В купе их ехало четверо, трое своих: Душкин, Мишка Казаков и Алексей Петрович — все из одного отдела по служебным делам, и чужак — уже лысоватый мужчина спортивного вида, видимо, одного возраста с Душкиным и Казаковым.
Мужчина, как показалось Душкину, выглядел настороженным и вёл себя несколько скованно, словно очутился не в купе с попутчиками, а в тюремной камере с ещё незнакомыми ему сокамерниками — в лицо старался никому не смотреть и быстро отводил глаза в сторону.
Душкин выложил на стол две пакета кефира, ещё кое-какую еду и сказал без улыбки, будто предупреждая попутчиков, что пить в этот раз будет только кефир.
— Суду всё ясно… — с мрачным видом отреагировал Казаков.
— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — нешуточным тоном добавил Душкин, глядя на безрадостного Казакова.
Алексей Петрович хитровато заулыбался, а чужак, не уловив скрытого смысла слов Душкина, оставался всё ещё настороженным.
В прошлом, когда они занимали своей компанией купе целиком, а такое случалось часто, то поездки проходили с изрядной выпивкой и завершались нелёгким похмельем. И Душкин решил прервать сегодня эту традицию, хотя бы лично для себя, особо не надеясь на Казакова и Алексея Петровича.
За окном замелькал пригород, а из соседнего купе доносились голоса. Среди них выделялся один звонкий, явно поставленный голос: в армии такие голоса бывают у строевых командиров, а на гражданке чаще у дикторов или преподавателей.
Голос принадлежал женщине, которая, похоже, ругая своего бывшего мужа, громко повторяла, что теперь для неё все мужчины мерзавцы, и она ничего хорошего от них ни ждёт. Душкина задели ни слова женщины, а её голос, который показался ему знакомым, и он, чтоб утолить свое любопытство, вышел в коридор.
Душкин покосился на приоткрытый вход соседнего купе и увидел там женщину, в которой почти сразу же узнал свою школьную физичку. А женщина, чуть выглянув из купе, посмотрела на него и, задержав на мгновение взгляд, опять скрылась за дверью.
Через полчаса, возвращаясь из тамбура, где они перекуривали с Казаковым, он снова мимоходом увидел физичку через распахнутую дверь соседнего купе, а она, разглядывая Душкина, даже слегка проводила его взглядом.
«Она узнала меня — непременно… — подумал он без удивления. — Я же узнал её, а что мы притворились, будто не знакомы — такое бывает… Столько лет прошло… Она ведь учитель, а я кто?!.. Ученик… И ни ей первой бросаться ко мне на шею…»
Размышляя под перестук колес о школьных годах и, вспоминая, когда он видел последний раз свою учительницу физики, Душкин пришёл к неутешительному выводу, что с той поры минуло около пятнадцати лет.
«Да, время летит… — с сожалением подумал он, но тут же подметил. — А физичка почти не изменилась… Сколько, интересно, ей сейчас?»
И Душкин окунулся в прошлое.
…Он вспомнил жаркое лето перед восьмым классом, когда вместе с приятелем собрался на речку. За ними увязалась ребятня. Брать её с собой они не хотели, поэтому мелюзгу отшили ещё во дворе. Лишь Костик, пятилетний мальчуган из подъезда Душкина, напросился, чуть не плача, и отправился вместе с ними.
Костик, тихий и задумчивый мальчуган, пользовался благосклонностью Душкина, поскольку напоминал ему о собственном, ещё недалёком детстве. Иногда Душкин подолгу с ним беседовал, катал Костика на своем велосипеде — и они подружились.
У Душкина, кроме брата, который был старше всего на два года, никого больше не было. Из-за небольшой разницы в возрасте, они часто ссорились, пытаясь утвердиться друг перед другом, чем только осложняли жизнь себе и родителям, поэтому Костик, в каком-то смысле, заполнял собой пустоту, существовавшую у него в отношениях со старшим братом.
В тот день разыгралась нешуточная гроза, мгновенно накрывшая пляж и прибрежную часть города. А затем произошла трагедия, когда Костик, пропав из виду, завозился в стороне от пляжа, недалеко от лодочной станции, где удар молнии поразил мальчугана насмерть.
Никто Душкина не винил в гибели Костика, но он сильно переживал происшедшее и до конца лета был сам не свой.
Ещё с детства, когда ему, как погибшему Костику, было не больше пяти, в его памяти запечатлелась страшная гроза в широкой южнорусской степи. Они шли тогда в станицу с матерью и другими попутчиками по дороге, пролегающей в раздольной степи, как их неожиданно настиг грозовой фронт. Для маленького Душкина голая, бескрайняя степь превратилась на полчаса в настоящий кромешный ад. Он весь промок, сильно перепугался и расплакался.
С той поры Душкин хранил воспоминания детского ужаса от жуткой грозы со сверкающими молниями, когда лишь тёплая материнская ладонь на его плече напоминала ему, что он не одинок в этой пугающей, безбрежной пустоте… А в тот трагический день, на речке, когда началась гроза, он почему-то позабыл на время про Костика и устремился на пригорок, где можно было укрыться от грозы в большой беседке или в павильонах. И лишь потом, когда дождь схлынул, испугавшись за Костика, он бросился его искать, но было уже поздно.
Прежние детские страхи Душкина, трагическая смерть Костика и смутное чувство вины не давали ему покоя, пока не наступил учебный год. Свежие впечатления и наступившие школьные заботы незаметно вытеснили из памяти неприятные воспоминания. В то время в их классе и появилась новая, совсем молоденькая физичка.
Она, выпускница местного пединститута, только приступила к преподаванию, поэтому держалась не совсем уверенно, часто краснела, но свой предмет знала, уроки вела хорошо, да и к ребятам относилась с искренней простотой. И уже через короткое время молодая учительница вжилась в преподавательский коллектив и завоевала авторитет среди учеников.
У физички сложились неприметные, но особые отношения с одной ученицей, которая оказалась самой старшей в их классе. Эту девушку-второгодницу звали Верой, к тому же в школу она пошла несколько позже других ребят. Вероятно, по этой причине девушка выделялась среди них не тягой к знаниям и прилежанием в учебе, а своей какой-то взрослостью.
Многим Вера казалась милой девушкой, а некоторые ребята считали её даже красавицей. Неглупая девушка давно охладела к учебе и романтическую душу Веры уже больше волновали молодые люди, наряды и танцы. Вера была старшей дочерью из простой многодетной семьи и ныне готовилась в невесты.
К Душкину Вера относилась хорошо, и ей, по какой-то странности, особенно нравился его выступающий кадык, который она любила трогать на переменках и грозилась поставить на нём засос. Вот с этой Верой, как позже узнал Душкин, молодая физичка бегала на танцы, где её ученица-подружка подыскивала жениха не только для себя, но и для неё.
После восьмого класса Вера оставила школу и поступила работать на завод, а молоденькая физичка вскоре вышла замуж и в девятом классе, после третьей четверти, ушла в декрет. И после этого жизненные пути физички, Веры и Душкина разошлись…
Приятные воспоминания Душкина прервал Мишка Казакова, который подсел к нему и спросил приглушённым голосом:
— Ну, ты, пить будешь?
Душкин отрицательно мотнул головой.
— Понятно… — без радости, с едва уловимой обидой произнёс Мишка и отодвинулся от него.
Лысоватый чужак, как выяснилось, оказался бывшим футболистом, а среди бывших футболистов и хоккеистов непьющие личности Душкину не попадались, поэтому чужак с охотой согласился составить компанию Мишке с Петровичем. Пока они готовились в выпивке, Душкин отправился в одиночестве на перекур.
В тамбуре он обратил внимание на парочку: высокого шатена с красивой прической и его спутницу — молодую женщину в вельветовых джинсах и в светлой, облегающей стройную фигуру, блузке. Они перешептывались и негромко смеялись. Иногда шатен наклонялся к ней, говоря что-то на ухо, и откровенно лапал женщину за талию и высокую грудь, которая, как заметил Душкин, выглядела без лифчика весьма соблазнительно.
Душкин был почему-то уверен, что большинство женщин предпочитают высоких шатенов с голубыми глазами. Сам таковым не являясь, он, тем не менее, не переживал по этому поводу, но когда высокий шатен проходил мимо, то Душкин внимательно взглянул и заметил, что у него голубые глаза, а на загорелом лице ухоженная, как у женщины, почти идеальная кожа.
Вскоре парочка вернулась в соседнее купе, где ехала физичка.
«Значит, она там чужая… — подумал Душкин про неё. — Солидный, некурящий мужик в очках, видно, босс… Дама без лифчика, что вертелась в купе рядом с ним, скорее всего, его помощница или какой-нибудь референт… А голубоглазый шатен смахивает на зама этого босса и наверняка спит с той дамой… Да, расклад не пользу школьного педагога — компания явно не её…»
Выпивка в купе Душкина была в разгаре… Лысоватый чужак освоился и в компании Мишки с Петровичем вёл себя непринужденно. Душкину быстро надоел разговор пьянеющих попутчиков, и он вышел в коридор.
В это время по нему шла молодая особа с сумкой через плечо. У неё были роскошные, вьющиеся волосы, которая она поправляла рукой, а на улыбчивом лице дамы сверкали зелёные, шалые глаза. И Душкин ухватил в ней что-то среднее между обычной молодой женщиной и зрелой тёлкой, жаждущей пастуха и ласок. Эта сисястая деваха довольно ловко, словно ящерица, проскользнула, как в свою нору, в приоткрытый наполовину вход соседнего купе и там исчезла. Душкин не удивился, посчитав, что физичке, вероятно, никто не уступил нижней полки, и она поменялась местами в купе с этой особой, только что промелькнувшей перед ним.
Душкин вернулся на место и стал почитывать газеты. Петрович, как опытный человек, принял положенную порцию алкоголя, посетил туалет и теперь, забравшись наверх, приступил к чтению книги. Мишка с повеселевшим чужаком продолжали застолье, потом ходили курить, а затем и вовсе куда-то пропали.
Приближалась ночь… Душкин лежал просто так, однако надумав немного размяться, приоткрыл дверь и заметил голубоглазого шатена с сисястой девахой. Парочка была уже навеселе и направлялась в сторону вагона-ресторана. Желание выйти у него почему-то пропало, и он заговорил с Петровичем.
Поболтав с Душкиным, Петрович зазевал и завалился спать.
Время летело, но спать Душкину не хотелось, и он, решив напоследок перекурить, собрался и вышел в тамбур. Едва закурив, он увидел, как из туалета вышла раскрасневшаяся деваха, а вслед за ней голубоглазый шатен с довольным видом.
Шалые глаза его спутницы сияли безудержной радостью, а он продолжал её лапать, как недавно лапал референтшу из своего купе. Задержавшись с полминуты, они затем проследовали дальше, а Душкин, накурившись вдоволь, вернулся обратно и попытался заснуть.
Где-то уже за полночь появился Мишка с чужаком.
Они неторопливо готовились ко сну и переговаривались.
— А этот, исусик, уже спит, — послышался насмешливый голос чужака. — Спи-спи, исусик…
Душкин, представив на миг лицо чужака, вдруг осознал, отчего ещё днём ему не понравилась физиономия этого типа. И он неожиданно захотел лягнуть ногой сверкающую в темноте лысину бывшего футболиста, но удержался.
Мишка шумно засопел, а это означало, что он чем-то недоволен.
— Я этого мужика уважаю, — негромко, но твердо произнёс он.
— А он уже спит, исусик… — продолжал насмехаться чужак.
«Пьяный попугай…» — подумал про него Душкин и быстро заснул.
Утром он спустился вниз и увидел, что лысеющего чужака нет на месте.
— Куда улетел лысый попугай? — весело спросил Душкин.
Мишка сосредоточенно молчал, будто никого не слышал и с угрюмым видом допивал кефир Душкина. Чужак не появлялся, зато появился после утреннего туалета Петрович с ещё мокрым лицом, чуть красноватыми глазами и загадочной улыбкой.
По прибытию поезда, они первыми покинули вагон, поскольку Мишка с Петровичем торопились на другой вокзал. Попрощавшись с ними, Душкин задержался на перроне в надежде увидеть свою бывшую школьную физичку ещё раз.
Но она так и не появилась, как не появились другие пассажиры из соседнего купе: солидный босс в очках со своим референтом — женщиной без лифчика и голубоглазый шатен с шалой тёлкой — любители экстремального секса… Все они куда-то исчезли, будто и не ехали с ним в одном вагоне самого обыкновенного поезда. И Душкину на мгновение почудилось, что он и сам ни с этого поезда, и ни из этого вагона, а оказался здесь, на перроне, совершенно случайно.
В поездах ему, обычно, плохо спалось, особенно, когда он был трезвым, и почти никогда ничего не снилось, но в эту ночь Душкину приснилась огромная, пустынная площадь, посреди которой стоял Костик. Он не плакал и не просился на речку, а только улыбался загадочной, как у Петровича, кривогубой улыбкой.
«Странно… Очень странно!» — вспоминая сон, подумал Душкин и, не обнаружив, ни физички, ни других знакомых попутчиков, направился вдоль перрона.
Ещё с детства Душкина пугала пустота и безбрежность, затем американские небоскрёбы, которых он никогда не видел в реальности. С некоторых пор уже взрослого Душкина не пугало, а лишь раздражало большое скопление людей. И сейчас, тяжело вздохнув, он шагнул в нелюбимую подземку и тут же в ней растворился…
