7.
События у ресторана «Прага» взбудоражили весь город. Москвичи толпами стекались на Арбат, чтобы полюбоваться на пепелище. Не верилось, что это возможно в наши дни. «Прага» превратилась в гору пепла, из которой время от времени звучали трели мобильных телефонов. «Художественного» не было вообще – он сгорел вместе со зрителями, буфетчиками и американской мечтой. «Кто же это все мог сотворить? – спрашивали, широко открыв рты, зеваки. « – Говорят, какие-то карлики из Гномлэнда», – утверждали одни. «Вздор», – отвечали другие. И если кто-то говорил, что сам видел злых карликов и проказников-гномов на месте преступления, ему говорили: «Бросьте! Не может этого быть!». По факту пожара и загадочного исчезновения «Художественного» возбудили уголовное дело. Следователи Мура сразу отвергли версию о причастности к преступлению гномов.
Тем не менее слухи с каждым днем обрастали новыми подробностями. Вездесущий Чудаков рассказал, что видел гномов в правительственных иномарках, въезжающих в ворота Кремля. Они сидели на задних сидениях с властными, пухлыми от важности лицами. Гномы? Да. Но что им там надо? Не знаю. Я поначалу подумал, заговорщическим шепотом говорил рассказчик, что это дети, но, вглядевшись, понял, что ошибаюсь. У одного из них была черная, как смоль, борода, у второго, сидевшего рядом, седые волосы.
Какие же это дети? А водители? Какие были водители? Водители – обычные люди. Да и как коротышкам с маленькими, как у пятилетних детей, ножками управлять большими машинами? Да что там машины! Миша Чудаков рассказал о том, что видел, как троица полуросликов прошла в Госдуму. Там на каком-то этаже есть смотровая комната, откуда можно наблюдать за думцами в большой, на полстены, телеэкран. Именно туда мимо ошарашенной думской публики они и устремились. Следом семенил начальник службы безопасности Думы Василий Кривулин.
– Уважаемые, – кричал он, – вы, собственно, по какому делу? Предоставьте ваши мандаты.
У входа в смотровую один из гномов остановился, окинул Кривулина надменным взглядом и сказал:
– Кривулин, займись своим прямым делом, иначе схлопочешь по физиономии.
Сказав это, надменный гном, щелкнув каблуками, исчез в смотровой. Дальше произошло нечто уж совсем невероятное. Кривулин сделал шаг вперед и ткнулся носом об стену – дверь в кабинет, зарябив перед изумленными глазами начальника службы безопасности Госдумы, исчезла, покрывшись обоями, на которых висел портрет подмигивающего президента Франции Николя Саркози. Он, говорят, таким родился, продолжал рассказывать Чудаков, – подмигивающим. Родился и первым делом стал подмигивать – сначала акушерке, принимавшей роды, потом родной мамочке, а после – всему свету. Так и жил подмигивая всему и вся, независимо от того, человек перед ним или тумба. Еще говорят, что он однажды плотоядно подмигнул немецкому канцлеру, самой Анжеле Меркель. «Какая же вы пышечка!» – сказал при этом Николя. «А вы шалун, – ответила, смеясь, Анжела. – Шалун и дамский угодник». «Был бы я молод, честное слово, я устроил бы вам новый Аустерлиц», – пожимая ей локоть, сказал Саркози. «А я вам новый Ватерлоо», – сострила в ответ Меркель. Правда это или не правда, я не знаю, продолжал рассказчик, но то, что Николя подмигнул Кривулину – факт, сам видел. Померещилось? Не допускаю, потому что был трезв, как стеклышко. Кривулин после этого подошел ко мне и спросил: «Вы все видели?». «Да, – ответил я. – И могу засвидетельствовать». «Да что тут свидетельствовать! Надо ехать домой и пить водку. Вы как?».
Вася согласился. Друзья уехали на чудаковскую дачу и, плюнув на все, стали пить. Пили три дня. На четвертый Кривулин спросил:
– А куда девались гномы?
– Не знаю. После революции их вообще нигде не было, а тут, гляди-ка, объявились, – сказал Миша.
– К тому же ведут себя, как в своем доме, никого уважения к людям.
– Да еще в Госдуме.
– А то! Так что же будем делать? Пить больше трех дней подряд неприлично.
– Согласен. Я предлагаю слетать на Лубянку. У меня там приятель в отделе по внешним связям. Попробуем что-нибудь разузнать у него. Ты как, Вася?
– Едем.
Пока Чудаков и Кривулин едут на Лубянку, надо немного рассказать о Гномландии (или о Гномлэнде, как кому нравится). В этом карликовом государстве еще несколько веков назад установился коммунизм, поскольку все, жившие в этой стране, были одного роста – не более одного метра. Если кто-то каким-то чудом вырастал хоть на сантиметр выше, в государстве гномов начиналась настоящая паника. Дело в том, что гномы носили одного размера одежду и обувь, которые поточным методом производили их швейные и обувные фабрики, и для того, чтобы произвести вещь другого размера, надо было перестроить всю систему производства. Можно было бы для высокорослого гнома сшить одежду ручным способом, но гномы уже давно забыли, как это делается – больше полвека никто этому не учился, поскольку не было в этом нужды. Что же делать? В таких случаях созывался Большой Совет, где собирались старейшины и решали, как выйти из столь щекотливого положения. На суд старейшин приглашались родители юноши, да и сам высокорослый истукан. Виновник скандал стоял перед строгим судом, пристыжено опустив голову. Начинался, как водится, допрос. Большой Совет интересовался, как и чем кормили юношу. Возможно, сердобольные родители перекармливали сына, давая ему на обед чуть больше, чем установлено законом? Например, если, согласно Закону «О питании», каждый гном мог съесть только одну морковь, двенадцать граммов свеклы, двадцать четыре горошинки и в неделю раз по одному яйцу и котлете из кроличьего мяса, то этот съедал больше – две моркови, пятнадцать граммов свеклы, двадцать шесть горошинок и, что совсем уж ни в какие рамки, две котлеты и пару яиц, то есть на одну морковку, три грамма свеклы, две горошинки и на одну котлету и яйцо больше, чем все остальные? Допустимо ли это? Конечно, нет. Законы нашего государства принимаются всеобщим открытым голосованием и основаны на глубоких научных разработках, в которых были задействованы лучшие умы, в том числе и лауреат Нобелевской премии Иоанн Многомудрый. В Законе четко прописано, что одной моркови, двенадцати граммов свеклы и двадцати четырех горошинок вполне достаточно, чтобы ребенок рос, не испытывая острых приступов голода, не кашлял и не болел корью. Разумеется, мы цивилизованные гномы и не рассматриваем закон как догму. И если будет доказано, что в Закон надо ввести поправки, то мы их введем. Так было сто пятьдесят лет назад, когда предел роста был превышен сразу тремя представителями нашего народа. Двое из них переросли всех на два сантиметра, а третий на все пять! Расследование инцидентов показало, что нормативы кормления не были нарушены, родители великанов, законопослушные гномы, не баловали отпрысков. Что же тогда стало причиной мутации, воплотившейся в невиданный, по меркам гномов, рост? Исследования показали, что причиной мутации стали сбросы химических отходов с бумагаделательных заводов, которые построили в верховьях реки Урка люди. В те годы гномы соорудили очистные сооружения и провели целую систему обводных каналов, чтобы грязная вода не поступала в водные резервуары их государства. Дело это было весьма затратным, но результат того стоил – болезнь высокого роста была побеждена.
Я не оговорился – речь идет как раз «о болезни высокого роста». Много веков назад гномы не обращали особого внимания на мутирующих соплеменников. Подумаешь, вырос на несколько сантиметров выше других! Да расти хоть до небес, оставайся только гномом – добрым, умным, законопослушным, относись ко всем как к братьям и сестрам, чти заповеди отцов, мы будем только рады! Но многолетний опыт наблюдений приводил сообщество гномов к другим, куда более печальным выводам. Стоило гному оказаться хоть на сантиметр выше ростом, как он на глазах у всех преображался, превращаясь из послушного юноши в отвязного насмешника, циника и наглеца. У него и походка становилась другая, этакая неуважительная ко всем, и взгляд наплевательский, сверху вниз, с микробом превосходства, как у больного шизофренией, и голос, как у Иоанна Многомудрого, словно ему не четырнадцать лет от роду, а все сто. А послушаешь его – господи боже, какую же околесицу он несет! Я, дескать, гном особый, избранный, можно сказать, сверхгном, и относится ко мне следует с особым уважением и почетом. Вот так. Поначалу гномы резюмировали это как умственные отклонения, вызванные «болезнью роста», и никаких мер по отношению к своим великанам не принимали. Но когда один из них в драке откусил другому ухо и выплюнул кровавый ошметок в цветочную клумбу, все всполошились: так больше жить нельзя! Как угодно, господа старейшины, но с этим из ряда вон выходящим событием не считаться — грех, что-то надо делать. И чем скорее, тем лучше. Надо собирать Большой Совет и решать, какие, в первую очередь, принимать меры, причем меры экстренные, иначе, не ровен час, он всем нам уши пооткусывает. Как нам после этого жить? Словом, откусанное ухо (чего же боле?) было воспринято как угроза тысячелетней цивилизации гномов. Снова созвали Большой Совет. Три дня и три ночи судили-рядили и, наконец, пришли к следующему выводу: преступника посадить на строжайшую диету, а ученым разработать и вынести на суд общественности способы лечения болезни. Приносило ли лечение диетой положительные результаты? Пожалуй, да. Во всяком случае, после многомесячного поста провинившегося снова приглашали на Совет Старейшин. Великан стоял, стыдливо разглядывая землю у ног и, сжимая кулаки, готовился к перекрестному допросу. Главным на таких судилищах был прокурор – должность, на которую избирались самые въедливые из гномов. Осужденные их искренне ненавидели как раз за въедливость – ни одной горошинки не упустят, ни грамма свеклы не простят, а за котлету удавятся, если не отправят чревоугодника в рабство. Избранный сегодня – из того же теста. Все звали его Свернигора, а за спиной «Гусь лапчатый». Почему гусь, не знаю. Гусей в Гномлэнде давно уже не было – больше ста лет назад они, улетели на юг и не вернулись. Говорят, что на обратном пути их приютили люди, которые кормили их хлебом, а это куда лучше куриного помета, которым потчевали их гномы. Но это к слову. Прокурор Свернигора уже прохаживался мимо рядов, где сидели старцы, и победоносно глядел на юношу.
– Однако приступим, – сказал он. – Ответьте, молодой человек, считаете ли вы, что уже исправились, и не будете совершать преступления, за которые были наказаны?
– Да, – отвечал юноша.
– Считаете ли вы себя сейчас, после длительного лечения, особым, избранным, лучшим среди своих собратьев?
– Нет, не считаю. Я такой же, как все.
– Вы здоровы?
– Да.
– Вы говорите правду?
– Да.
– Вы сейчас чистосердечны, и не имеете цели ввести в заблуждение Большой Совет?
– Да. Я много думал над этим.
– А как же лишняя котлетка? – не без ехидства спросил у него один из старейшин с редким для гномов именем Иегуда. – Как же еще парочка свежих морковин и еще яйцо к личному рациону? А? Небось, слюнки текут при одной мысли, что когда-то ел от пуза? Говорите честно, юноша.
Лицо молодого гнома покрылось краской стыда.
– Я уже об этом не думаю – сказал он, исподлобья взглянув на вредного старца – И… и мне очень стыдно, стыдно и больно за малодушие, проявленное по отношению к котлете. Поверьте, я даже не заметил, как она оказалась у меня во рту. Как-то все само собой произошло.
– Что значит само собой? – улыбнулся Свернигора, оглядывая окружающих. – У котлетки обнаружились лапки и она, как лягушка, запрыгнула вам в рот?
– Примерно, так – пробурчал юноша. – Чертовщина какая-то.
– Чертовщина?
– Да. Я на нее только поглядел, а она, растудыть ее, уже во рту, уже полезла в горло и колом упала в желудок.
– А яйцо?! – вскрикнул все тот же Иегуда, слова, как пули, выскакивали из черной дырки рта. – Оно тоже – само собой? Выходит вы употребили его неочищенным, со скорлупой?
– Да, само собой, – ответил юноша
– Что-о-о? – уже возопил вредный старикашка, отчего его рот превратился в жерло пушки, откуда, вот-вот вылетит смертоносное ядро. – Вы дурите нас, молодой человек. Не может яйцо самоочиститься и залететь в рот.
– Ошибаетесь, – возразил юноша. – Это яйцо как раз самочистилось и вползло мне в рот. Я сопротивлялся, сжимал зубы, отплевывался, делал попытки выкашлять его – все безуспешно.
Юноша заплакал:
– Уважаемый Совет, это правда, – сквозь слезы проговорил он. – Мне кажется, меня околдовали. Помогите мне.
Юноша просил таким жалким голоском, что, будь у присутствовавших сердца из уральского гранита, они смягчились бы, как пластилин, наполнились бы сочувствием и воззвали старейшин к милосердию.
Но не таков был Иегуда. Он встал и строго сказал:
– Я не верю ни одному вашему слову. Все ложь.
– Но я говорю правду.
– Не верю, рассказывайте эти побасенки своим друзьям.
– Это не побасенки.
– Жанр вы можете выбрать сами, но, знайте, меня вы ни в чем не переубедили. Я могу поверить во все что угодно, но только не в летающие котлеты и яйца. Нонсенс!
Иегуда сел, всем видом демонстрируя собранию, что остается при своем мнении и что юноша заслуживает самого сурового наказания.
Стало тихо. Члены Совета от изумления открыли рты, зиявшие черными, как заячьи норы, дырами. Один Свернигора сохранял спокойствие и – о, правосудие! – едкими глазами сверлил разговорившегося не к месту юношу.
– Значит, говорите, заколдовали? – спросил он. – А закон? Как же закон? Вы о нем в этот момент подумали?
– Еще бы, – ответил юноша. – Меня после этих котлет и яиц три дня рвало. Потому как стыдно было.
– Хорошо, хоть стыдно, – сказал Свернигора и, повернувшись к старцам, спросил: – Так что будем делать, уважаемый Совет? Каким будет ваш вердикт?
Члены Совета собрались в ложе Иоанна Многомудрого, пошептались и сделали следующий вывод:
– На первый раз простить.
– Хорошо, – резюмировал прокурор. – Вам, молодой человек, остается только дать слово, что до конца жизни вы будете добросовестным, законопослушным гномом.
– Даю слово.
– В ином случае, согласно законам нашего государства, за повторное преступление вас ждет участь раба, и вы будете жить в консервационном лагере среди лютенов. Вам известны эти законы?
– Да.
– Ну, что ж.… С учетом чистосердечного раскаяния и ввиду того, что вы впервые совершили проступок, порицаемый нашим обществом, и обещаете почтенному собранию не повторять их впредь, Совет освобождает вас от строгой диеты. Вы свободны, юноша.
