Масло стало не настоящим — маргарин в красивой упаковке.
(Вместо предисловия)
О качестве ”масла“. Помните в Союзе какое было качественное масло, не чета нынешнему, которое и маслом то сейчас трудно назвать — так маргарин, намешанный еще с какой-то ерундой. Конечно, его было трудно достать, но это уже другой вопрос.
Подобное можно сказать и о качестве образования и подготовке специалистов. ПТУ назвали техникумом, техникумы перевели в институты, институты стали университетами, а последние академиями. Наоткрывали ученых советов, стали раздавать за деньги звания и степени налево и направо. Статус ученого обесценился.
Масло стало не настоящим — маргарин в красивой упаковке.
Начало пути
Закончив физико-математический факультет в Красноярске, я задумался – Что дальше? Мое обучение уже закончилось? Был молод, полон сил. (Тогда в Союзе бизнес не приветствовался) пойду в науку.
Решил – буду психологом. Не просто читать популярные книжки, а буду профи, чтобы разбираться, как формируется сознание, работает головной мозг, механизмы памяти, созревает интеллект, внутренний мир ребенка и т.д. и пр. Решено – буду психологом. То как я готовился для поступления в аспирантуру.
После окончания института написал в ВАК (высшая аттестационная комиссия при совете министров) с вопросом, не будет ли препятствием тот факт, что закончен физический институт, а поступать планирую по психологии. Получил ответ на красивом официальном бланке о том, что другая специальность не будет преградой, если я самостоятельно изучу полный вузовский курс по специальности психология.
И был приложен список научной литературы на многих листах, прошло много лет, но помню, что письмо было подписано Равич-Щербо – кем был этот фрукт — не помню.
Это теперь фантастика – если необходима нужная информация, ткнул пальцем в ноутбук и, пожалуйста, читай, изучай, любая. Купайся в ней. Но тогда… Нужную книгу надо было выписать через межбиблиотечный абонемент, если такой книги нет в крае, запрос делали в Москву, ждать приходилось долго, порой месяцы. Конечно, нужную книгу прочитывал, главные мысли конспектировал, затем книгу отсылал обратно через местную библиотеку.
Купил магнитофон, тогда это было круто (магнитофоны воровали, могли отобрать на улице) – они стоили хороших денег и в свободной продаже не лежали. Главное у этого магнитофона было еще и медленная скорость, можно было записывать большой объем информации. Диктовал английские слова, перевод, приспособил будильник (убрал звонок) и таким образом обучался во сне.
О своем решении рассказал родителям. Мама предложила, если решил всерьез заниматься наукой, надо уметь печатать на машинке, и кроме того у меня плохой почерк. Выписал по почте наложенным платежом портативную машинку “Москва” из Москвы (извините за тавтологию). Машинка выдавала неровные строки, но тогда это было так здорово и меня это вполне устраивало. Со временем я барабанил по клавишам не хуже опытной машинистки. Через несколько лет в продаже появились югославские портативные машинки “Оптима“, они печатали тихо и давали ровные красивые строки.
Чтобы изложение не было сухим и скучным по ходу изложения своего пути в науку, буду иногда делать “лирические отступления“ – например о ручках и перьях.
Вспоминая про почерк, печатные машинки, письмо, вспомнил, как всему этому обучали еще в школе. Вот вроде, но что можно говорить о перья и ручках, так какая-то мелочь, пустяк не стоящий нашего внимания. Но с другой стороны, с этими предметами мы сталкивались каждый день (кроме, конечно, каникул).
Они становились продолжением наших пальцев, можно сказать не то чтобы протезами, скорее частью нашего тела.
Перья были металлическими, и они отличались по форме и по-разному назывались «Звездочка», «Костер» (или «Пионерское», точно не помню), «Лягушка». Были перья еще с загибом на конце пера (шишечкой), но такими перьями пользовались на почте и в других конторах.
Писать такими перьями было удобно, но в школе ими писать запрещали, говорили, что они портят почерк.
Вырабатывание красивого почерка потрепало у школьников немало нервов. Были даже специальные уроки чистописания, на которых мы учились (а вернее тренировались) писать красиво.
Чтобы буквы были одинаковыми, с одинаковым наклоном, при движении пера вниз надо было нажимать на перо, чтобы оставалась более широкая полоса.
Это называлось писать с нажимом.
Ручки в основном были деревянными с железной трубочкой на одном конце, там, в раздвоенный зажим нужно было вставлять перо. Реже ручки были целиком из металла, там наконечник с пером можно было снимать и, повернув его, закрывать внутри самой ручки складная ручка.
Были еще коричневые из эбонита или пластмассы.
Чернильницы были в основном из стекла, но были еще из эбонита, у которых откручивался верх, и реже из фарфора.
Для чернильниц родители (в первых классах), а затем сами школьники на уроках труда шили мешочки со шнурками и носили, привязав к ручке школьного портфеля.
Особым шиком было, если при высыхании чернила блестели (отливали золотом). Для этого при разведении чернил надо было насыпать больше чернильного порошка и добавлять сахар.
От сахара часто листы тетради склеивались между собой, но это нас мало смущало, главное у тебя были крутые чернила. От такого долговременного писания, кость среднего пальца деформировалась, на нем образовывалась небольшое углубление, у некоторых мозоль.
В старших классах появились шариковые ручки. Вначале они были приняты учителями в штыки — портят почерк, но потом прижились и все наши железные перья, деревянные ручки и чернильницы остались в прошлом, в нашем школьном детстве.
В аспирантуре писал статьи и диссертацию ручкой с золотым пером — легкое скольжение по бумаге, рука не уставала.
А потом в продаже появились японские ручки «ПИЛОТ». Очень удобные, форма эргономически приспособлена под анатомию пальцев. Жаль куда-то они из продажи исчезли.
Теперь вообще мало пишут, стучат по клавишам ноутбуков.
Можно предположить, что вскоре и стучать не будут, мысли или диктовку будет фиксировать сама техника.
Распределение после окончания вуза получил в г.Артемовск Курагинского района.
Напишу про Артемовск, где работал после института, преподавал физику.
Артемовск – небольшой городок районного подчинения. Там добывают в шахтах золотую руду, ее обогащают (перерабатывают с использованием какой-то кислоты). Обогащенный концентрат увозят дальше для доработки, а отходы стекают грязным потоком вниз по горе.
Городские деревянные домики беспорядочно разбросаны по склонам гор. Так как добывали золото, то в период «застоя» снабжение было гораздо лучше – привозили колбасу, сыр, всякие «шмотки».
Мне было 22 года, и я приехал после окончания института преподавать физику. Устроился одновременно в дневную и в вечернюю школу. В вечерней школе был директором Колька Панчишных, деревенский косолапый увалень, молодой учитель-химик, но уже с животом. Одно время я жил прямо в вечерней школе, спал в учительской на диване, а днем постель убирал в шифоньер. С одной стороны, удобно, занятия вечером отвел, и я «дома» – можно отдыхать.
Вспомнил, как в вечернюю школу пришел учиться парень — записался в 7 класс, чтобы получить аттестат о среднем образовании. У ученика были широкие плечи, русский богатырь, с залысинами, походил на директора крупного завода. Было лето, а он пришел в лыжных ботинках с большими рантами (как оказалось, он недавно освободился из тюрьмы).
Негоже такого “директора” сажать в 7 класс, и его записали в выпускной 11 класс. Саня Пугаев, так звали этого парня, выполнял несколько полезных функций. Например, перед районовской проверкой о посещаемости (если учеников в классе мало или нет совсем, могли закрыть класс и соответственно урезать зарплату). По спискам все было прекрасно,но на самом деле…
Перед проверкой я отправлял Александра повышать посещаемость учебного процесса. Он шел в магазин, где продавали спиртное и всю молодежь, которая толпилась возле него ”загонял“ в школу. Разношерстая толпа идет в школу, а позади вышагивает “директор“ Пугаев, следит, что бы кто не свалил в сторону. Пришедшие рассаживались по классам и ждали проверяющего.
Александр жил с матерью Ульяной в крепком крестовом доме. С ними жил еще его младший брат Сергей, тоже крепкий, но с хорошими курчавыми волосами. Мать держала гусей, помню, подушки были огромные, упругие, набитые гусиным пером и пухом. Мужа, Емельяна похоронила.
По ее рассказам он их ”гонял “ – бил, когда напьется самогона. Дети разбегались, часто ночевали в собачьей конуре даже в зимнее время. Такое вот воспитание было у моего ”директора “. За крутой нрав Сергея убили на стройке в Абакане, сбросили на арматуру с 3 этажа. Ульяна совсем поседела.
Как бы то ни было, Александр “дошел“ до экзаменов. На экзамене по физике был такой курьез. Надо было объяснить списанное уравнение — Х + У и т.д. Александр читал таким образом – Хэ плюс У. Экзамены были сданы и все получили желанные аттестаты.
В вечерней школе училась Нина Килина, жгучая брюнетка с точеной фигуркой, на носу у неё был небольшой шрам, полученный в драках. Шрам не портил ее красивого лица. Я обратил внимание на эту ученицу в ходе своих педагогических поисков, что привело к нашим интимным отношениям, которые мы по возможности скрывали от окружающих. Но городок маленький, и всё постепенно раскрылось.
Однажды, в нескольких километрах от Артемовска в тайге на железной дороге сошли с рельсов и перевернулись две цистерны с питьевым спиртом. Грибники обнаружили это дело, высыпали свою ягоду, грибы и набрали спирта, набирали его даже в резиновые сапоги. Вскоре горожане, у кого были мотоциклы, машины, а кто и пешком, ринулись за бесплатным напитком. Власти отправили солдат для охраны емкостей, но через некоторое время они валялись на земле пьяные, побросав ружья.
Горожане сделали себе значительные запасы и магазины несколько месяцев не давали план по выручке, так как в них перестали покупать водку.
Мы с Панчишных ходили по домам – проводить педагогические беседы с родителями о плохом посещении школы их детьми. Беседы кончались тем, что нас поили спиртом, и мы скатывались обратно в свою родную школу – она стояла у подножья горы. Да и Килина в это время откуда-то притащила свежего хариуса.
Сестра в своем письме напомнила про эпизод о выделке ”шкур“. Дело было таким образом. Ряд учеников не особенно стремились к учебе — пили, пропускали занятия или были охотниками и большую часть своего времени проводили в тайге. Мне нужна была зимняя верхняя одежда, Александр вызвался мне помочь в обновлении гардероба. Он объяснил своим одноклассникам, что учителю (там меня звали ”физик “) нужно помочь. И вот в школу стали приносить волчьи шкуры, а затем и выделывать их в химической лаборатории (все равно пустовала) — это уроки труда называл ”директор“. Куртка была сшита, и я ее носил еще много лет.
Когда зав районо разгонял наш дружный школьный коллектив, то среди обвинений прозвучало так — ”учитель физики и директор превратили школу в мастерскую по выделке собачьих шкур “
Хорошее было время: молодость, свобода, громадные планы!
В Артемовске я проработал три года, за это время сдал кандидатские экзамены по философии, английскому языку. Подготовился по психологии и затем поехал поступать в аспирантуру в Москве.
В Москве
«…Подготовился по психологии и затем поехал поступать в аспирантуру в Москве».
До этого в Москве я никогда не был. Немного волновался. Старший друг Валерка Болотов (он уже учился в аспирантуре в Ленинграде) сказал, чтобы особо не переживал, Москва та же деревня, только большая. Прилетел в Москву, народу много, большие дома, широкие улицы – совсем другой масштаб.
Пришел в отдел аспирантуры в пединститут на Малой Пироговкой – помню стеклянный потолок в одном из зданий.
Отдал документы, и меня поселили в общежитие. В комнате жил аспирант Игорь Полосухин, он уже заканчивал диссертацию по литературе. Сидел на большом стуле, подложив подушку, вокруг себя со всех сторон был обложен книгами. Свободно говорил на английском языке. В нашу комнату поселили живого негра (НЕГРА!!!) из Сьерра-Леоне.
Надо сказать, что в то время увидеть негра просто на улице было большой редкостью. Многие москвичи от такой встречи останавливались, и с удивлением рассматривали редкого диковинного гостя.
Негр был высокий, спортивного сложения, носильщики занесли холодильник, около десятка костюмов (для меня в т о время – целое состояние). На стену негр повесил шкуру с хвостом какого-то животного.
По утрам негр варил и пил кофе, а затем отправлялся завтракать в ресторан – для деревенского парня ну просто непостижимый уровень жизни. И то он возмущался, вот его брат сейчас учится в аспирантуре в США, там ему выделили отдельную комнату, машинистку, а комнату убирает прислуга. А он сдуру, решил испытать экзотики – поехал в Союз.
Но как бы то ни было, негр жил с нами. Парни из соседних комнат поначалу пытались шутить и смеяться над ним, но Игорь сразу пресек это отношение, сказал, что это культурный, образованный негр, и что он как и мы занимается наукой, а кроме того уже ездил работать в колхоз и со всеми остальными убирал овощи. ( У себя на родине отец этого негра был крупным землевладельцем, и его уже ждали несколько будущих жен. Показывал их фотографии с множеством косичек). Пару раз заходили его землячки – пластичные и гибкие как дикие кошки, готовили свои экзотические блюда из риса и какой-то ерунды и угощали нас, новых русских друзей.
Ладно, оставим негра в покое, перейдем к главной теме – экзаменам.
На вступительных экзаменах в аспирантуру необходимо было сдать два экзамена по специальности – психологию и по истории КПСС.
История КПСС это какой-то бред, все эти съезды, конференции, платформы. Надо же было так извратиться и создать целую научную дисциплину из этой ахинеи. Но, тем не менее, надо было все это помнить и поведать преподавателям о своих знаниях.
В этом месте, имеет смыл остановиться на таком моменте. Философия, психология считалась в те советские времена научными дисциплинами, которые служили научной опорой при формировании и воспитании личности советского человека. А поэтому, кто занимался этими науками, как минимум должны были быть членами правящей партии – КПСС (а другой и не было). Я этим членом не был, и отчасти и по этой причине часто позднее оставался наедине со своим членом.
Экзамен по психологии принимали корифеи отечественной психологии – Добрынин Н.Ф., Мухина В.С., Просецкий П.А. и др.
“Копали“ основательно. Я отвечал на вопросы живым легендам, и не удивительно по их книгам я готовился у себя в далеком таежном захолустье. В конце экзамена они стали расспрашивать, под чьим руководством изучал психологию, и были искренне удивлены, услышав, что подготовкой занимался самостоятельно у себя в Сибири.
Поскольку рядом шли конкуренты по целевым направлениям от партийной номенклатуры, места которых были уже “забиты” заранее, меня зачислили в заочную аспирантуру. Выделили научного руководителя – М.М.Нудельмана. Мы выбрали тему диссертации – развитие пространственного воображения. Наметили примерный план, сроки работы.
Когда после экзаменов оформлял документы в отделе аспирантуры, заведующая завела разговор о сибирских мехах, соболях, облепиховом масле, шапках, я намек ее понял.
Как мы зарабатывали на жизнь во время аспирантских каникул
(Ленинградские богомазы)
«…заведующая завела разговор о сибирских мехах, соболях, облепиховом масле, шапках, я намек ее понял».
Когда я только поступил в аспирантуру, а мой друг Валерка Болотов уже заканчивал аспирантуру в Ленинграде (он меня старше на пять лет), каждое лето мы зарабатывали деньги тем, что изготовляли наглядную агитацию для колхозов и предприятий. Тогда с этим было строго – райкомы и горкомы требовали от руководителей предприятий, чтобы были стенды с передовиками производства, плакаты с призывными лозунгами, оформленные красные уголки. Красные уголки – это специальные комнаты, где проводились собрания, на которых прорабатывали, воспитывали отстающих, пьющих и поощряли передовиков, награждая их грамотами или помещая фотографии на Доску почета. Эти уголки заменяли в какой-то мере церковь, надо же было иметь место, где можно было заниматься внутренним миром человека. Душа отрицалась – ее заменили моральным обликом.
Повальное пьянство требовало все новых и новых лозунгов для поднятия дисциплины, нам это было на руку. За наглядную агитацию хорошо платили – один кв. м. стоил около 40 рублей. В то время хорошая зарплата равнялась 120 рублям в месяц.
Валерка в Питере перенимал у художников технологические новинки, например, начали использовать водоэмульсионную краску, она только недавно появилась, быстро сохла, и ее можно была разводить водой, но и мы при этом не так травились, как ацетоновой. Или вместо кистей стали применять маленькие каточки, которые мастерили из поролона и медных трубочек. Эти каточки позволяли быстро покрывать краской большие поверхности и значительно облегчали нашу работу.
Одним летом поехали в Минусинск, старинный сибирский городок недалеко от Курагино.
Я взял у матери вязаный пуловер, его края болтались при ходьбе; отпустил бороду, черные очки дополняли образ художника, хотя до этого кисти в руках не держал. Валерка в Питере вступил в союз молодых художников, красная корочка с ленинградской печатью гипнотически действовала на чиновников. Представлялись ленинградскими художниками, говорили, что приехали писать виды Сибири и заодно согласны помочь оформить город или предприятие. Чиновники смотрели на нас, как на небольшое чудо, звонили подчиненным и требовали обеспечить нас работой, что для них такой шанс применить наш талант предоставляется впервые (за спиной говорили: приехали ленинградские богомазы).
Мы раздобыли велосипеды и отправились на поиски денег и впечатлений. Нашли работу в трех местах – на обувной фабрике, в электрических сетях и от города.
Тогда был острый дефицит обуви, и местная фабрика, хоть и делала совковую обувь (да и такую не найти), была «на плаву» и получала хорошую прибыль. Нас обеспечивали материалами, красками, ДВП – и пр. Мы только применяли свой «талант». Нам позволили пользоваться их складами в поисках нужных материалов. Помню, мы набрали там себе целый мешок обрезков кожи (я из них позднее шил ножны для ножей, до сих пор использую широкий пояс для путешествий по тайге из этой кожи).
Днем мы работали, сколачивали планшеты, резали трафареты, а вечером ходили на танцы (теперь дискотека).
В это время в Минусинск приехал певец Ободзинский. Он в то время был очень популярен; с успехом прошел американский приключенческий фильм «Золото Маккены», где звучали песни в исполнении Ободзинского. На концерт, который проходил на стадионе, собрались толпы народа. Я тогда искренне удивлялся, почему этот лысый, маленький человек собрал целый стадион и «сорвал» немалые деньги. Предлагал Валерке предпринять что-то аналогичное. Но Ободзинский Ободзинским, а нам надо было делать свои «бабки».
Власти города нам поручили подрисовать очередной орден на огромном портрете Брежнева, который висел на городской площади – генсека наградили в очередной раз. Валерка сказал, что это очень ответственная работа и она стоит больших денег, надо, мол, выдержать перспективу, и наплел кучу других сложностей. Нам эти деньги пообещали, и новый орден золотом засиял на груди нашего лидера.
На обувной фабрике я зашел в кабинет директора в толпе других приглашенных, они меня сразу не заметили (я сел где-то с краю стола). Они обсуждали свои внутренние проблемы: делили черный нал, кому давать взятки и т.д. «Да это сходка какой-то мафии», – подумал я. Когда меня обнаружили, поднялся настоящий переполох, директор перепугался, стал орать на подчиненных, как меня пропустили. Не менее напугался и я, думаю, убьют ненароком как свидетеля, но все обошлось: художник есть художник, что с него взять.
Преодолевая все возникающие трудности, мы, наконец, выполнили все работы, получили деньги, но по дороге домой заехали в овцесовхоз – председатель попросил оформить площадь возле конторы. Уставшие, уже на последнем дыхании, мы взялись за новый заказ. Краски было мало, в основном остались темных цветов, нарисовали колхозниц на фоне овец и пастбищ. Колхозницы походили на негритянок, мы сами хохотали над своими творениями. Но колхозникам все понравилось, они только возмущались, почему одна овца стоит на трех ногах. Она была изображена небольшим размером в стаде с другими, и они были фоном общей композиции. Недолго думая, мы эту овцу закрасили, не подозревая, какую бурю эмоций среди колхозников вызовет это решение.
Они возмущались, куда дели несчастную овцу, и требовали ее вернуть (никогда бы не подумал, что будет такая реакция на такой пустяк). К изображению животного они относились трепетно, словно овца была живой, а может, для них этот образ более значим, чем само животное. Какой-то первобытный фетишизм в конце ХХ века. Овцу пришлось возродить – колхозники успокоились и были довольны, а председатель обратился к Валерке с личной просьбой нарисовать небольшой портретик Ленина на рабочий стол своего кабинета и хорошо оплатил эту работу из своих денег.
На заработанные деньги мы могли жить целый год до следующего лета.
В Красноярске
«…На заработанные деньги мы могли жить целый год до следующего лета».
Прилетев в Красноярск после Москвы, пошел в Красноярский университет, там была объединенная кафедра психологии и педагогики. Заведующим кафедрой был высокий, импозантный седой мужчина в годах – доктор педагогических наук Дулов А.И. Состоялся разговор, я рассказал о своих планах, о Москве. Дулов А.И. меня выслушал и предложил работать у него, вести лекции по психологии и оформлять его будущую книгу рисунками и схемами.
Дулов А.И. не обязывал все время находиться на работе, главное, чтобы оговоренный объем работы был выполнен вовремя. Читал лекции, оформлял книгу, ломал голову над выбранной темой. Придумывал разные эксперименты, проводил много времени в библиотеке.
Я в то время куда-то все спешил, все на высокой скорости, все торопился жить, все на ходу, и знакомства и прием пищи, все на большой скорости, все отдавалось тому, чтобы проявить себя в науке, в психологии. По меньшей мере, это так вспоминается по прошествии почти 40 лет. Да и тогда были другие ценности и ориентиры, престижно было быть геологом, ученым, врачом, летчиком.
Александр Иванович и его супруга Ксения Алексеевна относились ко мне по-отечески – у себя дома всегда приглашали за стол, кормили и поили чаем.
По их поведению и рассказам я понимал, что они тоскуют по своему родному городу – Иркутску. Сильно тосковали — там остались их дети и внуки. А уехали оттого, что приключился конфликт со своим прежним учеником — Кичатиновым Л., тот был поддержан ректором и остался заведующим кафедрой. Александр Иванович предлагал мне поступить к себе в аспирантуру по специальности педагогика.
(Готовую часть изложенного я послал своей сестре Ольге, и она мне в письме высказала свое мнение о написанном. Я решил ответ сестры поместить в текст на момент получения письма , где закончилась изложения к этому моменту)
От кого: Ольга Филюшина
Кому: Sherbinin-V
1 июля 2012, 18:24 1 файл
“ Прочла твое письмо с большим интересом. Пока читала, мысленно вставляла в «артемовскую жизнь» эпизоды с выделкой шкур, в «московскую» — «гостиницу» в Подмосковье в спальном мешке, эпопею с ондатровыми шкурками и шитьем шапок мамой. Вся наша большая семья сопереживала тебе, гордилась тобой. У тебя была «Большая советская энциклопедия», «Всемирная художественная литература», а теперь это можно прочесть и в Интернете…
Папа пробудил интерес к чтению и познанию не только в детях, но и во внуках. Витя и Вадик на драку по очереди спали с дедом, он им рассказывал много интересного. Девятого июля будет уже 16 лет, как нет нашего дорогого отца.
Мы с Михаилом два дня работали на даче. Его сын Максим перепиливал новой пилой, похожей на велосипедную цепь, «лесоповал». Пилится очень легко.
Заканчиваю, устала на дачах”.
Но целью этих лет была психология. Кроме того в Москве обещали перевести на очное отделение.
Чета Дуловых после всех этих метаний и сомнений решили все-таки вернуться обратно в Иркутск. Мне А.И.Дулов предложил такой вариант. В Иркутске открывается очная аспирантура по психологии, а профессор по психологии В.Г. Асеев бывший его ученик. В год министерство выделяет одно место, но на первый год это место обещано дочке какого-то обкомовского чиновника. А вот на следующий год могут взять меня.
Александр Иванович рассказал о преимуществах очной аспирантуры. Платят нормальную стипендию (120 рублей, в то время это была зарплата инженера и плюс еще 8 рублей – книжные, для покупки научной литературы). Выделяют место в общежитии, оплачивают дорогу и командировочные для поездок в научные центры для занятия в ленинской библиотеке (в “ленинке”). Т. е. человек может три года полностью заняться наукой и ни о чем другом больше не беспокоиться.
А то, что обещали место в очной аспирантуре в Москве, так за год многое может измениться – лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Итак, решено – еду в Иркутск. Я ни разу там не был, знал только, что рядом находится знаменитое озеро Байкал. В этом городе у меня не было никаких знакомых.
В Иркутске
«…Я ни разу там не был, знал только, что рядом находится знаменитое озеро Байкал. В этом городе у меня не было никаких знакомых».
Когда под самолетом показался Иркутск, я подумал, что вполне возможно здесь появятся друзья, враги, возможно, здесь я создам свою семью (впоследствии так все и произошло).
Первые несколько дней я ночевал в гостинице в аэропорту на раскладушке — не было мест. Отправился к Александру Ивановичу, он получил квартиру в новом доме по улице Лапина, в доме ученых. Дулов мне объяснил, как и где увидеть своего будущего научного руководителя Асеева В.Г. Первое время я плохо ориентировался в городе, поэтому все свои маршруты начинал от кинотеатра «Гигант». Вначале находил этот кинотеатр, а потом уже от этого места «разматывал» свою дорогу.
Первые впечатления от города и чем он отличался от Красноярска,были таковыми.
Красноярск в то время был закрыт для иностранцев, здесь же они свободно гуляли по городу, фотографировали, ездили на Байкал. Как следствие процветали всякого рода дельцы, фарцовщики, прохиндеи, скупщики валюты (тогда это было уголовно наказуемо). В городе в самом центре было много разбитых деревянных домов. В автобусах внутри салона возили запасные колеса. Цены на продукты были заметно выше, чем в Красноярске.
Асеев В.Г. встретил меня приветливо, поговорили о будущей научной работе. Он выразил сожаление, что приходится брать навязанную «сверху» аспирантку.
Было принято решение, год продолжаю заниматься над своей выбранной темой, работаю на кафедре у Дулова, а через год поступаю в аспирантуру.
Однако, планы изменились, как часто это бывает, у той «блатной» претендентки не было производственного стажа, ее планировали протолкнуть сразу после вуза, что было запрещено законодательством. Итак, я был принят в аспирантуру сразу после ее открытия.
Порядки на кафедре. Короля делает его свита. На кафедре процветало подхалимство и чванство в такой неприкрытой форме, какой я раньше нигде не видел. Преподаватели (в основном женщины в возрасте) наперебой хвалили и заискивали перед «научным светилом», или часто подчеркивалось, что он единственный доктор психологи от Урала и до Владивостока.
К этой атмосфере и отношениям вернемся позже, а пока расскажу, как мы жили в аспирантском общежитии на улице Фурье.
Это было старинное кирпичное здание, аспиранты жили на первом этаже. Это было действительно молодежное научное сообщество. Там были литераторы, историки, математики, физики. Все были молоды, полны амбиций. Неформальное общение между собой, когда мы «варились в этом разношерстом научном бульоне» значительно расширяло кругозор, позволяло быть в курсе последних научных достижение в других областях. Такое общение на меня повлияло для становления как личности, пожалуй, не меньше, чем само обучение в аспирантуре.
Как мы жили в этом аспирантском общежитии?
Многие «работали» писали статьи, рефераты, читали спецлитературу по ночам. По ночам был слышен стук печатных машинок, а до обеда обитатели этого общежития отсыпались.
Пили кофе, чай, ходили друг к другу в гости – была коридорная система и можно было постучать в любую комнату, что-то попросить или просто посидеть и побеседовать. Свобода общения — никто на тебя не давил. Все были в курсе всего — кто выпил или притащил к себе новую женщину.
Кафедральные пауки в банке
«…Все были в курсе всего — кто выпил или притащил к себе новую женщину».
Вернемся на кафедру психологии. Как я уже говорил о чванстве – была нездоровая психологическая атмосфера.
Если преподаватель не имел ученой степени, то к нему относились как к человеку второго сорта. А если кто-то пытался иметь свою точку зрения, высказывал свободно свое мнение, то подвергался преследованию и травле.
Особенно доставалось Кузминой Л.С. и Рябининой Э.П. Вся королевская рать была поднята на борьбу с ним, и все это сопровождалось склоками, руганью, выяснением отношений.
Посмотрев мой материал по пространственному воображению, который был наработан еще с Москвы, Асеев сказал, что задел для диссертации есть и мне стоит продолжать заниматься этой темой.
Но как оказалось, он не разбирался в этой области психологии, мне по существу ничем не мог оказать какую-либо научную помощь. И вот через два года самостоятельной работы по проблеме воображения Асеев неожиданно предлагает сменить тему исследования и выбрать тему, по которой работала кафедра – проблема психофизиологии производственной адаптации.
Пришлось срочно изучать массу литературы в этом направлении и с головой уходить в новое направление исследования, особо не рассчитывая на советы своего «шефа».
В аспирантуру поступил парень из Читы из семьи офицеров — Георгий Яковлев. Я его предупредил, что в своих научных поисках он может рассчитывать только на свои силы.
Не поверив мне, он все пытался добиться научной консультации. С аспирантами консультации проходили раз в конце недели. В течении недели изучалась литература, новинки в психологических журналах, проводились эксперименты, появлялись новые мысли (если они появлялись) и со всем этим шли к шефу и ему все «выкладывали». Он выслушивал, говорил «свои предложения», удивлялся новизне идей и отправлял работать дальше.
Как оказалось «свои предложения» — это было то, что высказывалось ему ранее мною и Георгием, а потом в преобразованной форме выдано нам как свои предложения.
Заметив это, мы с Гошей решили не играть в такой глухой телефон и на консультациях отделывались общими фразами. После такого решения Асеев начал уклоняться от консультаций под разными предлогами – занятость, болезни и пр. Дело доходило до того, что заметив Георгия на улице, Асеев спрятался в подъезде дома и закрылся газетой.
Неуемное стремления Георгия все-таки «получить научную консультацию» от шефа привели к результату – он был отчислен из аспирантуры за неуспеваемость.
Мне надо было думать о «своих баранах». Сроки обучения в аспирантуре подходили к концу, а диссертации все не было.
И что останется от этих лет обучения? Свободная жизнь в аспирантском общежитии? Кафедральные дрязги?
Я поехал на летние каникулы к родителям в Курагино и решил максимально использовать это время. Все время сидел на диссертацией. Работа прекращалась только на короткий ночной сон, и опять работа. Работая в таком напряженном ритме, к концу каникул была подготовлена диссертация, как ее называли — «кирпич». Конечно, надо было ее еще «причесать», придать вид, одним словом сделать необходимое оформление.
Перекрыли кислород
«…Конечно, надо было ее еще «причесать», придать вид, одним словом сделать необходимое оформление».
После летних каникул первым делом принес работу Асееву, к этому времени он, кроме завкафедрой, был назначен проректором по научной работе. После прочтения принесенного вышел из-за стола, отвел меня к окну кабинета и тихо спросил – « Владимир! Скажи, кто тебе это написал, или где ты это списал?» Увидев мои удивленные глаза, он сразу сменил тон и бросил – «Да здесь ничего особенного и нет».
К этому времени стал разгораться конфликт между Александром Ивановичем и шефом. На кафедре также не утихала ругань, дело доходило до судебных разбирательств. Подавали в суд за клевету, оскорбления и пр.
Поскольку я «был человеком» Дулова, и выступил в защиту Кузминой и Рябининой, то сразу стал неугодным, «врагом» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Никак не мог получить от Асеева отзыва на свою работу. По правилам, окончивший очную аспирантуру и подготовив диссертацию к защите, должен в ученый совет представить, кроме огромной кучи прочих документов, отзыв на работу от своего научного руководителя. Ответ был один — твоя работа не готова, сырая, поэтому — иди и работай дальше.
Александр Иванович мне предложил такой ход. У него в Челябинске были хорошие друзья — профессор по педагогике Томин Л.Т.и профессор Дуранов Г.Р. А поскольку психология и педагогика имеют много общего, то свое мнение о готовности научной работы они вполне могут высказать. И это будет мнение как бы со стороны незаинтересованных лиц.
Идея отличная. Нахожу деньги и тайным образом лечу в Челябинск. Остановился в гостинице, нашел этих людей и отдал им свою работу, передав им привет от Дулова А.И.
Получил два положительных отзыва на свою диссертацию за подписью этих людей.
Когда отнес эти отзывы Асееву, тот выдал следующее – «Если даже твоя работа и готова, но ты как личность не имеешь права носить звание ученого». Почему? «Потому что ты ведешь аморальный образ жизни – развелся с женой, тебя видели с разными девушками, и ты пьешь спиртное. Поэтому отзыв я тебе не дам»
Примерно к этому времени в институте разгорелся нешуточный скандал. Выдавали фиктивные дипломы за деньги. Проректор по заочному обучению получил тюремный срок, а из Москвы срочно прилетела комиссия по линии министерства просвещения. Со своей проблемой я пришел в эту комиссию. Мне объяснили так, поскольку Асеев формально был утвержден моим научным руководителем, и меня «подготовил», то без его отзыва я не могу выходить на защиту.
Причем могу идти на защиту и с отрицательным отзывом на работу, но это большой риск и скорее всего защиту провалят. Но дело — то в том, что он вообще не хочет дать мне отзыва – ни положительного, ни отрицательного. В таком случае, как сказал мне один из членов комиссии, даже при «золотой» работе я могу ее выбросить в мусорной ведро, так как дорога к защите мне перекрыта.
«Перекрыли кислород» — про себя подумал я.
Поиски доступа к кислороду
«…«Перекрыли кислород» — про себя подумал я».
С одной стороны Асеев препятствовал мне выйти на защиту своей работы под разными надуманными предлогами, а с другой всячески проталкивал свою другую заочную аспирантку, которая также работала по той же теме, с небольшими вариациями.
В научном журнале выходит их совместная статья, в которой в закамуфлированном виде изложены те положения, которые я принес после летних каникул. Плагиат чистой воды. Пока я добиваюсь отзыва, и пытаюсь выйти на защиту, защита пройдет под другим именем и в другом неизвестном мне месте. Я опять обратился с письмом в министерство, прося поддержки. ( Ответа от них так и не получил).
Зато получил повестку в районную прокуратуру. Когда пришел в прокуратуру, то увидел там Асеева, он восседал с важным видом, закинув ногу на ногу, рядом сидел районный прокурор Зубков.
Прокурор мне заявил, если я не перестану клеветать (дословно «сутяжничать»), то против меня возбудят, либо уголовное дело, либо отправят в психическую больницу на принудительное лечение. Мои возражения и доводы он даже не стал слушать. Все своим поведением они давали мне понять, что находятся в дружественных отношениях и уже вместе все давно решили.
Я тогда боялся одного, что они могут спровоцировать драку и меня упрятать по этой статье. В тот период жизни я не пил (почти), но решил, что, тем не менее, надо быть более осторожным.
Со своим приятелем Виктором Горюновым (стоматологом из областной поликлиники) мы устроились подрабатывать художниками в пионерский лагерь «Искра» от завода им. Куйбышева. Оформляли корпуса и территорию лагеря.
У Виктора особенно хорошо получались рисунки старинных парусников. В этом лагере (как по счастливому стечению обстоятельств) работал истопником студент последнего курса юрфака Николай. (У Николая были удалены хрусталики, он носил очень мощные очки, буквально увеличительные стекла. Из-за отсутствия хрусталиков глаза совершали постоянно быстрые движения).
Николай проходил практику как раз в той прокуратуре, куда меня вызывали для беседы.
Николай поведал, что на меня завели уголовное дело. Уже собрана толстенная папка материала, включая образцы моего почерка, образец шрифта моей печатной машинки, показания каких-то девушек, якобы жалобы на меня от них и от соседей. А в характеристике с кафедры я был представлен чуть ли не нацистским преступником. Николай эту папку держал в руках и знакомился с материалами дела.
Николай рассказал, что было совещание в прокуратуре по моему вопросу, решали по какой статье меня «закрыть» — за клевету, но это создаст шумиху и мало материала, за пьянки и дебош – но я в то время не пил.
С Николаем решили, пока не будем предпринимать никаких действий, будем следить за ходом следствия, тем более есть полный доступ к материалам дела.
Доступ к кислороду открыт
«…будем следить за ходом следствия, тем более есть полный доступ к материалам дела».
Все ломал голову – как мне получить отзыв или обойти это препятствие с «официальным руководителем».
Сижу как в капкане. Тут начинается очередной съезд родной КПСС. Пошел на почту и составил телеграмму такого содержания – « Навстречу съезду. Прошу Вашего содействия по откреплению от своего научного руководителя, поскольку никакой помощи он не оказывал, а только препятствует в моем научном становлении. Иркутск. Щербинин Владимир». Из Москвы пришла телеграмма в обком партии в отдел науки, а уже от них я получил ответ за подписью некого Легостоева.
Я получил официальную справку о том, что Асеев больше не является моим научным руководителем. «Доступ к кислороду был открыт».
В то время было мало ученых советов по защите диссертаций по специальности психология — только в крупных научных центрах. Необходимо было ехать в Москву, находить контакты в научном мире для проведения защиты. Прилетел в Москву.
Денег было в обрез. Нашел выход из этого положения. Привез с собой спальный мешок и резиновый надувной матрац (тогда не было специальных туристических ковриков).
Вечером после всех дел, когда уже стемнеет еду на ж/д вокзал, достаю сумку из камеры хранения, сажусь в любую первую электричку и еду из Москвы.
Как только за окнами показался лес выхожу – вот тебе и место для ночлега. А утром обратным маршрутом в Москву.
Эти ночи, проведенные в лесу под Москвой, запомнились надолго своей непредсказуемостью. Просыпаюсь утром, а возле меня ходит огромный лось. То на спящего чуть не наступили рыбаки, которые отправились ловить раков. То вместо леса попал в какой-то парк и еще под проливной дождь, пришлось залазить в какую-то брошенную огромную железную трубу. То житель Подмосковья уговорил меня ехать к нему на дачу, поскольку в том месте водились дикие кабаны.
Встретился со своим первым руководителем Михаилом Матвеевичем Нудельманом. Он отметил мое упорство в достижении поставленной цели. Предложил кое-что изменить в структуре диссертации. Дал несколько советов по организации предстоящей защиты. Он прожил непростую жизнь. Рассказывал как в период сталинских репрессий, приходя на кафедру, преподаватели замечали, что кто-то их коллег не пришел на работу. Это означало – либо он попал в лагерь или уже расстрелян «за измену Родине».
Докончив свои дела, самолетом добрался до Минвод, в это время жена Светлана отдыхала в Теберде.
После горных красот, водопадов, альпийских лугов, облаков, которые стелились под ногами и по которым буквально ходили из-за высокогорья, поехали в Сочи (Лазаревское), а там решили на несколько дней съездить в Тбилиси.Я вспомнил, что в Тбилиси есть крупный научный центр по психологии, созданный Д.Н. Узнадзе.
В Грузии
«…Я вспомнил, что в Тбилиси есть крупный научный центр по психологии, созданный Д.Н. Узнадзе».
Грузинский советский психолог.
Основатель теории установки
как общепсихологической концепции
В Грузию приехали на поезде из Сочи. Из окна вагона можно было видеть горные реки, дома с террасами, которые гармонично вписывались в местную панораму.
Остановились в гостинице «Академическая» на плато Нуцубидзе.
Тбилиси – удивительный город, многие улицы выложены каменным булыжником (еще с XVII в.), фасады домов отделаны розовым туфом, многочисленные фонтаны, скульптуры, памятники национальным героям, ночная жизнь, красивые женщины… Я не видел ни одного пьяного, хотя вина там много, в том числе и очень дешевого и в большом количестве, при желании можно пить с утра до вечера.
Тбилиси – это музей под открытым небом. Там много интересного и диковинного: воды Логидзе, Черепашье озеро, кладбище Вакке, разнообразие вин, чача (виноградная водка), национальная кухня, грузинское гостеприимство…
На следующий день я отправился в институт психологии им. Д.Н. Узнадзе.
В приемной секретарша сказала, что директор занят, у него посетители и много работы, что он меня не сможет принять. Когда я сказал, что из Сибири, – меня сразу приняли. Состоялась длительная душевная беседа. Директором оказался мужчина пятидесяти лет, лысый, с орлиным профилем и пронзительным взглядом. Его звали Шота Александрович Надирашвили.
Блестящий представитель грузинской психологической школы, член Национальной академии наук Грузии.
Он интересовался, как мы живем, БАМом, нашей природой, какой у нас климат, какие бывают морозы, нашим образом жизни… Я рассказал о своих планах, что занимался психологией, изучал также и работы грузинских психологов Д.Н. Узнадзе, Н.Л. Элиава, Р.Г. Натадзе, А.Т. Прангишвили и. др. Сказал, что подготовил научный труд, и спросил можно ли защитить диссертацию в Тбилиси.
Директор ответил, что всё будет зависеть от уровня работы и моей подготовки. И что надо еще предварительно сдавать экзамен, чтобы подтвердить уровень. На то, что мною уже сдан кандидатский по психологии он ответил, что они сами хотели бы увидеть уровень моих знаний.
Шота Александрович показал на круглый большой стол, за которым мы сидели, и пояснил, что это стол основателя школы грузинской психологии – Дмитрия Николаевича Узнадзе…
По приезду в Иркутск первым делом отправил по почте свою диссертацию в Тбилиси и через время достаточное, чтобы бандероль дошла до места и с нею можно было ознакомиться, пошел на переговорный пункт.
На другом конце провода с сильным грузинским акцентов секретарь мне сказала – за Вашу работу определена положительная оценка.
Появился свет в конце тоннеля.
Сдача экзамена и защита
«…за Вашу работу определена положительная оценка. Появился свет в конце тоннеля».
В назначенное время для сдачи экзамена собрался в Тбилиси.
Для таких дальних перелетов нужны были деньги.
Один знакомый художник посоветовал купить рога оленя, в Грузии в старые времена они водились, но со временем были истреблены охотниками. А иметь дома рога этих благородных животных у них считается престижным, и они стоят больших денег.
Купил в магазине «Охотник» большие ветвистые рога, обмотал бинтами и загрузил в самолет.
Прилетев в Тбилиси, сдал их в камеру хранения. Аэропорт находится примерно в 30 минутах езды от города.
Рога рогами, но меня ждал экзамен.
В институте меня посадили за стол, выдали несколько листов чистой бумаги, дали вопросы в письменном виде. Спросили, хватит ли мне для подготовки ответов минут 20? «Да хватит» — я ответил. Первый вопрос был о формировании понятий в детском возрасте. Как он рассматривался зарубежными (Ж.Пиаже) и отечественными (Л.С.Выгодский) психологами. Второй был по когнитивным процессам, а третий по истории психологии.
Экзамен принимали около 6 профессоров во главе с Ш.А. Надирашвили. Попал под перекрестный опрос. Просили раскрыть ту или проблему с позиций разных психологических школ, высказать свое личное мнение. Я чувствовал себя как рыба в воде – не зря же я сидел в таежной глухомани над первоисточниками.
После экзамена Шота Александрович пригласил меня в свой кабинет. Он сел не в свое кресло, а прямо на стол и сказал мне следующее.
«Владимир! Мы ознакомились с твоей работой. Сейчас мы увидели твои знания, поняли твой стиль мышления. Ты не уступаешь нам по уровню знания психологии. Мы берем тебя в свой круг, в касту ученых. Почему каста? Потому что не всегда люди понимают, чем мы занимаемся, над какими проблемами работаем. Но в конечном итоге мы работаем для людей, хотя и несколько отгорожены от них своим образом жизни». Эти слова великого ученого многого стоят, ради них можно было терпеть скитания и мытарства по кабинетам жирных псевдоученых.
Дальше он сказал, что надо еще провести процедуру защиты, но она пройдет формально, поскольку мы тебя допускаем до защиты не для того чтобы завалить.
Вот теперь, после экзамена можно вернуться к нашим рогам, которые остались в камере хранения аэропорта.
Чтобы их продать, буду искать творческих людей, они любят всякую экзотику, например художников. А художников буду искать по наличию бороды. Иду по центру Тбилиси, предлагаю рога из Сибири, кто-то шутит, что они уже есть, жена постаралась, у кого — то нет денег – студент.
Подхожу к одному бородатому молодому мужчине, думал он художник, оказалось, окончил духовную семинарию, теперь какой-то пост в церкви занимает. Он вызвался мне помочь. Свернули с центральной улицы и прошли немного дворами. Оказались у его знакомого. Богатый человек. Посреди одной огромной комнаты стоял каменный стол, заставленный всякими яствами – вина, фрукты, дичь — как на старинных картинах — пир во дворцах.
Я стал излагать свою проблему, они меня не стали слушать, усадили за стол. Я изрядно охмелел. Что был у них за праздник, я не знаю, может всегда так живут. Потом хозяин пригласил в одну комнату, на ней на стене висело огромное количество разных рогов. Рога одних животных мне были известны – антилопа гну, винторогая антилопа, другие нет. Я им сказал, что таких рогов, которые я привез, здесь нет. Поехали вместе с монахом в аэропорт. Увидев рога, хозяин не стал торговаться и сразу вручил деньги — примерно зарплата инженера за полгода работы.
С этим монахом мы в дальнейшем поддерживали дружеские отношения.
На предзащиту со мной поехала Светлана.
В Иркутске мы познакомились с грузинской девушкой Дали Габисония, она жила в городе Зугдиди, оставила нам адрес и просила обязательно приехать, когда будем в Грузии.
Вначале мы посетили древнюю столицы Грузии – Мцхету (основана в I тысячелетии до нашей эры). Там в усыпальницах покоятся былые правители – царица Тамара, другие члены династии Багратионов.
В Зугдиди приехали рано утром поездом. Когда искали улицу Папанина, где стоит дом Дали и ее отца, под ногами хрустели многочисленные яблоки, груши, сливы. Дворники разметают эти вполне спелые и съедобные плоды курчавыми вениками с тротуаров, чтобы не мешали ходьбе.
Дали не ожидала нашего приезда, искренне обрадовалась, позвонила отцу на работу. Это был небольшого роста, обаятельный простой человек, он сразу расположил нас к себе. Мы ощущали их теплоту, радушие и чувствовали себя как дома.
Как раз в это время была пора сбора винограда, и я стал помогать собирать спелые гроздья, но отец вначале возражал: соседи могут подумать, что заставляют гостей работать. Я убедил его, что мне это очень интересно и что я не могу сидеть без дела.
Дали попросила Свету не ходить в брюках по улице, поскольку у них не принято женщинам выходить в таком виде, и мы достали платье.
Нам решили показать местную природу, своих родственников, и мы в маленьком рейсовом автобусе поехали в отдаленное селение.
Узкая дорога вилась по дну ущелья, с обеих сторон наступали горы, густой лес, водопады… На одной остановке в автобус впорхнули две молодые женщины, которые сразу привлекли мое внимание. Хотя они были одеты так же, как и местные грузинки, – в длинные черные платья, всё же отличались грациозными движениями, горделивой осанкой; изящные головки, непривычно длинные шеи. «Горные дикие лани», – подумал я.
Тихо спросил у Дали: «Кто это такие?»
– Это черкешенки, они живут в горах, – сказала Дали.
Родственники её жили в доме на сваях, хотя кругом не было воды. Так раньше строили дома по всей Грузии. Посреди дома стоял камин. Никто из родственников не понимал по-русски, переводчиком выступала Дали.
Крепкая виноградная водка и вино сделали свое дело – из процесса общения я вскоре выпал до утра.
Защита проходила при большом количестве людей, собралась профессура из других университетов.
Перед защитой ученый секретарь, молодой парень Акакий, принес какие-то бумаги для заполнения, сообщил, что многие еще не пришли, ибо у них считается хорошим тоном опаздывать, мол, человек очень занят и не может везде успеть вовремя. Предложил национальные вкусные пирожки с острой мясной начинкой, но мне было не до пирожков – волновался…
После защиты мой оппонент Зураб Бигвава привез хорошего вина, накрыли богатый стол. Я сидел в окружении новых друзей, напряжение спало, был очень им благодарен – одна поставленная цель достигнута.
Шота Александрович вызвал главного бухгалтера института и велел мне помочь, так как мною истрачены деньги на гостиницу, дорогу…
Мне выдали запечатанную пачку денег, на которые я купил не только билет на самолет через Москву до Иркутска, но и много подарков – платье жене, игрушки детям, овечьего сыра (в Иркутске в то время не было никакого), язычковой колбасы, рюкзак вина (в камере хранения Москвы мне его ополовинили). Себе – карманные часы, на крышке которых были выгравированы волки, бегущие по лесу.
Плоды защиты
«…Себе – карманные часы, на крышке которых были выгравированы волки, бегущие по лесу».
В то время я проживал с семьей в коммунальном доме на улице Фурье в центре города.
Этот дом власти наметили под расселение, и на жильцов оказывалось всевозможное давление, через работу, по месту учебы и другими хитроумными способами, чтобы принудить к переезду на самую окраину города с нарушением их прав. Большая часть жильцов не стала испытывать судьбу и, собрав вещи, переехала в «гетто».
Против остальных жильцов, кто остался и просил решить расселение в соответствии с жилищным правом, возбудили гражданские дела и таскали нас по судам. Мы стали срочно изучать судебное право, процессуальный кодекс; особенно в этом преуспел Яков Моисеевич Адельсон. Его фамилия, имя и отчество говорят сами за себя. Мы отыскали множество лазеек, чтобы бесконечно затягивать решения суда. У властей кончилось терпение, и они, не дожидаясь, чем кончится дело в суде, наметили день выселения, предупредив нас письменно.
Я не находил себе места, всё ломал голову, что можно противопоставить государственной машине, которая была запущена, надо было найти нестандартный ход. В это время к власти пришел Горбачёв, началась перестройка, возникали разные неформальные движения. На столбе прочитал объявление, что в здании госуниверситета собирается философский клуб неформалов, они там устраивали диспуты. Я пришел на этот диспут, попросил слова и рассказал о проблемах жильцов дома.
Участники диспута оживились – появилось конкретное дело, и пообещали нам свою помощь.
В день выселения неформалы, человек двадцать, пришли раньше намеченного времени и забаррикадировались внутри здания. Часть осталось снаружи, пригласили журналистов из разных газет. Приехали омоновцы и начали штурмовать здание, лезли в окна, выбивали входные двери. Около семи человек увезли в милицию и посадили за решётку. Мы не знали, чем это кончится, но через несколько часов от судьи принесли решение о нашем освобождении и нас отпустили. Через несколько дней против семи человек возбудили уголовные дела, что якобы сломали руку одному омоновцу, и даже оформили медицинское подтверждение. Нас объявили во всесоюзный розыск (хотя никто не скрывался и находился по месту прописки), это грозило каждому до восьми лет тюремного заключения.
Надо было предпринимать что-то радикальное. На картонках я написал крупными буквами «голодовка», и трое жильцов – я, Адельсон, Шамсуддинов, а также группа поддержки из числа неформалов – Игорь Подшивалов, Владимир Топхаев, Сергей Поздников, Николай Фокин с утра в сквере Кирова вышли проводить голодовку.
Николай Фокин был очень отважным человеком, он защищал демократию в Москве, когда обстреливали из танков Дом Советов. Там ему повредили позвоночник; позднее он скончался в доме инвалидов Иркутска. Игорь Подшивалов также ушел из жизни – его сбилb машиной в Шелехово.
Первые дня три-четыре власти не реагировали, но постепенно вокруг нас стало собираться все больше и больше народа, люди возмущались действиями властей, и образовался постоянный митинг. Появились плакаты, фотодокументы на стендах, зеваки не расходились ни днём, ни ночью. Стали подходить чиновники, скорее всего политработники из агитотделов, и предлагали разойтись, но мы решили стоять на своём. Проходили жаркие дискуссии под открытым небом. Потом пришёл губернатор Ю.А. Ножиков и пообещал нам решить наши жилищные проблемы. Мы ответили, что словам не верим, – нужны документы, заверенные печатью, а также прекращение уголовного преследования. Вскоре принесли документы о прекращении уголовного дела – оно было закрыто. Оставался вопрос с жильём.
Городские чиновники не хотели давать квартиры, упирались до последнего. Губернатор срочно собрал их в горисполкоме во главе с мэром Говориным и пригласил нас. Чиновники сидели вокруг стола, как провинившиеся ученики, склонив головы, и молчали. Ножиков предупредил, что знает факты незаконного получения родственниками чиновников квартир и поэтому примет меры по изъятию этих квартир. Лёд тронулся! Нам стали предлагать разные варианты, дали заверенные гарантийные письма, что при сдаче новых домов нам выделят квартиры в соответствии с положенными нормами.
Голодовку прекратили, она длилась неделю, и мы приобрели новых друзей.
P/S При получении квартиры, мне выделили дополнительную комнату под рабочий кабинет. Защита диссертации принесла реальные материальные плоды.
Иркутск — 2012
С работами автора можно ознакомиться на сайтах:
http://newlit.ru/~sherbinin/
http://magazines.russ.ru/kreschatik/2011/2/sh6.html
http://ricolor.org/rus/lr/2/13_02_2011/
http://www.pereplet.ru/text/sherbinin01feb11.html
http://www.florida-rus.com/2011/07/sibirskie-istorii
http://www.russian-globe.com/N107/Scherbinin1.htm
http://www.msun.ru/vector/www/shcherb/Art_2010/index.htm
