***
Иван всегда был в глазах окружающих обычным «валенком». Простым, невзрачным, серым; туповатым, но надежным. Возможно из-за своей комичной внешности. У него был вид чудака-профессора из фильмов и книжек, хоть и был он не ученым, а простым (хоть и хорошим) плотником в коммунальном хозяйстве. В свои тридцать три года он уже обзавелся блестящей , бросающейся в глаза лысиной, опушенной длинными, тонкими, редкими волосами. Еще выделялись брови, неожиданно густые по сравнению с общей растительностью на голове (Усы с бородой практически не росли вовсе). Брови эти были причудливо заломлены и вечно словно приподняты, придавая круглым глазам за стеклами очков выражение недоверчивого изумления. А еще — пухлые по-детски губы и щеки. И несоразмерно-маленький нос.
Видимо из-за внешности все относились к нему насмешливо-снисходительно, без уважения и уж совсем не как к равному. Даже дети. Ну комичный же человечек. Человечек-пародия. Даже прикидывать на такую внешность нормальные мужские черты и качества было бы смешно. Ну не может такой испытывать обычные ощущения, он должен обладать каким-нибудь «мультфильмовским» характером — и все тут.
Возможно, благодаря своей внешности он был нелюдимым, замкнутым, робким и сторонящимся какого-либо общества. Уж женского то – подавно. Весь его опыт общения со слабым полом свелся к паре пьяных совокуплений с одними из самых неразборчивых и некрасивых девчонок во время учебы в профучилище . Да еще была относительно-продолжительная связь с одинокой вдовой, на пятнадцать лет старше его. Но он вовремя разгадал ее хищный интерес к дому, который ему оставили родители, вышедшие на пенсию и переехавшие жить поближе к родственникам в отдаленную курортную глушь. Оборвав эти бессистемные половые отношения (и вместе с ними постоянные разговоры о совместной жизни и непременном улучшении условий быта и возможностях обогащения) он лишил себя женской ласки, как таковой. Делов-то… Человек ко всему привыкает — и к положению, и к собственной внешности и к отсутствию сексуального партнера. Но глубоко внутри, жила надежда, что его половинка еще найдется когда-нибудь, надо только подождать. Он ждал. Время шло себе дальше.
***
Ну какой особенный сегодня день! День перемен, просто. Все выглядит не так, как всегда. Все новое. И освещение – летнее, яркое. И обновленными кажутся здания умытые ночным дождиком. И одежда, по случаю выходного – новая, свежая, чистая. А еще – самое главное – рядом грациозно идет стройная и симпатичная девушка и дружески болтает с ним и благосклонно слушает его глуповатые сентенции. И впервые за долгое время он чувствует себя обычным, нормальным мужчиной. Не отщепенцем и объектом шуток, а вполне даже среднестатистическим парнем с соответствующей наружностью. Он старается выглядеть уверенным в себе и расслабленно- раскрепощенным ; старается, чтобы тонкий и тихий его голос звучал твердо и звучно. Забываясь при этом, что же такое он там несет. Изредка, правда, подлавливая себя на том, что городит откровенную чушь. Тогда — дает слово спутнице, спрашивая ее о чем-нибудь и наслаждаясь ее благозвучным сопрано, остроумными ответами и интересными репликами. И возносится на седьмое небо , когда она берет его под руку, слегка опираясь, чтобы не споткнуться на выщербленном тротуаре.
***
Татьяна стала для Ивана полнейшей неожиданностью. На днях позвонила мать и поставила перед фактом: к тебе, мол, едет девушка, дочка наших друзей. Поживет у тебя, пока не обустроится. У нее, мол, были проблемы личного характера, ей надо сменить обстановку. Поможешь ей там, на первых порах, от тебя не убудет, устроишь на работу и т.д.
Иван, естественно воспротивился. Это ж надо такое выдумать!?… Ситуация, однако. Ломать весь свой привычный быт из-за какой-то непонятной чьейтотамдочери которая имела нахальство сбежать от своих проблем в неизвестность, к незнакомому, в принципе, человеку!
— Мам, ну что ты такое выдумала? Мало мне личных неприятностей, так ты мне еще чужие — в подарок… Мало обо мне сплетен и пересудов – так ты еще подогреть нездоровое внимание ко мне хочешь! Оно мне так сильно нужно… Что это за интерес такой – так подставлять меня? Жил себе тихо — мирно и — вот тебе! Не желаю я, мам, твоей знакомой, вот уволь…
— Не смей перечить матери! Раз в жизни тебя попросили помочь – а ты себя вынуждаешь уговаривать. Неужто трудно взять пару отгулов, устроить девчонку, отдать ей в пользование нашу с отцом комнату в нашем же когда-то доме на пару-тройку месяцев?… Ванечка, – это не обсуждается. Иначе мы с папой обидимся, и крепко обидимся, ты так и знай!
Мама была непреклонна и категорична. И Иван после некоторых раздумий и замешательства согласился. Да в самом деле, почему бы нет?! Пусть себе поживет. Всегда же можно выставить, если совсем плохо будет. И, к тому же, хоть какое-то разнообразие в жизни, да и компания, опять-таки. Отдать ей бывшую родительскую комнату, которой все равно не пользуется, живя на втором этаже в огромной комнате, совмещенной с плотницкой мастерской. Хватит на двоих места, лишь только бы она никого в гости не приводила. Это будет непременным условием. Ну и порядочность с чистоплотностью. А еще Иван ясно видел за этим широким жестом, успевшее поднадоесть стремление матери устроить чадову личную жизнь. Маниакальное желание мамули сделать единственного любимого сыночка семейным человеком.
Татьяна оказалась совсем не такой, какой описывала мать, и какой представлял ее Иван. Неожиданно красивая — действительно красивая, без дураков. Одним этим уже она вгоняла мужчину в ступор. А еще она была изумительно непритязательная, очень хозяйственная и весьма компанейская. Только слегка освоившись на новой территории, не отдохнув и не разобрав вещи , она с хода принялась осваивать кухню. Так они и провели первый вечер: Таня готовила сразу несколько аппетитно-ароматных блюд и одновременно расспрашивала добровольного помощника Ваню. Спрашивала обо всем: о городке и его обитателях, о взаимоотношениях жителей и очень подробно об Ивановой жизни, увлечениях, работе, занятиях. Немного робея, но постепенно оттаивая, Ваня рассказывал ей обо всем и любовался ее реакцией на услышанное. Ему ужасно импонировало то, что новая знакомая воспринимала его как личность. Участливо и без предубеждения, недоверия и вполне серьезно; тепло и добродушно.
— Знаешь,- разоткровенничался разговорившийся хозяин – а ты и правда здоровская! Я боялся , ты окажешься занудной страшилкой а ты – ну просто прелесть! – И сам застеснялся своих слов.
— Я тебя тоже другим представляла. Со слов твоей мамы, ты — большой неразумный ребенок и чудак, каких поискать. А еще ты как вроде бы блаженный и не отдающий себе отчета в своих действиях и разговорах временами. Не обижайся, так мама твоя говорила, любя и шутя, видно. На деле то я вижу, что ты – вполне состоявшийся мужчина, взрослый, воспитанный, рассудительный и порядочный. Я думаю, мы уживемся, пока я не обустроюсь. Только вот как это сделать? Очень неохота тебе мешать. Я ведь понимаю, какая я помеха в твоих планах, в жизни и вообще…
Иван просто таял от слов девушки. И от ее проникающего в самую душу, туда, под корку напускного внешнего безразличия взгляда. Тут же он заверил ее, что они поладят и вовсе не обуза она, а очень-очень даже…
Даже если бы девушка захотела бы уйти на съемное жилье, чтобы ему не мешать – он воспротивился бы этому. Он уже согласен был всячески помогать и содействовать неожиданной соседке по жилью. И даже больше — только попроси. Потому, что впервые с девушкой чувствовал себя превосходно- легко и естественно. Это было внезапно невыразимо приятно и Ване казалось уже, что он давно готовился к чему-то подобному. Просто встреча оказалась такой спонтанной, что не нашлось достаточных поводов для удачной импровизации. Ну ничего – завтра он покажет себя в лучшем виде, будет на высоте и играючи решит все Танюшины заботы – с работой, с социализацией, с досугом. Любой каприз. Только вот обустраивать ее личную жизнь он не будет ни с кем из своих знакомых. Даже препятствовать этому будет наверное. Очень бы было глупо так поступать с его стороны. Пусть поживет хоть немножко так, как никомунепренадлежащая и ни с кем не связанная. Здесь, рядом, близко. Будет его отрадой и светлой мечтой, воплощением его самых затаенных желаний и украшением его неуклюжей жизни. Хоть несколько коротких месяцев. Пока он не справится с собой, не оправится от охватившего его головокружения и «сердцещемления»…
Спокойно и непринужденно девушка в один вечер возместила хозяину многолетний дефицит общения. Ивану показалось, что он рассказал ей всего себя и даже больше. Но Татьяна поднимала совершенно неожиданные темы для обсуждения. Совместное приготовление и употребление еды , затянувшийся допоздна разговор, домашний уют — все располагало к тому возникшему между ними чувству взаимной приязни и расположения. Вот так то …
Когда Таня уже уснула, Ваня , украдкой, долго еще из-за приоткрытой двери, в свете ночника изучал ее милое лицо, в обрамлении мягких, растрепавшихся волос, с еле заметной на нем сонной полуулыбкой. И долго не мог заснуть сам, ворочался, курил, шептал про себя любимые строчки поэтов серебряного века и перебирал пальцами в воздухе, словно подыгрывая своим раздумьям на невидимом музыкальном инструменте.
***
Утро было пронзительно радостным и ослепительно солнечным. Иван варил кофе, жарил оладьи и ждал пробуждения Тани, чтобы поведать ей свои замыслы.
— Сегодня идем устраивать тебя на работу! И смотреть город. И всякие другие интересные дела делать, — провозгласил он программу дня за завтраком. — Готова к устройству в новой жизни?
— Всегда готова,- по-пионерски отозвалась та. — Только мне мало верится, что это так просто будет сделать.
— Мы используем очень хитрую хитрость,- с заговорщицким видом подмигнул ей Ваня. – придется мне изощренно врать. А тебе придется мне подыгрывать.
— Что за хитрый план?
— Да я тут делал шабашку в одной фирме. И директор той конторы мне благоволит, вроде бы. Мы соврем ей, что ты моя невеста. Должно сработать. Потом скажешь, что отшила меня, не сошлись характерами, еще что-нибудь…
— Самое главное устроится,- заинтересовалась Татьяна. – А до «потом» еще дожить надо. А пока – я не хочу у тебя на шее сидеть.
Директора они застали в то же утро.
— Здрасть, МарьВасильна! – с разбега начал Иван, — я к Вам с поклонами. Это я, это Таня, это Мария Васильевна представил он всех друг — другу.
-Здравствуйте,- немного опешив от такого напора, ответила директорша. – Ванечка, рада тебя видеть. Как дела, как здоровье, какими судьбами?
— Да тут такое дело… Вот, ко мне невеста приехала.- Таня потупила взор, Иван отчаянно покраснел. – Надо ей работу какую-нибудь, чтоб дома не скучала. У нее экономическое высшее. Вот я и подумал о вас сразу же. Вдруг, да получится что-нибудь?
— Что, правда невеста? – хозяйка кабинета пристально вгляделась в девушку.
Та застенчиво ответила:
— Ну, так получилось. Случайно. А работа мне и правда нужна. Не могу просто так дома сидеть. Мы бы с Ванечкой были Вам очень благодарны, если бы Вы посоветовали что-нибудь…
Директор недоверчиво, пристально и немного бесцеремонно продолжала рассматривать стоящих перед ней просителей, что-то прикидывая и сопоставляя в уме. Потом, выйдя из временного этого оцепенения, нарушила затянувшееся молчание:
— Что ж, поздравляю вас, раз так.
Сказано это было совсем не радостно, впрочем. Потом, вспомнив о цели их посещения, продолжила задумчиво:
— Работа есть, конечно, не вопрос. В бухгалтерии у нас всегда недобор кадров. Вот с понедельника и приходите, если не передумаете. – Кстати, когда свадьба – то у вас?
— МЫ еще не определились с точной датой,- сказал совсем уже пунцовый от смущения Иван, — Вот обживемся, Таня немного привыкнет здесь и тогда уже. Мы вас МарьВасильвна обязательно пригласим.
— Ну тогда, до понедельника, Танюша. – скомкала директриса сцену прощания. – Приходи с документами и хорошим настроением. А сейчас – извините: я в такой запарке, сил нет… Ванечка, Таня – пока, я побежала. Звоните, если что еще нужно будет. Или просто так звоните вечерком, поболтаем.
И с этими словами она выпроводила новоявленную пару восвояси.
Оказавшись на улице, Ваня вытер выступившую испарину и облегченно выдохнул:
— Ну вот, хитростью и коварством мы решили вопрос твоего трудоустройства. Давай теперь прогуляемся, мне нужно в себя прийти. Не люблю и не умею врать. Мне все казалось, она меня вот-вот раскусит…
А сам Иван в это время думал о том, какой властью над людьми и обстоятельствами обладают произнесенные вслух слова, пусть даже слова эти — откровенная ложь. Неумелое вранье словно привязало его к этой, еще вчера незнакомой девушке. Ваня чувствовал себя наполовину женатым на ней.. И чувство это пьянило и наполняло неземным восторгом. Душа мужчины ликовала. А что по этому поводу думают другие участники недавнего представления – казалось на данный момент незначительным и неважным.
После удачного предприятия по поиску работы для своей якобы невесты, он целый день бродил с ней по городу. Хвастался неказистой архитектурой, нахваливал кособокие бесцветные постройки и поражал воображение обилием магазинов, кафе и мест проведения досуга.
Рассказывал ей смешные истории о встреченных знакомых собаках и кошках. Правда, собак девушка почему-то боялась. Это выяснилось, когда из переулка за почтой выбежали Большой Боб со всей компанией таких же здоровенных, нахальных балбесов. Таня испугалась до дрожи в голосе и крепко схватила Ивана за руку. Ребятишки беззлобно и насмешливо, но довольно громко авкали. Ваня строго отчитал крикунов, а зачинщика Боба щелкнул по носу.
— На самом-то деле, они просто растерялись,- успокоил он Таню. – Привыкли к своим, наверное, а тут – ты. Вот они от неожиданности и расшумелись. А так ведь — вполне приличные люди. Вы еще подружитесь.
— Как ты их не боишься, этих приличных людей? Они ж здоровые, как Годзиллы и зубатые…
— Ну, у нас почти родственные отношения… Я же их еще маленькими знал. Совсем детьми. А еще я кормлю их иногда. Я тебя как-нибудь отведу в питомник, вот там действительно серьезные парни, не чета этим пустобрехам.
— Нет уж, спасибо,- откликнулась Татьяна. И так и не выпустила его руку.
Иван шел и ощущал, как мягкое тепло перетекает, пульсируя, из танинной руки в его руку и обратно. Он, почему-то, неистово захотел вдруг услышать, как бьется сердце этой красотки, отдаваясь мерной пульсацией в его руке. В этот момент, когда Таня доверчиво держалась за его ладонь, он был отважным и сильным. Как барин обходил он свои владения. Показал детскую площадку в сквере, в центре, со сделанными им собственноручно качелями, игрушечными домиками, деревянными фигурками животных и фольклорных персонажей. Все было украшено затейливой резьбой. Целая маленькая деревушка изумительно красивых маленьких избушек, горка, скамеечки, деревянные скульптуры. Одно опечалило девушку – место детских забав в ночное время облюбовали для себя хулиганистая молодежь и окрестные алкоголики. Многие творения мастера были поломаны, испачканы и осквернены вырезанными и нацарапанными неприличностями. Впрочем, Ивана это, казалось, не сильно расстраивало.
Он показал ей ручную белку. Конечно ручной, подозревала Таня, она была только для Ивана. Они кормили ее запасенными орешками, умиляясь белкиной доверчивостью и смешными ужимками. Бродили по самым красивым местам города в старых кварталах. Наблюдали сценки из простодушной и бесхитростной провинциальной жизни.
Все, говорил Иван, как в большом городе, только лучше, потому что город маленький. Желал выставить все в таком свете, чтобы девушке, в этом укромном уголке, затерянном на просторах бескрайней страны, действительно понравилось. Вдруг, она действительно останется здесь подольше? Хорошо бы… Они пообедали в ресторанчике в центре и, набрав, полные сумки продуктов возвращались после долгой прогулки домой. Возвращаясь, Иван предвкушал вечер, который, хоть вполовину походил бы на вчерашний. И спокоен и счастлив был в этом приятном предчувствии.
***
А вечером приперся Роман. Старый, закадычный и, похоже, единственный друг Ивана. Единственный, кто никогда не позволял себе и тени насмешки или пренебрежительного отношения к нему. Вломился, как всегда без предупреждения, с полными сумками спиртных напитков и закусок к ним. С гитарой и в мрачном, довольно-таки, настроении. Бывали у него такие дни, когда он не мог быть один. Тогда он шел к Ивану и пил с ним или без него(смотря, как в тот момент было у Вани настроение) и пел (скорее для себя чем для друга) песни.
Он был полной ваниной противоположностью . Ироничный, жесткий, иногда даже хамоватый. Суровой внешности и с такими же приблизительно манерами. С твердыми принципами и понятиями собственного достоинства, чести и морали. Но в отношениях с друзьями всегда дружелюбный, нетребовательный и открытый , до ранимости. Ваня всегда гордился их дружбой и ценил ее невероятно. Он был и рад увидеть товарища. Но и новый статус невольного опекуна молодой, красивой, умной девушки заставлял испытывать некоторое напряжение в отношении приятеля и его в данный момент неуместность в этом обществе. Хозяин и желал бы пообщаться с каждым из гостей по отдельности и совершенно не представлял себе, как вести себя с ними в компании.
Впрочем, Ромка оказался, как всегда, на высоте. Он сумел преподнести себя ненавязчиво и деликатно, без пошлости, банальности и натянутости . Да и Татьяна отнеслась к нему очень благосклонно и заинтересованно.
Уже через час стало понятно — это похоже на праздник. Было необыкновенно комфортно и спокойно. Разговор был непринужденным, темы свежими, шутки , смех, интерес — искренними . Напитки и закуски тоже радовали обилием и вкусом.
Рома не допускал неловких пауз. Он что-то рассказывал о себе, что-то спрашивал у Тани и Ивана. Много пел, под очень качественный аккомпанемент насмешливым, хриплым баритоном. В промежутках между песнями, они старательно придумывали тосты и так же старательно за них пили.
Ну и напились конечно. Ромка стал мрачнее, исполняемые им песни – пронзительней и печальней. Он умел мастерски исполнить даже убогую попсу, ну а то , что он пел для умеющих оценить его талант — вообще находилось почти за пределами нормального восприятия. Таня, поддавшись его настроению в некоторых редких случаях, когда она знала песню, удивительно гармонично вступала с ним в необычайно красивый дуэт. Ваня тогда пытался удержаться, чтоб не закричать от раздирающих его эмоций. И засыпАл девушку неуклюжими комплиментами. И как она музыкальна и как она вообще прекрасна и обворожительна и невероятно сексуальна(стоп, это, кажется, невежливо). Танечка мило смущалась. Рома молча кивал, соглашаясь с товарищем.
— Тост за хозяина! — слегка уже заплетающимся голосом провозгласил Роман. –Слушайте…
— Ваня, я тебя очень люблю, ты знаешь. Спасибо, за то, что ты всегда рядом. За радушный, вот как сегодня, прием. За твою дружбу и вообще…- Гость на секунду потерял связность своего высказывания. Впрочем , тут же продолжил с воодушевлением:
— Я очень хочу выпить за то, чтобы у тебя все в этой жизни было очень, очень хорошо. Чтобы все удавалось и исполнялось. Чтобы нашлась твоя истинная любовь и так далее. И , раз пьем за хозяина, Таня, хочу выпить за тебя, как за хозяйку. У вас сегодня диво, как хорошо. И вы оба просто прелесть. Хочу, чтобы всегда здесь так было. Вот. Салют.
Выпили по последней, за такой отличный тост. Это был апофеоз праздника. Лучше быть уже не могло. Пьяненький Ваня любовался благодушно гостями, и любил их, любил их всем сердцем, и весь этот мир тоже и всех хотел поцеловать. От него с шутками отбивались.
Потом долго молчали, приходя в себя от пережитого эстетического наслаждения, усталостью после выплеснутых в песнях и здравицах и тостах и признаниях в вечной любви страстей. Осознавая логическую завершенность вечера. Ощущая внезапно накатившее опьянение и некоторую бессвязность мыслей и разговора.
И слегка за полночь разошлись. Ваня настоял на том, что Ромка ляжет в спальне самого хозяина, наверху. Таня окончательно обосновалась в родительской комнате внизу. Сам же Иван взял одеяло и маленькую подушку, выбрав местом ночлега диванчик на кухне, на котором они и сидели с Татьяной за столом. Перед тем как лечь, Иван зашел к Тане в комнату пожелать доброй ночи. Ну не мог он не зайти. Будто кто толкал в спину: «ты же хочешь ее видеть , зайди, не стесняйся, скажи что-нибудь нежное, доброе, прикоснись ласково, пусть она увидит тебя всего такого широкосердечного, трепетного, возвышенно-одухотворенного. Только две минутки и сразу обратно. Спишем потом на пьянку неловкость, ежли та появится».
Он чувствовал себя ужасно пьяным и в то же время переполненным неясными восторгами, надеждами, волнующими предчувствиями, непонятной теплой нежностью. Вид при этом у него был ну уж совсем дурацкий. Блуждающая полуулыбка на влажных выпяченных губах, полуприкрытые глаза, еще более чем обычно приподнятые брови.
— Слушай Тань!-не соображая что он, в принципе говорит, как и зачем вообще (в такие редкие нетрезвые моменты он чувствовал , что за него говорит его альтер эго – зрелищный, загадочный и брутальный мачо). – Я тут хотел тебе спокойное ночи пожелать и у меня к тебе странная , может немного, просьба… (Заплетающимся языком) — Я вдруг захотел услышать, как у тебя сердце бьется… (Ну как такая дурость могла и в голову прийти, а ? А с другой стороны ну как еще расстояние то сократить? Не лезть же напролом с косолапыми объятиями и несвежими поцелуями… А так — вроде нестандартный и утонченный ход…) — В общем, разреши к тебе ухом прикоснуться. Глупо, конечно. И не знаю, зачем мне это надо, но надо, надо зачем-то. А? Пожалуйста.
На мгновение на лице ее показалась недоумение, обида, жалость, и еще что-то похожее на презрение. Стараясь перевести все в шутку, она со смехом согласилась:
— Ладно, если тебе поможет это как-то. Это же не приставание, надеюсь? Слушай, да ложись уже.
Он приблизился к ней, и , неловко склонившись, прижался щекой и ухом к ее мягкой, соблазнительной груди. Ощущая ушной раковиной бугорок соска, он самозабвенно слушал шорохи ее дыхания и тумканье сердца. Ощущения были просто умопомрачительные.
Наконец , она немного раздраженно оттолкнула его голову.
— Все, довольно. А то как-то даже неприлично все это выглядит. Иди давай спать, а то не встанешь завтра. Пьяница. – И нетерпеливо подтолкнула к двери.
Ваня вышел, пытаясь сказать что-то, соответствующее моменту. Но рот открывался и закрывался, а горло плотно сжал какой-то странный спазм превращая звуки речи в хрип и еле слышный писк. Наконец он с трудом выдавил в закрывающуюся дверь: «Добрночи!». Добрался до дивана и погрузился в разноцветную, ослепительную круговерть.
***
Посреди ночи он проснулся от жажды и еле слышных звуков из комнаты его новой… знакомой? Квартирантки? Будущей подружки?
Чуть слышно поскрипывала под ворочающейся девушкой кровать. Шуршала накрахмаленная, наглаженная постель. Не спится ей, что ли, на новом месте? Сначала Иван подумал было принести ей воды и спросить, не нужно ли ей чего-нибудь. Но, вдруг вспомнил о своем вчерашнем глупом поведении. И стало невыносимо стыдно за себя, за свое неумение пить, неумение обходиться с девушками. И поэтому, когда из соседней комнаты раздался чуть более громкий скрип кровати, под поднявшейся девушкой и ее осторожные шаги – он притворился спящим. Выровнял дыхание, даже натурально всхрапнул. Таня прошла через кухню. Остановилась в дверях, прислушиваясь к ваниному дыханию. И, на цыпочках пошла дальше. Но не в сторону ванной и туалета, а наверх, туда, где спал Ромка! Предательски пискнула третья снизу ступенька.
Иван открыл глаза и вперил пустой, остановившийся взгляд в потолок. На душе было грязно и пусто. Потом он тяжело перевел себя в сидячую позу за неубранным с вечера столом. Выбрал из пепельницы длинный, мятый окурок и закурил. Нашел на столе начатую бутылку пива и долгими глотками опустошил ее. Сразу же замутило. Потушив сигарету, он лег, отвернувшись лицом к стене. Лежал, борясь с тошнотой, пытаясь проглотить стоящий в горле горький ком. Ждал, когда Таня вернется обратно к себе. И все думал… Как ему теперь вести себя с ней. Как им жить теперь дальше в одном доме. Как относиться теперь к Ромке. И как смотреть им в глаза завтра. Как сделать вид, что он абсолютно спокоен?
Так ничего не придумав, он погрузился в тяжелое, муторное забытье.
Татьяна в ту ночь вниз так и не спустилась.
