Лексеич было собрался закурить, но посмотрел на плачущую женщину и отложил в сторону папиросы.
– Ох, дядя Федя. Тяжко-то как. Одна я осталась, совсем одна. Родителей-то давно уже схоронила.
– Помню родная, помню. Вместе в последний путь провожали и Алексея Ивановича, и Веру Ильиничну…
Мария открыла глаза и увидела Гаврилу.
– Здравствуй, Гаврилушка, – нашла она в себе силы улыбнуться. – Давно мы с тобой не виделись. Матвей-то иной раз и припоминал тебя за язык твой вострый. Да ты не обижайся, чего уж теперь с покойничка-то взять, – она всхлипнула, и на глаза снова набежали слезы.
– Ну будя, будя, – утешал таракан. – Мы еще и с тобой повоюем Мария.
Но та плакала неудержимо.
– Не себя мне жалко… Дети, вот о ком сердце болит. Совсем малы еще… Как же их без кормильца на ноги поднять…
Гаврила крякнул. От женских слез на душе защемило, хоть волком вой. Вообще-то он никогда не отличался нежными чувствами. Не в той среде рос. Но Карп как-никак… Да и детишки… В общем…
Он поднял серьезные глаза на Лексеича. Тот встретился с ним взглядами и утвердительно кивнул.
– Слышь, Мария. Да не гони ты лошадей-то, не гони. Успеешь еще наплакаться.
– Что Гаврилушка?
– Мы тут с Лексеичем. Ну… Как бы…Словом, он тебе сам все скажет.
Лексеич встал, вытащил из духовки конверт и без лишних слов положил его перед Марией.
– Что это? – удивленно спросила та.
– Это от всех нас. От Гаврилы, от Тумбочки, от меня. Ты бери, бери. Для детей это. Не так уж и много, но на первое время, думаю, хватит.
– А как же вы? – растерялась женщина.
– А что мы, – подхватил Гаврила. – Мы, чай, не безрукие, заработаем! – и он весело подмигнул хозяину.
Тот только кулак ему показал.
Гавриле снился сон. Вот он сидит, окруженный приятелями-собутыльничками Лексеича и потешает их какой-то побасенкой. Усы встопорщил, лапы в бока упёр и прохаживается туда-сюда по столу. Стало быть, в лицах изображает побасенку ту. И так это у него хорошо получается, так складно он слова выговаривает, что все прямо так за животики и держатся, со смеху помирают. А громче всех хохочет Матвей, такой румяный и здоровый. А самое главное – живой.
– Тебе Гаврила только в цирке выступать али в клубе! – сквозь смех надрывается он. – Такой талант пропадает! А ведь тебе деньги можно было зашибать запросто.
– Не в деньгах счастье, – строго обрывает его Гаврила и, сделав еще пару коленцев, усаживается на своё место. – Наливай, – велит он и … просыпается.
Присев на топчане, он покрутил головой. В затылке чего-то побаливало, да и оторванная лапка заныла пуще прежнего. ‘Эх, – вспомнил он свой прерванный сон, – сейчас бы и в самом деле выпить, глядишь, и полегчало бы”
Он прислушался к ночным звукам. Лексеич во сне беспокойно ворочался на диване. Тумбочку вообще не было слышно, но Гаврила знал, что она в своём домике, на шкафу. Вдруг какой-то подозрительный шорох привлёк его внимание. Он мигом навострил уши и на всякий случай вооружился куском штукатурки. Шорох приближался и уже было явственно слышно, как кто-то осторожно крадётся вдоль плинтусов.
Гаврила высунул голову из своей щели.
– Кто здесь?! – грозным шепотом вопросил он, вглядываясь в темноту.
Шум мгновенно прекратился, но от этого стало ещё страшнее. У Гаврилы холодок пробежал по спине. Он крепче сжал в руках свой ”булыжник” и сглотнул набежавшую слюну.
– Эй, там! – уже громче прикрикнул он. – Или ты отзываешься, или я за себя не ручаюсь. Как засвечу сейчас между глаз, мама не горюй!…
Из темноты к нему метнулась короткая тень. Гаврила даже не успел ничего поделать.
– Гаврилушка! Светик ты мой ненаглядный!.. Как же я стосковалась по тебе, как соскучилась!..
Плечи обвили чьи-то мягкие лапы. В грудь уткнулось мокрое от слёз лицо. Гаврила ошарашено стоял, слушая полубессвязные речи и, наконец, его осенило.
– Это ты что ли, кума?- он схватился за подбородок и поднял к себе белеющее в темноте лицо. Присмотрелся. – И точно, ты, – с облегчением выдохнул он, узнав жену Никодима, и стал высвобождаться из объятий.
– Ты что кума, с ума сошла, – возмущенно выговаривал он. – Прибежала ко мне среди ночи. Мало того что напугала до смерти, так ещё намёки допускаешь какие-то. Нехорошо это.
Дородная тараканиха виновато опустилась на край топчана.
– А когда же нам встречаться Гаврилушка, как не ночкой тёмной. Ведь пока я своё семейство спать уложу, пока то да сё по хозяйству, так до тех пор мне и не выбраться к тебе…
– С какой целью? – строго перебил её Гаврила.
– Как с какой?.. – не поняла его тараканиха. – С той самой, с какой ты обнимал меня тогда. У меня до сих пор сердце сладко щемит, – мечтательно вздохнула она.
– Тьфу ты, – в сердцах выругался Гаврила. – Да когда это было! Может я с тех самых пор уже и охладел к тебе. И вообще я был пьян и ничего не помню.
– Зато я помню, сладкий ты мой! – с жаром привлекла его к себе тараканиха и повалила на постель. – И никуда ты от меня не денешься!..
Гаврила с ужасом понял, что если он тут же не предпримет решительных действий, то случится непоправимое. Их возня уже начинала принимать катастрофические размеры.
– Касатик… Птенчик ты мой….– страстно шептала тараканиха, и всё норовила куснуть его за ухо.
”Птенчик” поднатужился и вырвался из-под неё. Он отбежал к выходу и предупреждающе выставил ладонь.
– Послушай, кума! Только не вздумай двигаться с места…
– И ты не вздумай! – на его плечо сзади легла тяжёлая длань. Гаврила от неожиданности вздрогнул и автоматически поднял руки вверх.
– Так вот значит, какой у меня сосед прыткий, – неумолимо продолжал голос. – На сладкое его значит, потянуло… Жену мою с пути истинного сбивать вздумал!
Тараканиха испуганно заверещала у стенки.
– Прости ты меня грешную, Никодимушка! Бес меня попутал, не виноватая я!
– Молчи, гулящая. С тобой у нас разговор будет особый. А вот с этим охотником до чужого добра я сейчас разом за всё и посчитаюсь! – и невесть откуда взявшийся муж рывком повернул Гаврилу к себе.
Таким злым Никодима Гаврила не видел никогда. Кроме того, за его спиной маячили трое его не менее обозлённых братьев. Дело принимало скверный оборот. Гаврила еще попытался как-то выкрутиться.
– Да ты что соседушка! Жена твоя за солью пришла… Вишь соль у вас кончилась, вот она и пришла. Я сейчас отсыплю вам, – заспешил он и попытался юркнуть наружу.
Но ему не дали.
– Какая соль в три часа ночи, – зашипел один из братьев, цыганистый на вид. – Будто мы не знаем, чем вы тут занимаетесь. Али ты думаешь, что мы глухие?
Гаврила отчаянно пытался найти выход из положения. Но в голову, как назло не приходила ни одна дельная мысль. И как всегда в таких случаях он брякнул первое попавшееся.
– А не выпить ли нам, братцы? – и тут же сник, понимая, что с этой публикой такие штуки не пройдут.
Каково же было его удивление, когда Никодим неожиданно согласился.
– А что давай! – поддержал он. – Горше этого дня у меня в жизни не было, да и ты повеселишься напоследок. Есть у меня в запасе баклажка, с того года, почитай, в запасе держал, но ради такого случая, думаю, можно её открыть. А ну-ка сбегай, принеси, – обратился он к брату и тот послушно убежал.
… Через час Гаврила утешал пьяного вдрызг Никодима, легонько приобняв его за спину.
– Не плачь Никодим. Всё забудется, перемелется. У тебя ж не жена, а …- тут Гаврила запнулся, подбирая подходящее выражение, – …не жена, а чистое золото! – нашёлся он. – Вон нарожала тебе кучу детишек. А самое главное, – тут он строго поднял палец, – не пьющая и не гулящая!
Никодим вскинулся, пытаясь, что-то возразить, но Гаврила сразу осадил его.
– Да-да. Не пьющая и не гулящая. А просто тебе Никодим надо побольше внимания уделять ей. Ну, всякие там нежности почаще говорить. А то и приголубить. Они, женщины, это любят, – со знанием дела закончил он и по отечески похлопал его по потной лысине.
Трое братьев, с непривычки окосевших почти сразу, храпели на топчане, выделывая носами заливистые рулады. Жена Никодима сидела по другую сторону от Гаврилы, и пьяненько хихикая, всё норовила ущипнуть того за бочок. Гаврила досадливо отмахивался и продолжал проводить свою линию.
– Кроме того, Никодим, очень ты уж стоеросовый мужчина. Ни огонька в тебе, ни задора. Как не встречу тебя, ты завсегда какой-то угрюмый и неприветливый
– Но-но-но…
– Обожди соседушко. Я тебе вот что скажу. Ты вот гордишься своим богачеством, всё-то у вас есть, всем-то вы обеспечены. А вот у нас с Лексеичем ничего нет, да зато живём мы весело, не в пример вам. Хотя дальше завтрашнего дня не загадываем, зато сегодняшний проживём сполна. Пусть не досыта, зато с чувством.
– Да я тебе Гаврила…
– Не о том речь, Никодим. Ты вон лучше со своей женой помирись, да спать иди. Устал я чего-то сегодня.
– Дай-ка я тебя обниму Гаврила, золотой ты мой таракан. А хочешь, бери мою жену насовсем, мне для тебя ничего не жалко! Я не какой-нибудь там куркуль. Мы тоже кое-что понимаем.
– Что ты, что ты, – испугался Гаврила. – Типун тебе на язык!.. Зачем мне твоя жена! Говорю ж тебе – за солью она приходила, за солью…
– Ой, мужичок, – затряслась тараканиха оплывшим телом. – Ты давай-ка, не хитри, а скажи все, как есть, – она шаловливо погрозила ему пальчиком и обернулась к мужу. – Любовь у нас Никодимушка, любовь до гроба.
– А я что говорю, – всплеснул тот руками. – Но ты смотри, – погрозился он, – Гаврилу не обижай! И чтоб мне за тебя краснеть не пришлось. А то знаю я тебя.
– Да что вы, в самом деле, – не на шутку рассердился Гаврила. – Вы бы о детях своих лучше подумали, вон их у вас сколько. А то развели здесь турусы на колёсах.
– Да подумали уже Гаврилушка, подумали, – промурлыкала тараканиха и ещё теснее прижалась к нему. – У тебя здесь места много, чай думаю, все поместимся. По-первости конечно трудновато будет, но муженёк мой бывший поможет. А потом мы уж и сами на ноги встанем, – она счастливо вздохнула.
Гаврила с ужасом представил себе батальон махоньких тараканят, порскающих по квартире и обреченно закрыл глаза. ”Может это всё мне снится”, – подумал он и ущипнул себя. Нет. К сожалению, это всё было правдой. Суровой правдой жизни. Которая уже устроилась у него на коленях и весело щебетала о чём-то своём, о девичьем. ”Придётся перебираться в комнату к Лексеичу, – уныло размышлял таракан. – Мне с такой оравой ну никак не управиться. Замордуют они меня, как пить дать, замордуют”.
– Гаврила, – как сквозь вату донесся до него голос Никодима. – Гаврила, чего нос повесил, гляди веселей. С огоньком, с азартом. Вон тебе какое счастье привалило. Как ты сам говорил – чистое золото! Бери – владей! А я мужик стоеросовый как-нибудь проживу. А то ещё молодку какую себе найду. А что… Мужчина я ещё в самом соку!
При этих словах его дородная женушка, в мыслях уже свившая себе новое семейное гнёздышко, моментально рассвирепела.
– Ах ты старый кобель, и ты туда же! Вот я сейчас покажу тебе молодуху!.. Вмиг без своего достоинства останешься! Ишь, куда нацелился. Знаю я вашу шкодную породу. Чуть жена за порог, так тут же готовы лыжи навострить к какой-нибудь бабенке бесстыжей.
– Ты чего, – опупел Никодим. – Сама значит к Гавриле, а я один, как перст майся.
– А вот шиш тебе! Не-ет дорогой. За тобой глаз да глаз нужен. Никуда я тебя не отпущу и сама не уйду. Так и знай! – заявила тараканиха и, вскочив, схватила за шкирку своего ни в чём не повинного супружника. – А ну марш домой!
От её истошных воплей проснулись остальные тараканы. Они уселись на топчан и непонимающе завертели головами. Чернявенький икнул и спросил:
– А что, Гаврилу сейчас бить будем или опосля? Лучше опосля, а то у меня голова словно чугунная.
– А ты об стенку ей ударься и полегче станет, – посоветовал ему Гаврила. – Верный способ, как врач говорю.
– Ты что, провоцируешь нас! – нахмурились братья и разом привстали.
Вот только не надо им было этого делать.
Здоровенные парни, все как один, вдарились макушками о низкую приступку: ”БУМ!”, и без чувств повалились на пол.
Тараканиха обернулась и ошарашено воззрилась на недвижные тела.
– Ч-что ты с ними сделал, Гаврила? – заикаясь, спросила она.
– Да не беспокойся ты, – махнул тот рукой. – Это навроде, как курс лечения от похмелья. Очухаются и встанут, как ни в чём не бывало. Сколько раз на себе спытано, – пояснил он.
– Ну ты Гаврила, ну ты силён! – восхитился Никодим и снова полез обниматься.
Но едва он сделал пару шагов, как обо что-то запнулся и смачно приложился лбом о чурбачок, служивший вместо табуретки.
И тут же захрапел во всю ивановскую.
– Во дела! – только и смог выговорить Гаврила.
Дни летели за днями. И ничего вроде особенного не происходило, а вот нет же. Лексеич крепится, и Гаврила крепится, Гаврила нет-нет, да и вздохнёт тяжко и Лексеич туда же. А все потому, что спиртного в рот ни капли не брали! Вылезет таракан из своей конурки, взглянет на хозяина и молчком опять укатится к себе. А хозяин на диване, очки надел, газетами прошлогодними шуршит. Скучно без водки, а что поделаешь. Слово друг дружке дали, что до Нового года ни-ни. И лишь Тумбочке все нипочем. Встанет с утра пораньше и жужжит по квартире. Нашла завалившееся за холодильник ситечко от заварника, и до того ей это понравилось, что решила такое дело на поток поставить. Хоть какая никакая, а польза. То окурок забытый найдет, то носок старый отыщет. Раз даже пятачок медный обнаружила. Точь-в-точь под ножкой шкафа притулился
– Ах, ты муха-цокотуха, – ласково сказал Лексеич, глядя на находку. – Это сколько ж лет он здесь пролежал. Да только ничего на него и не купишь. Таким деньгам уже хождения нет. А денежки бы нам сейчас, ох, как пригодились, – вздохнул он и вслух помечтал: – Борща бы сейчас наваристого, да со сметанкой.
– И яишенки с сальцем,– облизнувшись, подхватил Гаврила.
– А рыбки жареной, а. Да с картошечкой, с картошечкой!
– А грибочки солёные ты забыл! Самая наипервейшая закуска!..
При этом неуместном напоминании Гаврила с Лексеичем поперхнулись и виновато уставились друг на друга. Оба разом понурились и разошлись по разным углам. Муха непонимающе посмотрела на них и взмыла к потолку. А таракан, как обычно взобрался на подоконник и закурил.
”Конечно, не в деньгах счастье, – думал он, пуская колечки, – да и без них никуда. Опять же, была бы копеечка, Лексеич не удержался бы, пошел бы и разговелся. Долго ли. А борща все же хочется”, – вздохнул он и выпустил огромнейшее кольцо.
Тумбочка взвизгнула от восхищения и спикировала прямо в него. Вновь набрала высоту и давай носиться туда-сюда. Вверх-вниз, вверх-вниз.
– Ей и горя мало, – глядя на неё, вслух продолжал размышлять таракан. – Что с неё взять. Бабы они и есть бабы. А вот мы, мужики, должны завсегда думать, что в дом принести, да чем семью накормить. Одно слово – добытчики. Да только какие из нас добытчики. Даже себя толком прокормить не можем, – снова вздохнул он и затушил бычок. – Пойти, что ли на разведку в подъезд сходить. Давно там не был, может новости какие появились.
Он спрыгнул вниз и потопал к входной двери. Тумбочка увязалась за ним. Они прошмыгнули в замочную скважину и очутились на лестничной площадке. Сюда выходило сразу четыре двери. Здесь можно было по-соседски собраться, посудачить о том, о сём, а то и поскандалить.
Известной скандалисткой была тощая-претощая тараканиха из квартиры напротив. Гаврила её слегка побаивался, но той сейчас к счастью не было. Видно набиралась сил для вечерних баталий.
Зато в полном составе присутствовали четыре молодца-муравья, почему-то не впавшие в зимнюю спячку. Ох, и двужильные были ребята! Гаврила до сих пор помнил, как они, пыхтя от натуги, тащили с пятого этажа в подвал грецкий орех. И дотащили! И это вчетвером-то!
Те сидели рядком у стены и о чем-то грустно переговаривались.
– Здорово мужики – подошёл к ним Гаврила. – Вот уж никак не ожидал вас встретить. Чего такие невеселые сидите?
– Здоров и ты Гаврила, – хмуро обронил муравей-бригадир. – Не с чего нам веселыми быть, беда у нас.
– Беда?! – переспросил таракан и растерянно почесал затылок. Улыбка сошла с его лица, и он подсел в кружок. Муха скромненько устроилась поодаль.
Муравей с вмятиной на голове мельком глянул на неё и зло сплюнул.
– Я бы наше домуправление взял бы и разобрал по кирпичику. А сантехников выгнал бы на мороз и заставил бегать вокруг дома в одних подштанниках! – Он обратился к Гавриле. – Понимаешь, у нас в подвале труба с горячей водой течь дала. Аккурат над самым нашим муравейником. День и ночь проклятая капает: кап-кап, кап-кап. Вода ходы подземные рушит, не сегодня-завтра кладовые затопит, а там глядишь и до яиц доберется! Вот мы и забегали посредь зимы. А толку-то… Пока весь подвал не затопит, сантехники и не пошевелятся. Палец о палец не ударят, работнички хреновы. Залили, небось, с утра зенки и в домино сидят режутся.
– Да-а, – протянул Гаврила. – Знаю я этих обормотов. Однажды у нас раковина засорилась, так мы с Лексеичем их целых три дня прождали. Ох, и намучились тогда мы с ним!
– Три дня?! – повторил бригадир и обреченно подытожил: – Короче, труба нам братцы! В прямом и переносном смысле.
– Подожди, – перебил его таракан и вскочил на ноги. – Нечего раньше времени нос вешать. Ждите меня, я мигом, – и он бросился в квартиру.
Муравьи удивленно посмотрели ему вслед. Бригадир хмыкнул.
– Чего он это так всполошился? Будто и в самом деле сможет нам помочь, – он махнул рукой. – Видали мы таких…добреньких!
– Зачем вы так говорите, товарищ, – подала голос Тумбочка. – Из всякого положения можно найти выход и Гаврила, я думаю, не подведёт.
– Думает она, видите ли, – пробурчал бригадир и насупленным взглядом посмотрел на муху. – Шли бы вы домой барышня, а то ненароком застудитесь здесь, на лестнице.
– Наоборот свежий воздух только укрепляет здоровье, – с достоинством ответила Тумбочка и отвернулась. Нечего разговаривать с таким грубияном.
Муравьи опять зашушукались между собой.
Щелкнул замок, дверь отворилась, и на пороге появился Лексеич. В руках он держал водопроводный хомут с куском автомобильной шины, из кармана выглядывали пассатижи.
– …Скажи на милость, тебе-то какое дело, что в подвале труба лопнула? – выговаривал он кому-то, сидящему на плече. – А?.. Да знаю, знаю, что это наш дом, но пускай об этом у сантехников голова болит, – слышалось его удаляющееся ворчание.
Скрежетнула подвальная решетка и всё стихло.
Муравьи переглянулись между собой и, не говоря ни слова, со всех ног бросились вниз. Они протопали мимо мухи, словно её и не было. Она проводила их взглядом и передернула плечиком
– Что за невоспитанные мужланы! – вслух подумала она.
– Ага! А вот ты откуда взялась такая воспитанная? Чего здесь вынюхиваешь?!..
Тумбочка испуганно вздрогнула и обернулась. Прямо перед ней, с вызовом уперев руки в бока, стояла тощая облезлая тараканиха…
Лексеич делал последнее усилие, затягивая гайку на хомуте, когда Гаврилу окликнули.
– Эй, Гаврила, иди сюда.
Таракан развернулся и посеменил вдоль трубы в неосвещенный угол. Там его поджидал муравей-бригадир.
– Спасибо тебе, братан, за то, что выручил нас. Век этого не забуду, – прошептал он.
– Спасибо в карман не положишь и в стакан не нальешь, – насмешливо прищурился таракан.
– Знаю. Потому и позвал тебя. Тебя-то мне отблагодарить нечем, но вот хозяину твоему эта вещица, думаю, придётся по нраву. Пошли со мной.
Они по кирпичной кладке спустились вниз. Муравей потыкался туда-сюда и, отыскав примету, торопливо стал разрывать землю в этом месте. Гаврила с любопытством следил за ним. Из-под земли показалась тусклая желтая полоска, и вскоре на свет появилось узкое колечко с прозрачным камушком. Он тут же засверкал разноцветными бликами.
– Хорош! – восхищенно прицокнул языком Гаврила.
– А то, – отозвался муравей. – Видно кто-то давно потерял его здесь, уж который год под землёй лежит. Так что бери, не стесняйся.
Гаврила в сомнении покачал головой.
– Боязно как-то. А вдруг хозяин его объявится? Или того хуже – может оно ворованное!
– Да не тяни ты резину, дурачок. Тогда кто-нибудь другой его найдет. Будешь потом локти кусать! Впрочем делай, как знаешь. Прощай…
Таракан еще немного постоял и решился.
– Лексеич… А, Лексеич…
Дома они все вместе рассматривали находку. Камешек и в самом деле был хорош. Он переливался ребристыми гранями, словно таил внутри себя свой собственный свет.
– Знатное колечко. Кто ж умудрился его в подвале потерять? – задумчиво проговорил Лексеич, вертя его в руках. – Ведь он у нас всегда на замок закрыт, посторонний туда проникнуть никак не мог. Сходить, что ли по этажам поспрашивать, может, кто из жильцов его обронил, а Гаврила?
– Я тоже так думаю. Только не сейчас, а вечером, когда все дома будут
Но никто так и не откликнулся на пропажу. Все лишь недоуменно пожимали плечами и советовали обратиться в соседнюю квартиру. Лексеич обошел весь подъезд и часов в девять вернулся обратно.
– Баста! – громко объявил он, усаживаясь за стол. – Никто и ничего не терял. Все только смотрели на меня, как на идиота. Больше никуда не пойду. Хватит с меня!
Гаврила посмотрел на Тумбочку.
– А как в таких случаях по закону делается?
Та пожала плечами.
– Ну, вы должны заявить о находке в милицию и если в течение тридцати суток владелец не объявится, то кольцо переходит в собственность того, кто его нашел.
– В милицию? – переспросил хозяин и отрицательно затряс головой. – В милицию ни за что! Начнут там допрос устраивать: что да как? А если оно и впрямь ворованное?.. Всю жизнь потом на заметке держать станут. Украдут там или ограбят кого, менты мне прохода не дадут – знаю ли чего? Нет, мне таких радостев не нужно.
– Не нужно, – подтвердил Гаврила. – Значит остается только одно – продать его. Ты сходи завтра к оценщику, узнай сколько оно стоит? А потом толкни его скупщикам на рынке. Только смотри, не продешеви, а то знаю я тебя.
Утром они провожали Лексеича на рынок. Гаврила давал последние наставления, но хозяин плохо слушал его. Он тщательно оглаживал свое старенькое пальто и думал о чем-то другом.
– Лексеич, что с тобой?! – не вытерпел Гаврила.
Тот отвлекся от своих мыслей и посмотрел на него.
– Да, да слушаю тебя.
– Деньги, говорю, как получишь, в платок заверни и во внутренний карман положь. И гляди в оба!. В трамвай переполненный не садись: в давке воры мигом кошелек умыкнут. Понял.
– Понял, понял Гаврила. Ты не беспокойся, все будет в порядке.
– Ой, что- то на душе у меня не ладно. Не к добру…
– Ты это брось, – рассердился Лексеич и накинул шарф, связанный Марией. – Накаркаешь ещё.
– Всё, всё. Больше не буду.
Хозяин ушёл.
Гаврила с Тумбочкой бросились к окну и глядели ему вслед, пока он не пересёк двор.
Таракан довольно потёр лапками.
– Лексеич кольцо продаст, колбаски купит. Э-э-эх, и нарубаюсь же я сегодня от пуза, – похвастался таракан и похлопал себя по животу. – Трам-там-там, там-там-там. Гип-гип, ура!
Тумбочка прыснула в ладошку, и таракан еще пуще разошелся. Он пошел вприсядку, как заправский танцор, а потом сделал пару кувырков.
– Оп-ля… Оп-ля…
Наконец, Гаврила запыхался и остановился.
– Слушай Тумбочка, а у меня для тебя сюрприз есть.
– Какой?
– А вот погоди…
Гаврила вытащил из коробка две спички и воткнул их рядком в щель на подоконнике. Подвесил между ними загодя приготовленную нитку. Получились самые настоящие качели.
– Ну как? – удовлетворенно оглядел он свое творение.
– Класс!
Тумбочка запрыгнула посередине и стала раскачиваться. Гаврила помогал ей. Потом они поменялись местами.
– У-ух…- Гаврила сильно раскачался и сделал полный оборот на триста шестьдесят градусов.
– Вау! – схватилась за голову муха.
– Йе-е! – восторженно завопил таракан. Голова слегка закружилась, но он не обращал на это внимания. И ещё, и ещё… На последнем витке его сорвало и подбросило вверх. Он описал крутую длиннющую дугу чуть ли не через всю кухню и шмякнулся на стол.
– Ай! – испуганно вскрикнула Тумбочка.
Она взмыла и подлетела к бедняге. Тот лежал, как мертвый.
– Гаврила, что с тобой?! Ты цел?..
Никакого ответа. Таракан даже не пошевелился. Муха опустилась на колени и принялась тормошить его.
-Гаврила, очнись. Это я, Тумбочка. Тебе больно?.. Ну скажи хоть что-нибудь, не молчи…
Но всё было напрасно.
Тумбочка откинулась назад и заплакала. Она не заметила, как у Гаврилы открылся один глаз и тут же захлопнулся.
– Надо ж такому случиться, – рыдала она. – И хозяина нету. Вот горе, так горе! Бедный Гаврила…
– М-м-м…- промычал таракан. – Воды…Воды…
Тумбочка замерла, услышав его голос. Постепенно до неё дошел смысл сказанного, и не секунды больше не медля, она бросилась к раковине.
– Сейчас, сейчас, – шептала она. – Сейчас Гаврила. Я мигом.
Но когда она вернулась обратно, на столе уже никого не было.
– Что такое? – растерялась муха и недоуменно огляделась. Гаврила, как в омут канул. Она изумленно опустила руки, и вода хлынула ей на брюшко. Неясная догадка мелькнула в её мозгу.
– Ку-ку, – послышалось сверху.
Тумбочка подняла взгляд.
На холодильнике стоял Гаврила и кривляясь, показывал ей нос!
– Ха-ха-ха, – надрывался он. – Ха-ха…
Тумбочка обиженно надулась и взлетела на лампочку. Подумаешь, какой шутник нашелся!
Гаврила так и остался стоять внизу с раскрытым ртом.
К вечеру они помирились.
– Что-то Лексеич долго не идет? – беспокойно ёрзал таракан, стараясь не выдать своего волнения. – Чего бы не случилось с ним.
Он уже часа два не отходил от окошка, и всё всматривался вдаль, надеясь увидеть там возвращающегося хозяина. Но в сумерках уже мало что можно было разглядеть и он, кряхтя, слез с подоконника. Вдвоем с Тумбочкой они уныло поужинали вареной картошкой и стали гадать: куда это запропастился хозяин?
– Может он до сих пор по магазинам ходит? – выказала робкую надежду муха. – Ищет что подешевле, да повкуснее.
– Вряд ли, – пожал плечами Гаврила. – В соседнем доме есть недорогой продуктовый, так мы всегда в нем отовариваемся.
– А может покупателя на кольцо не нашел? Может цена его не устраивает?
– Тоже не в яблочко. Лексеич в таких делах полнейший простак. Какой-нибудь пройдоха уже наверняка обжулил его Я думаю, скорей всего, Лексеич не сдержался и выпил и теперь где-нибудь сидит пьяненький. С него станется.
Гаврила пригорюнился и замолчал.
В полной тишине хлопнула подъездная дверь, и кто-то стал шумно подниматься по лестнице. Пьяные стоны перемежались с успокаивающим говорком. Шаги остановились на их этаже. Кто-то стал неловко тыкать ключом в замок. Тумбочка с Гаврилой поспешили в прихожую. Вспыхнул свет и их глазам представилась ужасная картина. Избитый, окровавленный Лексеич мешком висел на дяде Толе и что-то невнятно бубнил. Пуговицы на пальто были начисто оторваны, шарф отсутствовал, брюки были чем-то перемазаны, а на левой скуле расплылось огромное фиолетовое пятно. Дядя Толя кое-как дотащил его до дивана и устало присел на стул. Только тут он заметил Гаврилу и хмуро улыбнулся ему.
– Вот такие вот дела, брат.
Гаврила, расширенными от ужаса глазами, глядел, то на него, то на Лексеича
– Как же так? – наконец выдавил он из себя. – Кто ж его так мог?
– Дружков Граба работа, не иначе. Видел я днем, когда в гараж шел, как они вокруг него увивались. А потом и сам Граб появился. Лексеич уже поддатый был. А ты сам знаешь, что в таком состоянии он и черта кумом назовет. Стакнулись они видно, да все вместе и пошли гулеванить. Не знаю, что у них там случилось, только вечером сын прибегает и говорит, что навроде Федор Алексеевич в снегу весь избитый лежит. Я выскочил и в самом деле…Эх, напоил он этих уркаганов на свою голову!
Гаврила забеспокоился.
– Дядя Толя. Ты посмотри у него в карманах, деньги там должны быть. Лексеич должен был сегодня получить.
Но из карманов посыпалась только мелочевка.
Дядя Толя развел руками.
– Больше ничего нету.
– Па-а-апка, – донесся крик со двора. – Папка, тебя мамка зовет!
Дядя Толя поднялся.
– Пускай Лексеич проспится, а завтра я после работы зайду, проведаю. Пока.
Таракан всю ночь не сомкнул глаз, сидя у изголовья хозяина. Тот тяжело ворочался и стонал во сне, скрежеща зубами. Иногда он впадал в короткое забытье, и дыхание понемногу выравнивалось. Потом всё начиналось сначала. Лишь на рассвете он пришел в себя. Он обвел мутным взором комнату и попытался приподняться. И тут же со стоном повалился обратно.
– Лексеич, – осторожно позвал его таракан. – Лексеич, ты меня слышишь?
– Слышу Гаврила, слышу. Худо мне, ох, как худо… Все тело болит…
– Ты хоть помнишь, что вчера-то было?
– Ничего. Абсолютно. Вроде пил с кем-то?.. А с кем – не помню.
– А Граб там был?
– Граб? Вроде был, а вроде и не было.
– А кольцо где?
– Продал я его. Деньги должны в кармане быть. О-о-ох…
Лексеич часто-часто задышал и схватился за грудь.
– Сердце!.. Сердце прихватило, Гаврила! Больно-то как. Ох, как больно! А-а-а, не могу!..
Испарина покрыла его лоб, подбородок мелко затрясся. Подлетела испуганная Тумбочка.
– Срочно нужен валидол!
