.
– Ну как наши дела бабушка? – приветливо поздоровался он, подойдя к ней.
– Ой милок, даже и не спрашивай! – зачастила та. – Сегодня ночью прямо вся изворочалась; то на одном боку полежу, то на другом, а сна все нету. Через это у меня всякий аппетит пропал – вот яблочко только склевала. Ой думаю, не соседка ли моя на меня порчу навела. Намедни мы с ней на лестнице повстречались и она на меня странно так взглянула…
Доктор сделал нетерпеливый жест рукой.
– А с сердцем как у вас – не беспокоит?
– А как же? – обрадовалась старушка. – Конечно беспокоит, да еще как! Иной раз так полыхнет в груди, что так и застынешь на месте и только Бога молишь, чтобы пронесло. Вот вчера, например…
Вдали послышался гудок приближающегося поезда. Старушка отвлеклась на секунду, прислушиваясь к нему, и снова затараторила с удвоенной энергией.
… – Лежу я вечером в постели, никого не трогаю. Часов десять однако уже было, а может и поболе. Вижу – идет по коридору мужчина, высокий такой, но до чего тощий и худой, просто жуть! Я одеяло до подбородка натянула, а отвернуться боюсь, он может только того и ждет. Шлепает и шлепает ирод в мою сторону, а смотрит куда-то вперед, якобы меня совсем не замечает. Гляжу я на него и понимаю: ой мама, дело здесь нечистым пахнет. У меня душа в пятки, я уж кричать собралась и вдруг он как зыркнет в мою сторону – у меня сердце так и обмерло! Видели бы вы его лицо, у него оно такое изможденное, словно его только что из тюрьмы выпустили, так что вы, пожалуйста, приглядитесь к нему уважаемый. И вот после этого случая у меня сердце часа два успокоиться не могло, да давление подскочило. Так что будьте любезны дорогой доктор, переведите меня скорей в палату, а то я здесь такие страсти натерпелась, что чего доброго помру тут у вас!
Заведующий хотел что-то ответить, но стекла в окнах в этот момент задребезжали, пол заходил ходуном и он решил переждать проезжающий состав, чтобы успокоить старушку. За его спиной почтительно застыла свита и только старшая медсестра водила пальцем по журналу, беззвучно шевеля губами.
– Ап-чхи! – неожиданно чихнул заведующий и, смущенно улыбнувшись, полез в карман за носовым платком. Но сделать это ему не дали.
Одновременно с черного и центрального входов появились люди в милицейской форме с короткими автоматами через плечо.
– Внимание! – прозвучал металлический голос, усиленный динамиками. – Проводятся учения по Гражданской Обороне. Прошу всех немедленно покинуть здание. Без паники товарищи!
Быстрые парни в камуфляжах рассыпались по палатам, выводя под руки больных. Сам некоторое время недоуменно переваривал услышанную информацию и наконец протестующе поднял руку.
– Это возмутительно! – крикнул он. – Это ж надо додуматься, проводить учения в таком месте…
Договорить он не успел. Врачи, повинуясь приказу скорым шагом потянулись к выходу. Милиционеры закинули обмершую от страха бабулю на носилки, и один из них недовольно прикрикнул на заведующего.
– А тебе что, особое приглашение надо!
– Но позвольте…
– Не позволим!
Заведующий попробовал упираться, но его подхватили с обеих сторон и под дребезжащее громыхание поволокли к черной лестнице. Не успели они сделать и двух шагов, как наверху что-то явственно скрежетнуло.
– Бежим! – заорал усатый мент и кинулся к выходу.
Остальные за ним.
Глухой скрежет позади все нарастал и наконец раздался страшный грохот и все потонуло в белой пыли. Кто-то завыл от ужаса, но ему тут же захлопнули пасть ладонью.
…С потолка еще продолжала сыпаться штукатурка и остатки бетонного основания, когда последний больной покинул помещение. А на том месте где недавно стояла койка старухи теперь высилась огромная куча строительных обломков, а над ней покореженная и разорванная пополам злополучная стальная балка…
– …Н-да,- протянул милицейский полковник, разглядывая внушительную дыру в потолке. – Бомба не бомба, но эффект схожий. Так вы говорите, что за несколько секунд до обрушения находились как раз на этом самом месте? – и он притопнул ногой по полу.
Стоявший тут же заведующий отделением судорожно сглотнул и утвердительно кивнул подбородком.
– Н-да, – повторил полковник. –Чудеса, да и только. А как вы объясните тот факт, что звонок о якобы заложенном взрывном устройстве был произведен с сотового телефона, принадлежащего вам. Мы это установили по определителю номера.
– Н-не знаю, – пожал толстыми плечами профессор. – Телефон лежал на столе в ординаторской, а я в это время был на утреннем обходе.
– А мог в это время кто-нибудь проникнуть туда без вашего ведома? – прищурился полковник.
– Вряд ли. Ведь ключ от кабинета был у меня, в одном кармане с носовым платком. Это я точно помню.
– Интересно… Прямо мистика какая-то получается. Кто-то явно знал, что балка должна была обрушиться, – но почему именно в этот момент? И еще… Этот кто-то говорит с южным акцентом, но по мнению дежурного, он лишь старательно копировал его. То есть пытался подделать его и возникает вопрос – с какой целью? Может для того, чтобы мы больше поверили сообщению? – рассуждал вслух полковник. – А значит это еще раз говорит в пользу того, что неизвестный твердо знал о том, что обрушение произойдет. Кстати, вы не заметили в тот момент ничего подозрительного?
– Да нет вроде. Только состав мимо проезжал и все.
– Состав говорите, – задумался милиционер. – Доктор, у вас ведь железная дорога совсем рядом проходит? Да…И когда состав проезжает, у вас тут все так и ходит ходуном?
– Да. Даже лампочки раскачиваются.
– Тогда все ясно. Балка видно настолько износилась, что этот поезд стал для нее роковым. Но все равно непонятно – как об этом можно было догадаться? Что вы думаете по этому поводу профессор?
– А что тут думать. Этот ”кто-то” нам жизнь спас, вот так! И если бы не он… Эх, – махнул рукой заведующий и отошел в сторону.
По случаю обрушения потолка больных из кардиологии частью перевели в другие отделения, а часть выписали домой. Поскольку Лексеич еще не прошел все обследования, его оставили и положили в травматологию, находящуюся в соседнем корпусе. Вот где жизнь била ключом, несмотря на то половина пациентов была прикована к своим койкам. В отделении лежало примерно тридцать мужиков и почти все они попали сюда в нетрезвом состоянии. Кто-то в пьяном виде угодил под машину, кто-то наоборот, был за рулем, кому-то накостыляли в пьяной драке, а один вообще выпал с пятого этажа и чудом остался жив, приземлившись на асфальтовую дорожку. Но преобладали все-таки травмы, полученные в быту или на работе после стаканчика-другого, принятого на грудь. Так что народ здесь подобрался такой, что впору его было скопом отправлять в ЛТП, существуй они сегодня. Спиртное в палатах никогда не переводилось и перевязанные, загипсованные мужики каждый день ходили навеселе, кучкуясь то тут, то там. Медсестры нещадно гоняли их, но они тут же перебирались в другое место и продолжали свои нескончаемые разговоры. А что было больше делать в больничной скукотище? Лежачие пили не меньше, но так как их подвижность была ограничена, то и общение было сведено до минимума. А ради чего тогда спрашивается пить? Ну как тут не будешь проклинать судьбу-злодейку за то что у тебя сломана нога, а например, не рука.
И вот в такое общество попал Лексеич.
– Нашего полку прибыло! – прямо с порога поприветствовал его басом здоровенный мужик с красной рожей, лежащий у окна. Его правая нога сорок последнего размера была проткнута толстой спицей и покоилась на специальной подставке. Оба края спицы были прикреплены к тросику, дрожащему как струна от малейшего движения. Если у других больных на конце тросиков покачивались один-два грузила, то у здоровяка было нанизано сразу пять шайб! А шестая лежала на полу, всегда готовая присоединиться к своим товаркам.
– Ну чего стоишь?! – опять громыхнул здоровяк и хлопнул ладонью по соседней кровати. – Давай сюда, здесь свободно. – Он подмигнул Лексеичу и многозначительно покивал кудлатой головой. – Вижу – наш человек! Но об этом потом, потом… Ну-с, с чем пожаловал сюда дружище? Так с виду по тебе вроде ничего не заметно, даже не хромаешь. А-а, никак ребра сломал? – догадался мужик и тут же успокаивающе протянул: – Так это ерунда, не бойся. Проваландаешься недельки две, подштопают тебя, чего надо выправят и будешь, как новенький. Я-то здесь уже месяц кантуюсь и то ничего, привык навроде как. Слышь, а ты ребра сам сломал или помог кто? Да ты не стесняйся, тут много таких гавриков, которым добрые люди путевку бесплатную сюда организовали. Сам знаешь, с этим у нас запросто!
– Запросто, – согласился Лексеич, устраиваясь на койке. – Вот у меня знакомый есть, Серега Новиков, на приборостроительном работает, может знаешь? Как-то пошел он до ларька за сигаретами. Время уже часов одиннадцать вечера было, фонари горят, на улице тишина, даже прохожих никого не видать. Вдруг замечает издалека – возле ларька движение какое-то образовалось. Несколько парней между собой пошумели-пошумели и давай впятером одного обхаживать. Завалили на снег и давай ногами упражняться. Серега такое дело увидел, ну и возмутился конечно. Подскочил к ним и начал их от него оттаскивать. ”Что ж вы собаки делаете! – кричит. – Это где ж такое видано, чтоб впятером одного метелить!”. А тем орлам все по барабану. Недолго думая, они и Серегу давай мутузить. А он парень крепкий, может и отбился бы, да тут его сзади чем-то огрели, вот он и скопытился. Но сознание не потерял, нет. Он и лежа продолжал ногами отбиваться. Конечно досталось ему, – мама не горюй! – но отбился-таки. Те видно шума испугались и нарезали вдоль забора. Серега еле-еле встал, отряхнулся и принялся беднягу того в чувство приводить. А тот только мычит и все. В это время кто-то сзади подошел. Серега обернулся и видит – стоят какие-то трое. А в темноте не разобрать – давешние ли это архаровцы или другие. Тут один из них, самый здоровый, пригляделся к лежащему и тихо так сказал: ”Ты чего это падла с Витькой сделал?!”. А Серега уже признал что это не те гады и только хотел объясниться, как такой пинок получил поддых, что сразу всякое желание объясняться пропало. Согнуло его пополам, а тут и еще добавили… Повалили его на землю и больше он ничего не помнит. Когда очнулся, то рядом естественно никого уже не было. Он глядь – и шапка с перчатками исчезли, а вместе с ними и бумажник! А в нем последние деньги были, а до зарплаты еще дней десять. Вот это попадалово! Выплюнул Серега вместе с кровью зубы выбитые, привстал с четверенек и побрел себе потихоньку домой. Ни сигарет, ни денег и табло изрядно подпорчено. И что думаешь – на этом все кончилось? Если бы… Как и любому мужику захотелось Сереге выпить с такого горя, а так как финансов нема, то решил он к соседу своему, Мишке Прохорову, зайти. Тот ему должен был, и думал Серега с ним выпить, если у того деньги есть. Пришел он к нему и слышит – музыка за дверью играет. Приободрился значит Серега и на звонок нажал. А надо сказать, Мишки Прохорова в ту пору дома не было, в деревню он уехавши был, а гулял у него брательник евошний двоюродный с дружками своими. Открывает тот дверь, а там страшилище какое-то стоит – все лицо в крови, волосы колтуном вздыблены и весь в грязи. (Не идти же к жене в таком виде, сначала умыться бы). Оторопел брательник, сам уже изрядно поддатый, и говорит: ”Чего тебе надо?! А ну проваливай отсюда бомж проклятый, пока я тебе ноги не повыдергивал!”. Обидно конечно Сереге стало на такое обращение, но однако сдержался. ”Мне бы, – говорит, – Мишаню, поговорить с ним хочу”. ”Тебе с Мишкой… поговорить? Ну и насмешил! Ты еще скажи, что он тебе денег должен!”. ”Должен”, – подтвердил Серега. ”Да ты парень видно совсем опупел!” – вскипел брательник. Схватил он Серегу за шиворот и хотел с лестницы спустить, а Серый не дается. Борются они в дверях, пыхтят, ни тот ни другой одолеть не могут. Тут из комнаты на шум дружки брательника повыскакивали и тоже на Серегу. А того обида взяла, как же так, – сколько можно за один вечер на кулак нарываться! Заревел он как медведь и ну в прихожке бушевать. Трюмо они там побили, дверь с петель своротили, телефон вдребезги растоптали… Бдительные соседи ментов вызвали и только те смогли Серегу дубинаторами своими успокоить. Да так его ”успокоили”, что тот месяц в больничке провалялся, да еще потом Мишке Петрову ущерб выплачивал и с ментами улаживал, чтобы дело закрыли. Не говоря уж о том, что на работе проблемы были, ну и с женой тоже. Вот так человек сходил за сигаретами, – закончил Лексеич и принялся складывать вещи в тумбочку.
– Да, нарочно и не придумаешь, – согласился мужик. – И ведь в трезвом виде был, я понимаю еще если бы по пьянке так залететь. А так… тьфу. Вот это самое обидное. Я вот если приму на грудь, то все… Ежели меня разозлить или из себя вывести, то я пока своего не добьюсь, ничто меня не остановит. У меня вон, – он кивнул на свою проткнутую ногу, – какая оказия вышла. Поддали мы в гараже с ребятами, ну и собрался я значит домой. А тут как назло механик наш новый пришкандыбал ко мне и говорит: ”Ты куда Петр лыжи навострил? У тебя, говорит, в автобусе заднюю дверь заклинило, так что будь добр – останься и помоги нам”. А я ему и отвечаю: ”Как это заклинило? Когда я в гараж заезжал, все нормально было. Это ваши ребята, слесари, постарались – это они с колесом запасным в той двери застряли, пускай они и делают теперь. А с меня спросу нет”. Но механик ни в какую. Уперся, как бык и не выпускает меня. Стою я и ничего поделать не могу, ну не бить же его в самом деле. Тут начала во мне злость потихоньку закипать, плюнул я на все и пошел к автобусу своему разбираться – что да как? А ребятки как раз в это время колесо меняли. Да только молодые они да неопытные, никак домкрат подставить не могут. Может и неисправный домкрат был, а только вижу я – вертятся они и так и сяк, а ничего у них не получается. Посмотрел я на них, плюнул и в сердцах схватился за крыло. Поднатужился и приподнял кузов. Подставляйте, кричу вон тот чурбачок, а то не ровен час уроню я технику, тогда до утра собирать ее будете. А те ребятки от таких моих упражнений остолбенели и стоят, как идиоты и только глазами хлопают. Я уж посинел весь, а они даже с места не сдвинулись. Ну что же ты будешь делать, думаю. Я ж не Атлант какой, чтобы вот так запросто автобус целый на весу держать! Секунд десять наверное я так простоял, пока те не опомнились и не кинулись домкрат свой под днище засовывать. Ой дураки кричу, ведь пока вы его поднимите, я ж окочурюсь здесь! А те болваны ничего не слышат и только знай себе ручку крутят. Тут и мочи моей конец пришел. Отпихнул я их вот этой самой ногой и отпустил автобус. Тот мне прямо на колено и завалился. Хрустнуло у меня в ноге что-то и потом такая боль прорезала, что заорал я такущим благим матом, аж задыхаться начал. На шум мужики прискочили и сообща меня из-под автобуса вытянули, а потом сюда повезли. По дороге ребята в меня чуть ли не бутылку залили для обезболивания, так что я в больницу почти невменяемый прибыл. Помню, песни пел, да девчат-сестренок на пироги приглашал… Вот блин. Какие пироги, коли Новый год придется здесь отмечать. Попал я братуха, конкретно попал…
– А я вот уже в четвертый раз Новый год в больнице отмечать буду, – отозвался с угловой койки мужик, от груди до пояса закованный в броню из гипса. – Позапрошлый год я в этом самом же отделении, только в другой палате, месяц провалялся. У меня как получается… Пятнадцатого декабря у меня день рождения, шестнадцатого у тещи, а семнадцатого у нас с женой годовщина свадьбы. Тут уж грех не выпить. Такой небольшой запой на три дня получается и, прикиньте мужики, аккурат под Новый год. Вот за это время я во что-нибудь и вляпаюсь. Кости у меня, – язви их в бога душу мать! – больно хрупкие и чуть что, сразу ломаются. С похмелья пошел в магазин за пивом, да и поскользнулся на крыльце. Там вообще-то постоянно народ падает, да хозяева, суки, только табличку вывесят ”Осторожно, скользко” и больше ничего не делают. Хоть бы дорожку какую постелили, ведь магазин у них не бедный, на один евроремонт сколько потрачено. Я как выпишусь сразу на них в суд подам. Дорого им аукнется мое сломанное плечо! Как думаешь Петя, – обратился он к здоровяку, – выплатят они мне компенсацию?
– Ой ли, – хохотнул тот. – С сильным не дерись, с богатым не судись. Кто ты и кто они?! Да их юристы тебя, простого работягу, в пух и прах разделают, только зря на адвоката потратишься. Хотя, поступай как знаешь.
– Ну, – понурился загипсованный. – Это что же, так и спустить все на тормозах? А кто же мне больничный оплачивать будет? Дядя?.. Я же сдельщик и для меня бюллетень… тьфу!
– А ты не отчаивайся мил-человек, – попытался успокоить его Лексеич. – Правда – она все же на свете есть и я думаю, она на твоей стороне…
– С чего это ты меня утешать вздумал! – огрызнулся загипсованный. – Правда, неправда… Слова-то какие больно детские. Мне семью кормить надо, а не за правдой всякой гоняться!
Загипсованный что-то еще продолжал бормотать, но Лексеич лег и отвернулся. Почему-то снова стало трудно дышать, участился пульс и он, не глядя, засунул руку в нагрудный карман и вытащил таблетку. Положил ее под язык и принялся сосать. Давненько уже с ним не случалось приступов и он немного встревожился, как бы снова не наступил кризис. Но слава богу все обошлось. Он немного вздремнул и под вечер чувствовал себя превосходно. С удовольствием поел гречневой каши с мясной подливкой и, надев очки, приспособился почитать газету, лежащую на тумбочке. Но перед этим он вытащил из-под матраса спичечный коробок и слегка встряхнул его.
– Гаврила, – шепотом позвал он. – Как ты там?
– Порядок, – отозвался коробок. – Только душновато немного и жрать хочется. А так ничего…
– На вот, – сыпанул в щелку крошек Лексеич. – А насчет духоты, это в палате душно. Так что терпи дорогой.
– Угу, – пробурчал голос и тут же громко зачавкал. – Тьфу! – спустя несколько секунд послышалось оттуда. – Эту говядину ты Лексеич мог наверное в молодости ласково потрепать за ушами, настолько она старая и жесткая. Я об нее чуть зубы не обломал! А я-то думал, вас тут кормят по высшему разряду!
– Да бог с ней, с кормежкой, – отмахнулся Лексеич. – лишь бы худо-бедно, а вылечили. И с каких это пор ты Гаврила стал такой привередливый, вроде ты к разносолам всяким не приучен…
Гаврила ничего не ответил. Вместо этого он с ожесточением стал перемалывать челюстями кусок мяса, больше напоминающий подметку, чем славную и добрую говядину, легко поддающуюся малейшему укусу. Лексеич отложил коробок в сторону, развернул газетный лист и отгородился им от мира.
Неяркая лампочка под плафоном рассеянным светом освещала унылую больничную картину. Она практически ничем не отличалась от той, которую можно было ежевечерне наблюдать в отделении кардиологии за исключением того, что физические страдания больных здесь были гораздо сильнее, чем там. Швы, плохо заживающие после операции, ноющие сломанные кости, зудящаяся кожа, недоступная под гипсовой броней – все это и многое другое не давало покоя ни днем, ни ночью. Обезболивающие таблетки и уколы были единственным средством, ослабляющим страдания, которые почему-то усиливались ближе к ночи. Однако действие таблеток имело и свой негативный побочный эффект. После нескольких дней их употребления в животе словно надувался резиновый шар и так распирал изнутри желудок, что больной только и мог, скрючившись в позе эмбриона, сидеть на кровати и покачиваться из стороны в сторону. И тихо мычать сквозь зубы от отупляющих сознание тягучих и мучительных спазмов. Но еще мучительнее порой были душевные терзания. Нелепое стечение обстоятельств при получении травмы, часто в состоянии алкогольного опьянения, и последующее перечеркивание жизненных планов, материальные и финансовые затруднения и т. д. и т. п. могли поставить в тупик даже самого изощренного оптимиста. Нередко на этом фоне у больных развивалась депрессия, отрицательно воздействующая на процесс выздоровления. ”Почему это случилось именно со мной? Ведь у меня и так хватает своих проблем, за что же Бог решил наказать меня?” – такие вопросы постоянно возникали в сознании и не было от них спасения. Оставалось одно утешение – забыться в алкогольной эйфории и тем самым хоть как-то скрасить серое больничное существование и уйти от мучительных размышлений. Тем более найти собутыльника, своеобразного собрата по несчастью, было проще простого. Ведь большинство населения травматологии как правило составляли любители поддать. Кстати говоря, алкоголь не притупляет послеоперационную боль, как это могло бы показаться на первый взгляд, а наоборот, усиливает ее. Но на что только не идут некоторые пациенты, чтобы хоть на короткое время обрести душевное равновесие, даваемое водкой. Так что не успел Лексеич прочитать и половины статьи, как его окликнул Петр.
– Федор третьим будешь? – подмигнул он и покосился на носатого мужичка, сидящего у него в ногах. – У нас уже все на мази…
– Не-а, – отрицательно мотнул головой Лексеич. – Желания такого не имеется.
– Как хочешь, – потерял интерес к нему сосед. – Вообще-то наше дело предложить, твое – согласиться и… предложить еще больше.
Носатый здоровой рукой проворно наполнил стаканы и выпивохи, наскоро чокнувшись, разом опрокинули их. И по-братски закусили мягким, как поролон, мандарином.
– Хоррошо пошла! – мечтательно прижмурился Петр. – В самую тютельку угодила, ни больше, ни меньше.
– Ага, – согласился носатый и выудил из тарелки кружок копченой колбасы. – Но я все-таки предпочитаю сразу жахнуть стакан спирта – вот это по мне!
– Это катанки что ли? – скривился Петр. – Нет Мишаня, тут мы с тобой не коллеги. Никогда не пил этой отравы и в рот не возьму – отвечаю! Сколько нашего брата, шофера, траванулось от этой гадости, ой-ой-ой… Тебе ли об этом не знать.
– Это смотря где брать, – не согласился Михаил. – Вот у нас бабка Соловьиха живет на соседней улице, так у нее завсегда товар наивысшего качества. Никто еще не жаловался. А если брать незнамо у кого, то это конечно… всяко может случиться.
– Бабка, бабка, – проворчал Петр, устраиваясь поудобнее. – До поры до времени твоя бабка жива ходит. Как прихлопнет кого от еешнего суррогата, так и порешат ее ночкой темной дружки-приятели невинно убиенного.
– Может быть, может быть. Но даст бог, не по ее милости отправлюсь я в мир иной.
– Хм. В вашем Октябрьском районе и без того прирезать могут запросто, только сунься туда. У нас в отделении в каждой палате ваши лежат, так что получается в городе вы самые хулиганистые ребята и есть. Вот так.
– Брось ты Петр, – обиделся носатый. – Это что же получается, ты и меня в хулиганы определил?
– Какой из тебя хулиган! – отмахнулся тот. – Тебя соплей перешибить можно! А вот за стенкой я слышал, Леха Николаев прописался на днях. Я его еще по молодости знал, тот еще забияка! Ни одна драка на танцах без его участия не проходила. Кстати, а что с ним?
– Две руки, две ноги и четыре ребра. На машине он перевернулся, когда с рыбалки ехал. Хорошо еще что жив остался.
– С рыбалки?.. Тогда все понятно. Гулеванил там наверное напропалую, а домой рыбы вез с гулькин нос. Ну и как он сейчас?
– Да как сказать. Лежит и молчит целыми сутками. Жена его днюет и ночует рядом с ним, пылинки с него сдувает, а тот лишь буркнет в ответ что-нибудь и снова в потолок уставится. И не поймешь, что у него на уме?
– А ты попробуй-ка руки-ноги переломай и посмотрим, как сам запоешь. Переживает человек, это ж ясно, как божий день. И машина наверное восстановлению не подлежит… Э-эх, давай еще что ли по одной.
– А не хватит ли! – раздался чей-то голос, идущий словно бы из колодца. – И так здоровье потеряли и еще продолжаете его гробить! Вот балбесы!!!
Носатый поперхнулся и уставился на Петра. Тот недоуменно моргнул и повернулся к Лексеичу.
– Ты чего Федя?
– Что? – поднял тот взгляд от газеты.
– Чего ты нас попрекать вздумал и еще обзываешься всяко?
– Не пойму я тебя Петр, – пожал плечами Лексеич. – О чем это ты?
– Так, это разве не ты… – запинаясь, проговорил носатый, – с нами только что разговаривал?
– Не я…
– А тогда, кто же
– Не знаю, – и Лексеич снова загородился газетой.
– Слушай, а не глюки ли у нас с тобой, Петя? – носатый дрогнувшей рукой накрыл стакан. – С этого говорят белая горячка и начинается. Только чертиков еще зеленых не хватает.
– О-откуда мне знать? – ответил Петр. – Но не почудилось же мне, ведь я явственно слышал этот голос. Бр-р, как будто из могилы…
Кто-то многозначительно кашлянул и вслед шумно сопнул. Носатый вздрогнул и быстро поднялся.
– Ну его к лешему! Пойду-ка я прилягу, а то что-то нервишки совсем расшалились. Ты если хочешь, допей без меня.
– Ну уж нет. Мне тоже как-то расхотелось. Я лучше вон книжку почитаю, а ты иди-иди, тебе отдыхать нужно, набегался поди за день. Ох, были бы у меня ноги целые, я бы тоже на месте не сидел. А так, лежишь здесь как пень, вот и мерещится от этого всякая ерунда.
Носатый ушел, а Петр долго еще ворочался, что-то бормоча себе под нос. Кровать под ним жалобно скрипела, гири так и ходили туда-сюда, но Петр, казалось, этого не замечал. То ли его большое грузное тело никак не могло принять удобное положение, то ли ему не давали покоя какие-то свои мысли, но он никак не мог угомониться. Наконец загипсованный мужик с угловой койки не вытерпел и прикрикнул на него:
– Да успокойся ты! Что ты елозишь, будто тебе шило в задницу вперли! От твоего пыхтения у меня уже голова кругом идет.
Петр ничего на это не ответил, но бурчать перестал и затих. Минут через пять на всю палату раздался богатырский храп.
– Тьфу ты черт! – выругался загипсованный и бережно поддерживая поврежденное плечо, направился к двери. – Пойти что ли к соседям телевизор посмотреть, а то этот кабан так храпит, что стекла дрожат.
– За что боролся, на то и напоролся, – философски заметил ему кто-то вслед и вся палата дружно грянула от смеха.
Гаврила вылез из спичечного коробка и, потягиваясь, оглянулся вокруг.
– А у вас я тут гляжу весело, – заметил он и спрыгнул на постель к Лексеичу. – Я бы тоже не отказался здесь полежать, когда мне полноги оттяпали. Глядишь, заодно и отъелся бы.
– Хотел бы я посмотреть, как тебе уколы ставили бы, – ехидно отозвался Лексеич.
– Какие там уколы, – отмахнулся Гаврила. – Мне бы жратвы побольше и я бы сам собой выздоровел. А лекарства ты сам принимай, мне в них нужды нету. Я вот об чем думаю… Мне б домой как попасть, нельзя мне надолго отлучаться, дела у меня там. Ты бы поговорил с Нинкой, чтобы она снова к нам заглянула. А я бы вместе с ней и уехал.
– Где ж я ее разыщу? – удивился Лексеич. – Кардиологию наверняка на ремонт поставят, а санитарки при этом вроде как не полагаются. Дома она, наверное, будет сидеть в отпуске административном, пока потолок не сделают.
– Да ну, – огорчился таракан. – Это что ж, мне здесь до твоей выписки куковать придется? Ах, какая досада! Боюсь без меня в доме кавардак начнется, смута какая затеется и тогда жди беды… Вот незадача!
– О чем ты так убиваешься? Не могу понять, – недоумевающе вопросил Лексеич. – Квартира вроде на замке, да и Толя если что приглядит. Так об чем беспокойство?
– А дверь какая у нас?! Двинь ее посильнее, она и развалится! И форточку Нинка забыла закрыть на щеколду, когда уходила. Заходите люди добрые, берите что есть, ничего не жалко!
– Ну будя, будя. Чего ты такую бучу поднял. Как стояла квартира, так и будет стоять. Любой вор как нашу дверь увидит, так сразу поймет, что брать здесь нечего. Так что не тревожься понапрасну Гаврила, это тебе на новом месте всякие страсти чудятся. Пообвыкнешь, приживешься тут и все будет хорошо. А потом мы с тобой вдвоем как домой заявимся, то-то Тумбочка обрадуется!
