– Да где его взять-то. У нас дома из лекарств только клизма одна.
Хозяину становилось все хуже и хуже. Мертвенная бледность покрыла лицо, из-под закушенной губы на подушку потекла тоненькая струйка крови.
Гаврила в отчаянии ударил себя по колену: что же делать?! И вдруг вспомнил, что в соседнем подъезде живет доктор. Уж у него-то наверняка валидол найдется. Скорее к нему!
Он пробрался в квартиру за стеной и, не чуя под собой ног, бегом пересек её. Проскочил под входной дверью и очутился на лестничной площадке второго подъезда. Нужная ему квартира была как раз напротив. Но здесь его ждало неприятное открытие. Прямо на ступеньках, шагах в двух от него, раскинулся пьяный вдрабадан…Граб! Он натужно всхрапывал, причмокивая губами. С левой ноздри свисала большая зеленая сопля. Таракан брезгливо поморщился. Он уже собрался бежать дальше, как заметил на том подозрительно знакомый шарф. Он пригляделся внимательнее и присвистнул.
– Так это ж шарф Лексеича! У-у, сволочь! Ладно, мы с тобой еще разберемся, – погрозился он. – Дай только срок!
…В квартире у врача он залез в аптечку и среди шуршащих оберток отыскал нужное лекарство. С трудом надорвал упаковку и вытащил таблетку наружу. И торопливо покатил её к порогу. Огромный дог, спавший на подстилке в прихожей, чутко повел ушами и, подняв голову, с любопытством проводил его взглядом.
”Чего уставился, – раздраженно думал Гаврила. – Спал бы себе и спал. Я ж не болонка какая, чтоб на меня глазеть.”
Вот и лестничная площадка. Гаврила слегка передохнул и покатил таблетку дальше. У кого-то внизу громко захлопнулась входная дверь.
– А… Что…
Гаврила продолжал свой путь.
– Бр-рр. Холодно…
Граб сел и зябко поежился. Зевнул и сморкнулся прямо на перила. Гаврила был как раз напротив него.
-У-а-у, – сладко потянулся тот и огляделся. – Уф, как же меня угораздило тут вырубиться? А-а, вспомнил… Это я Толика увидел и смылся сюда, от греха подальше. А чего это он здесь ошивался? – задумался он. – Видно он к Федору заходил. Вот блин, как бы чего не пронюхал, правдоборец хренов. Давно пора его подкараулить и, как и Федору, темную устроить. И чтоб так же при деньгах был. С получки там или с аванса…
– Знал я Граб, что ты дерьмо, но чтоб такое!.. – отчетливо прозвенел чей-то вибрирующий голос.
Граб так и дернулся всем телом.
– Кто здесь?
– Недолго тебе Граб осталось смердить, – продолжал голос. – Завтра все мужики в округе узнают, что вы Лексеича избили и ограбили. Ой, не завидую я вам. Вам же за такие дела ноги поотрывают!
– Не выдавай меня! – взмолился Граб. – Я… Я заплачу. У меня есть… Вот.
Он вытащил из-за пазухи кучу смятых купюр и, выставив её перед собой, униженно заозирался.
– Выходи. Видишь, я все тебе отдаю.
– Дурак ты Граб. И трус к тому же. И как только таких земля носит?!..
Гаврила сплюнул и взялся за свою ношу. Но таблетка выскользнула из рук и с глухим стуком упала набок.
Граб скосил глаза вниз. Сфокусировал взгляд… и расплылся в кровожадной ухмылке.
– Так это ты, таракашка паршивый, меня на понт взять вздумал! – Граб перевел дух. – А я-то думаю, что-то голос вроде, как знакомый. Фу-у, ну ты и напугал меня, – а сам бочком придвигался все ближе и ближе. – Ты, Гаврила, не верь тому, что я тут наговорил. Брехня все это. БРЕ-ХНЯ.
Таракан, занятый упавшей таблеткой, слишком поздно заметил опасность. Он еще было попытался метнуться к спасительной щели, но понял, что не успеет. Прямо над ним грязной тучей уже навис неумолимый черный башмак. Гаврила…
Конец осени не самое лучшее время года. Точнее, самая худшая и вредная пора. Сыплется мелкий снежок, так и норовящий забраться за шиворот, задувает пронизывающий до самых костей ветер, катятся по небу хмурые бесконечные облака. Редкий-редкий раз выглянет из-за них солнце, чтобы тут же, словно в насмешку над ободренной природой, спрятаться за очередной тучей… И от такой явной несправедливости сердце охватывает такая хандра, что хоть волком вой. А тут еще ожидание холодной и долгой зимы… Ох-ох-ох… И хотя Гаврила даже носа не высовывал на улицу, однако ж, и ему было зябко и неуютно. Он сидел на подоконнике и, задумчиво пожевывая табачинки, глазел на серое небо. ”Жениться что ли, – размышлял он. – Вроде и возраст подошел, да и с подругой оно как-то веселее. А то с Тумбочкой даже и не поговорить толком. Квелая она какая-то стала в последнее время, из коробочки своей даже почти и не вылезает. Видно зиму бедняжка чует”.
Гаврила вздохнул и аккуратно высморкался в уголок. Тоска. Лексеич уже вторую неделю лежал в больнице. В кардиологии, как пояснил ему дядя Толя, забежавший забрать для хозяина кое-какие домашние принадлежности, необходимые каждому больному. Что такое ”кардиология” Гаврила не знал, но слово было какое-то нехорошее, чем-то отдавало от него таким недобрым. Словно ворона прокаркала на чью-то беду. ”Да уж, – поежился таракан, – плохо там Лексеичу. Сердце, наверное, по ночам пошаливает, спать не дает. Ворочается поди на казенном матрасе, никак удобнее устроиться не может. Жестка она, больничная-то коечка, а уж чай там наверняка позавчерашний заваривают!.. И соседи по палате еще какие подобрались? Дай-то бог, чтобы люди оказались степенные и положительные. А то ведь есть и такие, как Граб. У-у, гад!”, – мысленно погрозился Гаврила и сердито передернул усиками, живо припомнив последние события.
Тогда в подъезде, Граб чуть было не раздавил его, но Гаврила видно родился в рубашке. А как же иначе, ведь у него не оставалось ни одного шанса, когда огромная ребристая подошва с силой опустилась прямо на него. Таракан успел только съежится и, о чудо! Его тело при ударе каким-то непостижимым образом оказалось в бороздке между стреловидными протекторами, и башмак хотя и основательно оглушил его, но не причинил особого вреда.
Когда Граб, торжествующе рыча, отнял ногу, чтобы полюбоваться на сотворенное им злодеяние, Гаврила, не теряя ни секунды, ринулся к укрытию. У Граба отвисла челюсть, когда он узрел живого и целехонького таракана, улепетывающего от него со всех ног! Пока он пришел в себя, Гаврила успел выгадать несколько драгоценных мгновений и было уже поздно, когда второй удар потряс лестничную площадку. Таракан успел юркнуть в ближайшую щелку и надежно там затаиться. Напрасно Граб, изрыгая проклятия, метался от стены к стене, напрасно скрежетал зубами и колотил ни в чем не повинный электрощит. Напрасно… Гаврилу сейчас можно было взять разве что огнеметом или на худой конец паяльной лампой. В конце концов, из угловой квартиры вылез здоровенный усатый дядечка в белой майке и, не вдаваясь в долгие дебаты, для начала отвесил Грабу основательного леща. Затем он от души отдуплил бузотера за устроенный дебош и словно куль выбросил его на улицу.
– И чтоб духу здесь больше твоего не было, пес шелудивый! – напоследок погрозился он. – Иначе сразу на очередь к стоматологу записывайся!
После такой убедительной речи дядечка поднялся к себе, щелкнул замком и установилась напряженная тишина. Гаврила для верности выждал еще минут десять и бочком выбрался наружу. Прислушался и, не заметив ничего подозрительного, поспешил к тому месту, где лежала таблетка валидола. Увы! Грязный каблук превратил ее в бесполезный белый порошок, раскиданный тут и там. Гаврила чуть не расплакался от такого горя, но сдержался и решил снова пробежаться до спасительной аптечки. Но едва он пробрался внутрь докторской квартиры, как его прямо с порога облаял опомнившийся пес, чем переполошил проснувшихся хозяев. Гавриле с тяжким сердцем пришлось отказаться от своего намерения.
Лексеич так и промучился до самого вечера, пока сердобольные соседи не вызвали ”скорую”. Та сразу увезла хозяина на носилках, и Гаврила с Тумбочкой остались совсем одни в сразу опустевшем доме. Первое время они как-то старались поддерживать друг дружку, но потом муха на глазах стала сникать и все чаще жаловаться на сонливость.
– К зиме у меня всегда так, – объясняла она. – Организм чувствует приближение холодов и сокращает свою активность. Вследствие чего снижается его метаболизм и он впадает в оцепенение, позволяющее ему пережить неблагоприятный для жизнедеятельности период.
Гаврила из всего сказанного понял лишь то, что Тумбочка собирается надолго заснуть, чуть ли на целую зиму и от этого еще больше погрузился в меланхолию. ”Котельная бы у нас работала на совесть, глядишь, и батареи были бы горячее, – думал он. – Вот и не страшен был бы Тумбочке никакой не-бла-го-при-ят-ный период. Только и всего”.
Он-то сам почти не ощущал, что в квартире стало явственно холоднее, несмотря на начавшийся отопительный сезон и по-прежнему без всякого ущерба для здоровья принимал прохладный душ в настежь распахнутой ванной. Да, его организм был не в пример сильнее человеческого, да и других тоже. Но что поделаешь, каждому уготована своя доля и каждый живет по мере своих сил и возможностей. Вот Гаврила как-то на днях оступился и сверзился с высоченного платяного шкафа, куда он забрался проведать муху. Много разных мыслей пришло ему в голову в долгом полете, но запомнилась только одна: ”Эх, покурить бы напоследок!”. И как раз в это время он приземлился прямо на мягкое место. ШМЯК! Подбородок дернулся вверх-вниз, что-то противно хрустнуло в позвоночнике. Гаврила поморщился, привстал и недоверчиво ощупал себя с головы до ног, словно удивляясь, что все на месте. Убедившись, что все точно так, он с философским стоицизмом подытожил:
– Рожденный ползать, летать не может. Потому что знает, как больно иногда падать, – и поковылял на кухню, на ходу скручивая гигантскую козью ножку.
Но в общем и целом, ничего такого особенного в Гавриле не было. Таракан, как таракан. Тысячи, а может и миллионы, точно таких же проживают в других домах и кое-где они уже стали привычной частью интерьера. Все равно, борись с ними не борись, никуда они не денутся. Еще не изобрели (да и изобретут ли?) такое средство, чтобы раз и навсегда покончить с усатыми чертяками. Бытует даже такое мнение, что они, единственные, кто останется на земле после ядерной войны.
Но Гавриле некогда было задумываться о таких вещах. Его ждали более неотложные и насущные заботы. В первую очередь следовало заглянуть в почтовый ящик, нет ли там какой корреспонденции? Может Лексеич черкнул ему с больницы письмишко, в котором просит чего-нибудь? Или справляется – не приходил ли кто-нибудь? Ну и само собой разумеется, интересуется, как они с Тумбочкой управляются по хозяйству? Тут Гавриле было чем погордиться. Трубы нигде не прорвало, соседей снизу не затопили, раковина не засорилась, слив в бачке работает исправно. Таракан самолично лазил проверять его. Так что в этом плане был полный ажур.
Но самое главное, чего Гаврила ждал с тайным нетерпением, так это весточки о самочувствие Лексеича. Как там у него с сердцем? Так же беспокоит или дело идет на поправку? А врачи что говорят?
От таких переживаний таракан совсем извелся. Каждый день он по несколько раз выбегал в подъезд, но, увы, их почтовый ящик был все так же девственно пуст, если не считать, конечно, извещения об оплате за коммунальные услуги, да нескольких рекламных буклетов. Вот и сейчас все повторилось. Гаврила лишь вздохнул, созерцая знакомую картину, и грустно поплелся обратно.
– Ходют тут всякие туды-сюды! Будто у себя им места мало! – внезапно раздалось ему вслед и он машинально обернулся.
Первое, что бросилось в глаза, так это явное несоответствие между скаредным скрипучим голосом и той юной розовощекой таракашечкой, что застенчиво выглядывала из-за ближайшей перилины. От такого чудного видения у Гаврилы аж дух захватило! Он судорожно сглотнул, и словно пень застыл на месте с открытым ртом.
– Ну чего уставился! Иди своей дорогой, тут тебе не музей, чтоб зенки свои выворачивать! – протарахтел тот же несносный голос и с верхней ступеньки спрыгнула знакомая соседка-скандалистка.
Она грозно встопорщила усы и, раскорячив свое тощее тело, надвинулась на Гаврилу. Тот было попятился, но нечаянно оступился и шлепнулся навзничь. Юная особа при этом не сдержалась и разразилась веселым мелодичным смехом. Ах, чего бы только не отдал Гаврила, лишь бы только подольше его ушные раковины услаждал этот чарующий смех!
Но вредная тараканиха повернулась и сердито прикрикнула на свою подопечную:.
– Уймись, оглашенная! Ишь разошлась! А ну, марш домой!
Незнакомая прелестница смутилась на мгновение, но тут же снова прыснула в ладошку, бросив лукавый взгляд в сторону Гаврилы. ( Ах эти лукавые женские взгляды, как порой они губительны для суровой мужской души!). Гаврила однако ж ничего не заметил. Почесывая многострадальный зад, он привстал и проворчал:
– Ты Пупиха сама уймись!Я тебя не задевал и ты меня не трогай. Чай, ты мне не теща еще, чтобы на меня по поводу и без повода варежку свою разевать. – Тут Гаврила посмотрел сквозь ее плечо и, широко осклабившись, закончил: – Ты лучше скажи, что это у тебя за невеста объявилась? Эх, хороша! Сватов что ли засылать к тебе, может и в самом деле породнимся!
От такого нахальства Пупиха взъярилась еще больше. У нее что-то громко заурчало в животе и она, брызгая желтой слюной, так и пошла молоть без остановки.
– Да кто ты такой Гаврила свет Степанович, чтоб с тобой родниться?! Пьянь подворотняя, вошь облезлая! Да у тебя за душой-то ничего нету, окромя бесстыдства твоего и наглости несусветной. Живешь бирюк бирюком – ни родственников у тебя, ни добрых знакомых. И на что ты нам такой сдался, алкаш несчастный!..
Она еще продолжала городить всякую чепуху, но Гаврила заткнул уши и, больше не говоря ни слова, убрался в свои пенаты. В другое время он может быть и расстроился бы от этой нелепой стычки, но только не сейчас. Весь под влиянием мимолетней встречи, он вытянулся на своем тюфяке и принялся мечтать. ”Вот бы мне такую пригожую кралю, – наяву грезил он. – Я б ее на руках носил, пылинки с нее сдувал. А какая гладкая она, должно быть, словно яблочко наливное. М-м-м… – Гаврила так и вцепился зубами в подушку и до изнеможения напряг одревеневшие члены. – Кто ж она все-таки такая? Откуда вдруг у Пупихи объявилась такая красуля? Спросить что ли у Никодима, может он чего знает?”
Приняв такое решение, таракан соскочил с лежанки и направился к знакомому семейству, живущему прямо за стенкой. Едва он только вошел к ним, как сразу же вежливо поздоровался, памятуя о том, что в последний раз не совсем сердечно расстался с Никодимом и его родственниками.
– И тебе поздорову, Гаврила, – степенно ответил за всех отец семейства, восседающий во главе стола. – Ты как раз к обеду поспел, присаживайся. Отведай, чем бог послал. А потом и поговорим, коли по делу пришел.
Гаврилу два раза упрашивать было не надо. Он ловко присел на услужливо придвинутый чурбачок и заворожено уставился на исходящий паром горшок, в котором булькало какое-то варево.
– На держи, – всунул ему в лапу расписную ложку цыганистый таракан, брат Никодима.
– Ага, спасибо, – пробормотал Гаврила и вожделенно потянул носом, когда из открытого горшка повалил одуряюще вкусный аромат.
Никодим неторопливо перекрестил бородатый провал рта и первым опустил ложку в аппетитную гущу. Следом за ним двинули и все остальные. Под одобрительное покрякивание старших, Никодимово семейство наяривало так, что за ушами трещало. Варево и в самом деле было что надо. Давненько Гаврила не снедал такой знатной похлебки и от этого совершенно размяк. Когда все было съедено, гость, исходя бисеринками пота, откинулся со стола и удовлетворенно похлопал себя по пузу.
– Ох и мастеровитая у тебя жена Никодим! – в порыве благодарности подмигнул он хозяину. – Так готовит, просто пальчики оближешь! Видишь, не прогадал ты, что остался с нею.
Хозяйка сразу вспыхнула и красная от смущения выскочила вон. Братья недовольно засопели носами, и Гаврила понял, что ляпнул лишнего. Он до боли прикусил язык и озадаченно покрутил себя за ухо. Но Никодим, казалось, не заметил его оплошности или во всяком случае не показал виду. Он жестом спровадил детишек с кухни и обратился к соседу.
– Я тебе вот что скажу, Гаврила. Что было, то было, и пусть оно быльем прорастет. А кто старое помянет, тому глаз вон! Так или не так?
– Воистину так! – хором подтвердили его братья, не спускающие с него выжидательных взглядов.
– А стал быть нам с тобой соседушка надо жить в ладу и в мире и впредь не допускать никаких разногласий, – продолжил Никодим и наставительно выставил корявый палец. – А корень их таится в том, что ты Гаврила не умеешь обуздывать своих желаний. Подожди, подожди, не кипятись. Ладно женщина, существо слабое, легко поддающееся соблазну, но ты ведь мужик. То есть я имею в виду, мужчина. Ты-то должен уметь предвидеть последствия греха, а значит, и отказаться от своих недобрых намерений. А лучше всего покаяться и, наконец-то, обратить свой взор к тому, кто все видит и слышит.
Никодим при этом молитвенно сложил ладони и поднял лицо к потолку, что-то при этом беззвучно шепча губами. Братья последовали его примеру.
”Ну и дела, – подумал ошеломленный Гаврила. – Мало того, что оболгали, приписали мне невесть чего, так еще и в веру свою пытаются обратить. Ну уж нет. С кем, с кем, а со мной такие коврижки не пройдут!”.
Он нарочито громко прочистил горло и несколько раз с наслаждением рыгнул. Никодим приоткрыл один глаз и укоризненно вздохнул.
– Блуждаешь ты в потемках соседушка и не хочешь узреть дивного светоча, что осеняет своим знамением каждого, кто желает приобщиться к нему. Слаб ты, так укрепи свою грешную душу благочестивыми помыслами и снизойдет на тебя благодать. Аминь.
Никодим опять благовейно закатил глаза и отрешился от этого бренного мира.
”Да ну вас всех к чертовой бабушке! – так и захотелось крикнуть Гавриле. – Вас и хозяев ваших, Власовых. Те сотоварищи каждые выходные у себя псаломы распевают во всю глотку, словно и не догадываются, что стены у нас картонные. Те еще сектанты! Как-то пытались и Лексеича к себе залучить, да ничего не вышло. Лексеич им прямо сказал тогда, что он православный человек и веры своей менять не собирается. А эти, – он обвел взглядом застывших в религиозном экстазе тараканов, – поднабрались у своих хозяев и туда же. Бог, бог… А я вот вообще в бога не верю и все тут!”.
Никодим спустился наконец с одному ему ведомых эмпирей. Словно угадывая мысли Гаврилы, он задумчиво поглядел на него и сказал:
– Вижу, ты пока еще далек от бога, не дорос ты еще до его понимания. – Он при этом сокрушенно покачал головой (братья вместе с ним) и вопросил: – А скажи-ка мне мил-таракан: хоть во что-нибудь ты в этой жизни веришь?
Гаврила почесал затылок.
– Хм… Вот оно как…Ну допустим в Путина верю и еще… И еще в свой кулак! – он сжал свой маленький крепенький кулачок и для пущей наглядности помахал им в воздухе.
– Но ты, но ты, – опасливо отодвинулся от него Цыган и тут же устыдившись этого, раздраженно бросил: – Ишь какой боевой выискался! Если бы не старшой, ох и намяли бы мы тебе бока в тот раз! Ты бы сейчас совсем по другому пел…
– Что я слышу?! – взвился Гаврила и повернулся к Никодиму. – Не ты ли говорил недавно за этим самым столом, что кто старое помянет тому глаз вон! Верно?..
– Верно, – с неохотой пришлось согласиться тому и он поманил к себе младшего брата.
Когда Цыган с явным нежеланием подошел к нему, Никодим с размаху залепил ему здоровенной ложкой прямо по левой глазнице! Цыганенок охнул и схватился за скулу, которая явственно начала приобретать фиолетовый оттенок.
– Впредь тебе наука будет, – пробурчал Никодим и бросил ложку на стол. – Не будешь больше зазря языком своим длинным трепаться. Учись держать его за зубами! А теперь ступай прочь и хорошенько подумай над тем, что я тебе здесь сказал.
И хотя в планы Гаврилы не входила какая-либо распря в Никодимовом семействе, он все же втайне позлорадствовал учиненной расправе. С Цыганом у него как-то сразу не сложились отношения, и тот всегда был рад случаю насолить ему. Теперь же он станет немного смирнее и не будет так досаждать ему, как раньше. По крайней мере, хотелось бы на это надеяться.
Другие братья стали поглядывать на гостя с некоторым даже уважением. Ишь какой он, этот Гаврила! Как ловко сумел отбрить самого шустрого из них! Они и раньше подозревали, что этот таракан далеко не так прост, как кажется (взять хотя бы тот случай с пауками – как он их замочил в сортире!), а теперь окончательно убедились в этом. И хотя Гавриле было абсолютно до лампочки их мнение, но все же он как-то невольно приосанился, заметив их изменившееся к нему отношение.
Никодим усмехнулся на это и снова вопросил:
– А чем Путин тебе угодил, раз ты в него так уверовал?
– Да я и сам толком не знаю, – сознался Гаврила. – Ребята, когда в настроении толкуют, что он вроде правильный мужик. Дескать, именно такой президент нам и нужен. К тому же не пьет, а это по нашим временам большое дело. Видно закладывал раньше крепко, а потом завязал. Значит сила воли есть, и за это Лексеич с мужиками его уважают. Ну и я вместе с ними такого же понятия держусь. Хотя что с меня взять? По митингам я не хожу, на выборах не участвую, даже газет не выписываю. Все потому, что нет у нас, тараканов, никаких прав. Никак наше тараканье племя в Конституции не прописано, а ведь нас почитай поболе чем людей будет. Ух, а было бы здорово, – оживился Гаврила, – если бы нам дозволили участвовать в голосовании. Вот тогда бы у нас был президент, так президент! Наш был бы парень, наш – тараканский. А вот к примеру ты, Никодим, чем не президент?
Гаврила хитро прищурился и уставился на собеседника.
– Твоими бы устами Гаврила, да клей обойный наяривать, – отозвался тот. – Но вообще мысль вполне здравая. Не хватает нашему брату дисциплины и порядка. А все потому, что живем мы всяк по себе. Каждый поглубже в свою норку забиться норовит, а что у соседей творится, на то глубоко начхать. Вот взять хотя бы к примеру наш дом… – Никодим наморщил лоб и принялся что-то прикидывать. – Так, что получается, – три подъезда по двадцать квартир. Итого выходит шестьдесят. Слышь Гаврила, значит у нас в доме шестьдесят квартир и почти в каждой живут тараканы. Где-то побольше, где-то поменьше. Но если их всех сложить, это ж какая орава будет. Колхоз, да и только. Да только нету у этого колхоза своего председателя, то бишь – президента. А ведь у каждой паствы должен быть свой пастырь, чтобы направлять и укреплять мятущиеся сердца. Ну и самое главное – блюсти порядок и свято хранить заветы отцов наших. Вот например, поскандалят где два каких семейства, может даже юшку друг дружке пустят. Поскандалят и разойдутся, каждый при своем мнении. И житья добрососедского после этого у них промеж собой не будет. А все потому, что не к кому за правдой идти, некому рассудить их по совести, да на ошибки каждого по отечески указать. И от этого доверие между нами пропадает, разобщаемся мы, и от такой неправедной жизни никогда не наступит на земле Царство Божие.
– А при чем тут Царство Божие? – строго перебил его Гаврила. – У нас церковь отделена от государства, это я от Лексеича знаю. А вот насчет того, чтобы избрать президента нашей хрущевки, это ты хорошо придумал, основательно. Хоть разок да поучаствовать на выборах, это ли не моя мечта. Гоп-гей, – Гаврила в предвкушении потер лапками, – с чего Никодим дело-то зачнем?
– Тут спешить нельзя. С умом надо подойти к этому мероприятию. Тут что самое главное?.. Агитация, чтоб ей пусто было. С каждым надо побеседовать, в душу его войти да за струнку живую задеть, чтобы согласился он придти в означенный срок, да добровольно себе начальничка на шею навесить. Это я так образно говорю, чтоб ты понял Гаврила, что дело это очень трудное.
– Э-э, наш брат никогда трудностей не боялся!
– Вот-вот, А простой обыватель и палец о палец не ударит, чтобы что-то к лучшему в своей жизни изменить. Как жил прежде во мраке и невежестве, так и будет сидеть при лучине покуда.
– Ей-ей, – подтвердил Гаврила. – Имеются у нас еще такие несознательные… элементы. Взять хотя бы Пупиху для примера…
Но Никодим, не слушая его, продолжал дальше развивать свою мысль.
– Ладно с избирателями мы как-нибудь определимся. А вот где кандидатов взять? У нас навроде как демократия. Должны же быть у меня какие-то оппоненты. А-а, это дело наживное, чего я зазря переживаю. Когда этот самый, как его… электорат о выборах прознает, так какой-нибудь претендент, да объявится. Бойкие малые у нас завсегда найдутся. Эй, соседушка.
– Да.
– Как ты думаешь Гаврила – смогу ли быть я президентом? По плечу ли мне такая ноша? Ответь мне как на духу!
Гаврила, разомлевший после сытного обеда, благодушно зевнул.
– Не сумлевайся, Никодим. Коли ты сумеешь на такое неслыханное дело болото наше встряхнуть, то и быть тебе нашим первым президентом. Знай себе, ковыряй в носу, да покрикивай на других. Отчего ж не попробовать, а?
– Спасибо брат на добром слове. Тогда есть у меня до тебя предложение – будь моим доверенным лицом. А за это я тебя блинами каждый день потчевать буду. А даст Бог, стану президентом, быть тебе тогда моей правой рукой!
При упоминании о блинах полусонные глазки Гаврилы вспыхнули масляным огоньком.
– О чем речь, Никодимушка! Ежели это для обчей пользы, так я за это горы сверну! И не в блинах дело вовсе, а в… в…
– В народе, – подсказал ему Никодим.
– Да, в народе! Чтоб ему лучше жилось, чтоб все по справедливости было, а хулиганов всяких раз… и к ногтю!
– И я об том же дорогой ты мой Гаврила! Ты уж будь добреньким, поагитируй за меня, а то мне самому как-то неудобно. Да вот и братья мои тебе в помощь будут. Нелегко конечно это будет, но надо до всех донести весть о выборах. Хватит нам плестись в конце, пора и нам подумать о самоуправлении. Чтоб все, как у людей было. Сегодня вы пока отдохните, а завтра с утречка и принимайтесь за дело. А сейчас, вот пока…
Никодим подошел к стенному шкафчику и вытащил оттуда едва початую четверть, заткнутую вощеной бумагой. Обернулся и с заговорщицким видом встряхнул ее.
– Вот. Кум днями навестил, гостинцев принес, да и первачка прихватил. Давай соседушка спрыснем по маленькой за наше большое начинание. Как никак до такого у нас еще никто не додумался, так что по этому случаю можно немного разговеться. А?
– Тебе Никодим как всегда невозможно отказать, – в тон ему поддакнул Гаврила. – Но только по маленькой, больше ни-ни…
Но по ”маленькой” как обычно не получилось. Под шутки, прибаутки, да здравицы-пожелавицы раздавили первую четверть, потом откуда-то появилась вторая…
Словом, когда Гаврила заявился домой, он был уже изрядно на бровях. Блаженно прижмуриваясь, он завалился на пол мимо топчана. Раскидал лапы во все стороны и приспособился заснуть. Но сон никак не приходил. Может не время еще или может Гаврила еще не дошел до кондиции, а вот не спалось и все тут.
– Тара-тири-тири-рам, – напел он и повернулся набок.
Подперев голову кулаком, он уставился взглядом в обшарпанную стену. Через некоторое время та вдруг ожила, зашевелилась и стала принимать какие-то смутные, но знакомые очертания. Пока, наконец, перед Гаврилой не возник портрет утренней незнакомки. Он удивленно вытаращил глаза и потряс головой, пытаясь прогнать наваждение. Но это не помогло. Более того, видение вдруг улыбнулось и показало ему язык!
– Гы-ы, – обрадовался таракан и в свою очередь погрозил ему пальцем. Он уже приготовился встать на ноги, чтобы подойти поближе, но видение вдруг мигнуло и внезапно исчезло. Только волнистая рябь еще недолго серебрилась на шершавой поверхности. Гаврила провел по ней ладонью и печально вздохнул. Он так и не удосужился спросить у Никодима про гостью Пупихи. И вот теперь даже не знает, как ее зовут?
– Ну и ладно, – вскинулся он. – И чего я в самом деле, как бедный родственник! Пойду и сам познакомлюсь с ней, чай, Пупиха меня не съест. В крайнем случае отговорюсь, что брюхом занемог. Уж слабительное-то у Пупихи завсегда найдется, ведь недаром у нее такой склочный характер!
Гаврила насмешливо фыркнул и, пока не пропал уверенный настрой, потопал в прихожую. По дороге он окончательно взбодрился и принялся весело насвистывать. Сердце охватила радостная тревога, ноги сами невольно убыстрили шаг. Словно мустанг Гаврила пронесся по лестничной площадке и притормозил около заветной двери. Тут его порыв неожиданно испарился, и он нерешительно затоптался на месте. Почесывая затылок, он мысленно стал прикидывать предстоящий разговор, но все теперь выходило как-то не очень уж складно. Нужные слова застряли где-то внизу живота, перед глазами снова встал неумолимый образ Пупихи. Он поневоле поежился.
”А ну его к лешему!”, – уже решил он и приготовился повернуть обратно, как вдруг нечаянно заметил чей-то пытливый глаз, разглядывающий его в замочную скважину. Который впрочем тут же исчез, едва Гаврила засек его. Таракан так и замер с запрокинутой головой. Взгляд впился в опустевшее отверстие и не выпускал его ни на секунду. Так прошло несколько томительных мгновений. Вот глаз появился снова. Блестящий зрачок быстрокрылой птицей порхнул по углам и снова остановился на Гавриле. Тот почему-то смутился и отвернулся в сторону. Прикинувшись праздным гулякой, он с отсутствующим видом принялся слоняться по площадке. По дороге он подобрал какой-то огрызок и, брезгливо обнюхав его, сбросил в лестничный проем.
– Прямо беда с этими жильцами! – нарочито громко сокрушился он. – Мусорят прямо в своем же собственном подъезде. Никакой культуры у людей! И еще хотят, чтобы в стране порядок был… Куда там – коли бардак в своем доме творится!
Разразившись такой гневной тирадой, Гаврила слегка покосился наверх. О’кей – глаз по-прежнему был на месте. Теперь у него больше не оставалось сомнений, кто следит за ним, и он с воодушевлением продолжил:
– Нет, ну в самом деле! Уборщица, понимаете ли, трудится в поте лица своего, наводя здесь чистоту, а некоторые несознательные элементы прям-таки по хамски плюют на ее труд! А она между прочим в одиночку троих детей воспитывает и мамаша у нее инвалид по зрению. А зарплата – шиш с маслом! И как спрашивается на такие гроши ребятишек одеть, обуть?! Эхма… Будь моя воля, я бы первым делом зарплаты да пенсии поднял… а богатеев всяких, что неправедно добро свое нажили – раз, и за решетку! И пусть они там жрут свою черную икру, нам от этого не убудет!..
Столь страстная речь не могла не вызвать любопытства у наблюдателя и постепенно из дырки показалась хорошенькая головка предмета тайного воздыхания Гаврилы. Она с явным интересом уставилась на него, внимательно прислушиваясь к тому, что он говорит. А таракан, будто не замечая ничего, мотнул шеей и понесся дальше. Теперь в его монологе сквозила некая задумчивость.
– Эх, люди, люди! Сколько не учи вас уму-разуму, все напрасно. Прямо сердце кровью обливается, глядя, как вы понапрасну растрачиваете свои силы. И ради чего? Ради лишнего норкового манто? Тьфу… Так и жизнь пройдет мимо и что останется после нее? Пять битых молью шуб в платяном шкафу? М-да… А кто всплакнет на твоей могилке? Кто повесит твой портрет над своей кроватью? Кто в конце концов выпьет за тебя в твою годовщину?.. Э-эх… Очерствели нынче души. Никто уж и не верит во что-нибудь светлое и высокое. Например, в любовь. А ведь что за сильная эта штука – любовь!
– Ах! – раздалось невольное восклицание сверху.
Гаврила метнул туда взгляд и словно в изумлении воскликнул:
– А ты что здесь делаешь?!
– Я? – смутилась головка и тут же поникла. – Ничего.
– Как это ничего?! – удивился Гаврила. – Так просто в замочной скважине не находятся. Значит есть какая-то причина. Уж не Пупиха ли тебя часом обидела?
– Она, – еле слышно выдохнула таракашечка.
Гаврила нахмурился.
– Как же так? Да как она посмела!
– А вот так. Не ко двору я ей пришлась. То одно ее не устраивает, то другое, придирается по всякому поводу. Не так сидишь, не так стоишь… Вот я и решила свести концы с жизнью. Скоро хозяева придут с работы, вставят ключ в замок… и прощай тогда загубленная молодость!
– Ну?! – озадачился таракан. – Так уж прямо в замке и помереть! И как тебе такая дикая мысль в голову пришла?!
– Да я и сама не знаю. Сначала хотела просто убежать, да некуда мне. Одна я совсем на целом свете.
– Постой, постой. А кем же тебе Пупиха приходится?
– Тетка она мне. Так, седьмая вода на киселе. Родители у меня померли, вот она и приютила меня. Якобы из жалости, а на самом деле, чтобы я спину гнула на нее с утра до вечера. Работаю за троих, а все равно ничем ей не угодить. Да еще и каждым куском хлеба попрекает!
Таракашечка часто-часто заморгала и горько расплакалась. Гаврила не выдержал и в сердцах топнул ногой.
– Хватит слезы лить. Слезай лучше сюда, – посидим, покумекаем, как с тобой дальше быть?
Таракашечка покорно вытерла опухшие глаза и начала спускаться к Гавриле. Тот подбежал к двери и подал ей руку.
– Вот так-то лучше. А теперь давай ко мне. Тут скоро туда-сюда бегать зачнут и не поговорить толком. Да не переживай ты так, все уладится-устаканится. Не веришь?
Гаврила не сдержался и погладил бедняжку по голове. Та благодарно улыбнулась и крепче ухватила его за локоток.
– Ты так хорошо говоришь, – шепнула она и тут же испуганно отшатнулась. – Тетка про тебя такие страсти рассказывала! Такой сякой, говорит, у нас сосед, ему сам черт не брат. Так что говорит, остерегайся его, а то не ровен час – украдет он тебя и сотворит над тобою недоброе!..
– Чего, чего?! – изумился Гаврила и тут же отмахнулся. – Ерунда! Ты Пупиху больше слушай! Она тебе такого наплетет, что уши завянут. А сейчас давай, давай… Негоже нам с тобой тут задерживаться, а то затопчут еще ненароком.
Говоря все это, Гаврила имел тайное опасение, что в любой момент могла объявится Пупиха и сорвать начавшееся знакомство. Он увлек за собой таракашечку и проторенным путем привел ее к себе на кухню. Здесь он усадил гостью перед собой и, не торопясь, прикурил. С наслаждением затянулся, выпустил сизое облачко и посмотрел в ее широко распахнутые глаза.
– Вообще-то меня Гаврилой Степановичем кличут… Ну так и быть для тебя буду просто Гаврилой. Хорошее такое мужское имя, а?
– Да, да, – согласно залепетала таракашечка.
– А вот как вас звать-величать я простите, не знаю. И поэтому по этой причине испытываю кой-какое неудобство. Итак?
– Что – итак?
– Ну как вас покойные батюшка-матушка прозывали?
– А-а… Деткой… А вообще-то Стеша я.
– Вот и славно Стешенька. Да ты не бойся, сядь поудобнее. Чего как на поминках ручки сложила. Вот так. А скажи-ка мне Стешенька, – давно ли ты у Пупихи проживаешь?
– Скоро уж месяц будет.
– Ну да! – удивился Гаврила. – И как же мы с тобой за такое долгое время ни разу не встретились.
– Так меня тетка даже к порогу не подпускала. Строго-настрого запретила она появляться на людях! Да и некогда мне было. Все по хозяйству, да по хозяйству. Света белого не видела. Ох, и опостылела мне такая жизнь!
