Зеркало души

Владимир Кузин

 

Святыня

По окончании Литургии из храма вместе с другими прихожанами вышли две женщины средних лет.
— Давай подадим, — Галина Сергеевна кивнула на двух лохматых мужиков в потрёпанной одежонке, просящих милостыню возле церковной ограды.
Женщины подошли к ним.
Елизавета Николаевна вынула из сумки кошелёк, высыпала из него на ладонь монеты и стала их пересчитывать. А Галина Сергеевна быстро подала обоим нищим по десятирублёвой купюре и посмотрела на подругу:
— Не будь скупердяйкой, отдай им всю мелочь.
— Ну да, — покачала та головой, — мне ещё стиральный порошок нужно купить, мыло…

… По дороге домой Елизавета Николаевна обратилась к подруге:
— Галя, ты поможешь мне её повесить? – она кивнула на свёрток, который держала в руках.
— А твой-то что, разучился молоток в руке держать? Или опять запил?
— Дело не только в водке. Он вообще иконы на дух не переносит.
— Слушай, как ты с ним живёшь?
— Как в аду… Знаешь, в молодости у нас с Виктором было много общего. И в кино мы с ним частенько хаживали – порой на откровенную пошлятину; и, чего греха таить, весёлых компаний не чурались, с выпивкой и танцульками. Я ведь тогда христианкой только по названию была – ну, там в воскресную службу свечку поставить, молебен о здравии заказать… Да и он вроде бы не против моей веры был, только посмеивался надо мной – мол, отсталая я, тёмная… А уж любил меня! Цветами прямо задарил… Но когда пить начал, всё круто изменилось: ни помолиться при нём, как следует, ни иконку в дом принести – брюзжит, как старый дед… Сквернословие его, бредни пьяные – надоели хуже грыжи. Веришь, несколько раз порывалась от него уйти; да ведь пропадёт без меня: ни постирать себе, ни сготовить, даже разогреть не умеет…
— Нужно терпеть, Лизонька. Иного пути в Царствие Небесное, как только через Крест, не бывает.
— Откуда нам это знать, — вздохнула Елизавета Николаевна. – Просто надо жить по совести, а там как Бог даст.
— Тебе, подружка, надо почаще Евангелие да Святых Отцов читать. Тогда и сомнений не останется.
— Да всё времени не хватает…
— Как у Марфы…
— У кого?
— Притча есть такая, о двух сёстрах — Марфе и Марии. Первая принялась угощение Спасителю готовить, когда Он у них остановился, а вторая села возле Него и стала слушать Его проповедь. И Христос похвалил её за это. Сказал, что Мария о своей бессмертной душе заботится, а Марфа думает о тленном…

… На звонок никто не вышел. Елизавета Николаевна открыла ключом дверь, и женщины вошли в квартиру.
— Может, спит? – шёпотом спросила Галина Сергеевна. И прислушалась: — Нет. Кажется, одни…
— Ну и слава Богу, — обрадовалась Елизавета Николаевна. – Сейчас икону повесим и чайку попьём.
Женщины разделись и прошли в комнату.
Елизавета Николаевна развернула бумажный свёрток и, взяв в руки довольно увесистую деревянную
икону с изображением Спасителя, просияла:
— Благодать-то какая, чувствуешь? Особенно сейчас, когда её в церкви освятили…
— Красивая, ничего не скажешь…
— Отец Николай – иконописец от Бога… Слушай, дай мне его адрес. Жива буду, в следующий отпуск обязательно поеду к нему в Загорск, полюбуюсь на его работы.
— Сейчас… — Галина Сергеевна направилась в прихожую, где висело её пальто… Минуты две спустя возвратилась растерянная: — Ума не приложу, куда записную книжку подевала… Скорее всего, дома оставила. Вернусь, выпишу тебе адрес на листок и к следующей службе принесу, ладно?..
Елизавета Николаевна нашла молоток, гвозди; но едва женщины стали примерять, где повесить
икону, входная дверь заскрипела и в прихожей раздались шаги.
— Никак твой явился… — с сожалением покачала головой Галина Сергеевна.
И тут же в комнату вошёл мужчина с густой щетиной на опухшем лице.
— Наконец-то… — обратился он к Елизавете Николаевне. — Я уж думал, ты в своём молельном доме снова до обеда пробудешь… Дай тридцатку, позарез нужно.
— Опять горит? Только вчера зарекался…
— В последний раз, клянусь. Хотел у Лёхи занять; да его, как назло, дома нет. Куда он с утра подался?
— Поди-ка туда же, куда и ты намылился… Тебе же было сказано: денег у меня нет.
— Ладно прибедняться. Забыла, сколько я тебе отпускных принёс?
— А сколько из них уже пропил, не помнишь? Хочешь, чтобы мы, как в прошлый месяц, одни сухарики грызли? А ведь у тебя язва… Здоровье своё изуродуешь, душу погубишь. Каким перед Богом предстанешь, подумай.
— Хватит мне лапшу на уши вешать. Ты мои пять с половиной тысяч в момент подхватила, я даже глазом не успел моргнуть…
— На водку не дам.
— Не твоё дело, на что я свои кровные потрачу. Я же к твоим грошам не лезу!
— Да ведь жрать-то ты с меня потребуешь!
— Обойдусь… Гони три червонца!
— Повторяю, нет у меня денег, я почти всё истратила…
— Куда?
— А куртку зимнюю тебе купили, а холодильник отремонтировали…
— Всё равно ещё много оставалось…
— Разговор окончен. Я и так из-за тебя греха на душу много взяла.
— Да ты что, мне назло?.. – Виктор подступил к жене и попытался схватить её за плечо.
— Но-но, ты не очень-то руки распускай, — вступилась за подругу Галина Сергеевна.
— А тебе чего здесь надо, пошла отсюда!
— Совести у тебя нет, ты же Лизе всю жизнь испортил!
— Галя, не надо, — посмотрела на подругу Елизавета Николаевна.
— Это я ей испортил? – глаза у Виктора загорелись. – Ничего себе заявочки! А не наоборот?!. В девках и спеть, и сплясать могла… А теперь ни в гости не сходить, ни в кино… Я уж про постель молчу: пост, видите ли, у неё…
— Витя! – Елизавета Николаевна покраснела.
— … Платок старушечий на себя напялила… Да настоящие бабы такой причесон наведут и губки накрасят – под ложечкой засосёт, когда их увидишь! А эта в монашку себя превратила, только молится да молчит… На фига мне такая баба сдалась!..
Елизавета Николаевна опустила голову.
— Не тебе её судить, – ответила Галина Сергеевна. – Она по заповедям живёт, спасается… А вот тебе от Бога точно достанется. Эх, и повертишься тогда вьюном, запоёшь соловушкой – только поздно будет!
— Да пошла ты со своими бреднями знаешь куда! Фанатичка, как и она!.. – Он кивнул на жену. – В последний раз спрашиваю, — обратился он к Елизавете Николаевне, — дашь тридцатку? Или я… —
он схватил молоток, – расшибу твою маляву к едрени фени!
И мужчина метнулся по направлению к табуретке, на которой лежала икона, принесённая женщинами из церкви.
— Виктор! – встрепенулась Елизавета Николаевна.
— А вот этого не смей! – Галина Сергеевна преградила ему путь. – Я тебе за это глотку перегрызу!
— Чего-о? – протянул мужчина. – А не хочешь, сейчас тебе башку проломлю – вот этим молотком!
— Ну проломи, проломи! – вскрикнула Галина Сергеевна. — Я за Бога умру, а вот ты на чью радость подыхать будешь?!.
— Прекрати! – Елизавета Николаевна бросилась к мужу и выхватила из его руки молоток. – Совсем очумел?!.
— Ты мне дашь на чекушку или нет?
— С сегодняшнего дня ты от меня не получишь ни гроша! Хватит! Я сама виновата, довела тебя своими подачками! Да ведь жалела; думала, опохмелится человек и одумается… А бесы только смеялись надо мной… Иди вон. Придёшь пьяный – не пущу на порог, так и знай! Будешь в подъезде ночевать. А начнёшь буянить – позвоню в психушку.
— Вон как заговорила! В психушку? Ладно…
Виктор кинулся к окну, быстро открыл обе правые створки и встал на подоконник.
— Ты в своём уме?! – бросилась к нему Елизавета Николаевна. – Восьмой этаж!
Но он, словно пушинку, оттолкнул жену от себя. Та не удержалась на ногах и упала.
— Вот тебе моё последнее слово: сейчас же возьмёшь молоток и раздолбаешь свою святыню, — мужчина кивнул на икону, лежащую на табуретке. – Или я прыгаю вниз. И я не шучу. Считаю до трёх. Раз…
— Виктор, опомнись! – Елизавета Николаевна поднялась с пола, держась за разбитую губу.
— Два…
— Галя, — умоляюще посмотрела она на подругу.
— А что я сделаю… Дурень, ты же прямо в ад полетишь, без остановок…
— Три… — Виктор сделал шаг вперёд, поскользнулся и… повис, ухватившись за створки окна.
Елизавета Николаевна вскрикнула и закрыла лицо руками… Затем с ужасом посмотрела в сторону окна, где кряхтел её супруг и виднелись лишь его голова и руки.
— Галя, сними его… — плаксиво проговорила она.
— Чтоб он меня с собой утащил?
— Витенька!..
— Руби, ну! – Мужчина громко застонал. – Не могу больше! – Он разжал ладонь и повис на одной руке. – Падаю!.. Мама!..
Елизавета Николаевна схватила молоток и что есть силы ударила им по иконе. Галина Сергеевна на мгновение оцепенела… Затем схватила подругу за руку:
— Ты… рехнулась!. Ты спятила! – Она захлебнулась от негодования. Затем посмотрела на икону: в середине её была широкая вмятина, от которой в разные стороны отходили извилистые трещины…
Виктор подтянулся на руках, опёрся коленкой о подоконник и ввалился в комнату. Поднялся, глянул на икону, затем на жену и расхохотался:
— Вот это монашка!.. Вот это я понимаю!.. А ещё молится по утрам!..
Галина Сергеевна, заподозрив неладное, подошла к окну и глянула вниз:
— Строительная люлька… — Она обернулась к Елизавете Николаевне: — Он тебя, дуру, разыграл!..
Мужчина продолжал хохотать; а Галина Сергеевна, с ненавистью посмотрев на подругу, перекрестилась на разбитую икону и пошла в прихожую… Когда входная дверь за ней закрылась, Виктор подошёл к супруге:
— Ну, поиграли в святош и ладно. Дай опохмелиться…
Он запустил руку в карман её кофты и вынул оттуда кошелёк. Сразу повеселел:
— В последний раз, Лизок, поверь… Вот, беру тридцать рублей и ни копейки больше. – Он показал жене купюры и, положив кошелёк на стол, поцеловал её в щёку.
Лицо Елизаветы Николаевны побледнело, губы задрожали… Когда муж вышел из квартиры, она стояла несколько минут, не смея шелохнуться… Наконец, положила молоток на пол и, пошатнувшись, опустилась на колени:
— Не за себя прошу, Господи, не смею… Пощади раба Твоего Виктора, не вмени ему во грех его поступок. Ибо это я во всём виновата… крепко виновата…
Из её глаз брызнули слёзы:
— Пустобрюхая я… на всю жизнь… и скрыла это от него ещё до свадьбы… Думала, привыкнем друг к другу, тогда легче будет правду перенести… А после струсила, так и не сказала ему… Теперь понимаю, какой великий грех на мне. Ведь если бы он женился на другой и у него был сынок или дочка, он бы не запил! Это он с тоски к рюмке потянулся, я это чувствую! – Елизавета Николаевна всхлипнула. – Да и прав он, какая я ему жена. Сколько лет он от меня слова ласкового не слышал, только ругань одну да упрёки… Это я сердце его каменным сделала. Как-то в мороз он синиц на балконе принялся кормить; так я на него, как бешеная, заорала – мол, квартиру застудишь… Когда молитву читала, дверь за собой закрывала; а нужно было, чтобы он слышал… слышал… Может, слово святое растопило бы его душу… Как же так получилось, что я стала шарахаться от него, будто от чумы? Ведь мы же с ним венчанные… Прости меня, Господи, за его душу… А за это… — она посмотрела на разбитую икону, — знаю, нет мне прощения, я и не молю о нём…
Она перевела взгляд на фотографию, висевшую на стене, где они с Виктором, ещё молодые, стояли с букетами цветов и, обнявшись, улыбались… Перекрестила её, поклонилась… хотела ещё что-то сказать, но не смогла – душили слёзы…

… А Галина Сергеевна, выйдя из подъезда, тут же направилась в сторону храма, в котором они с Елизаветой Николаевной только что были на Литургии. Губы её тоже дрожали; она почти беспрерывно шептала:
— Господи, виновата я перед Тобой, что не разглядела вовремя богохульницу, что не смогла уберечь икону Твою Святую от греха кощунства! Отрекаюсь я от этих двух слуг сатаны в человеческом облике и дел их мерзких! Господи, прости меня, грешную…
Недалеко от церкви она увидела всё тех же двух нищих. Только теперь они сидели возле гаража и раскладывали на газете продукты.
Галина Сергеевна подошла к ним и протянула каждому по монетке.
— Благодарствую… — ответил один из них.
Другой положил денежку в тряпичный мешочек, в котором Галина Сергеевна разглядела уголок маленькой книжицы с бардовой обложкой.
Женщина продолжила путь… но вдруг остановилась: “Кажется, моя записная книжка… Как она к ним попала? Неужели спёрли?”
И она сделала несколько шагов по направлению к тем же мужикам, сидевшим за углом гаража и потому её не видевшим.
— Слушай, откуда у тебя такой красивый блокнотик? – услышала Галина Сергеевна голос одного из них. И остановилась, прислушавшись.
— Да у этой бабы сегодня из кармана выпал, когда она нам червонцы доставала.
— Надо было ей вернуть, нехорошо так…
— Ага, чтобы она нас ворьём посчитала? Знаю я, чем подобное заканчивается…
— Брось, она женщина добрая, раз подаёт…
— Причём не только здесь. Видел я её и возле Успенского, и у Княгининского… Подаст, отойдёт в сторонку и вот в эту книжицу записывает, какую сумму всучила. Сейчас покажу… Видишь?.. А в соседней графе умножает это число на семь…
— Для чего?
— Писание нужно знать, дурья башка. Господь обещал милостивым воздать седмерицею. Вот она, видать, свой будущий прибыток и подсчитывает…
Галина Сергеевна выскочила из-за угла гаража с побагровевшим лицом.
— А ну, дай сюда! – Она резко выхватила из руки бородатого мужика свою записную книжку. — Получил своё — и чеши отсюда, пока хворостиной не погнала!.. Ишь, пристроились – задарма хлеб жевать!..
И она быстро направилась в сторону храма…

_______________________