13.
Шишигину не повезло. Он сел в свободное кресло в последнем ряду позади мужчины с огромной, как астраханский арбуз, головой. Сцена для него была почти закрыта, кроме уголков, где изредка появлялся некий граф Альмаро, рассуждавший о любви, о сводившей его с ума страсти, и о предмете любви, о несравненной маркизе Лючии, той самой одноименной «сорокалетней девственнице». Они порой оказывались наедине, в уголке, под ухом человека с арбузом, и тогда граф Альмаро обнаруживал
талант красноречия, вынуждавший бледнеть и трепетать маркизу Лючию. Она едко острила, вызывая смех в зале, но это не охлаждало пыл влюбленного графа.
АЛЬМАРО (с пафосом).
Маркиза милая, сегодня ночью
Я видел сон, где мы, уединившись
Под старым дубом, что цветет у старой крепости,
Построенной еще Великим Педро Кульмалино,
В тот год, когда мы отстояли честь Испании
В войне с жестоким турком Сулейманом.
ЛЮЧИЯ.
Ах, как скучны мужчины! Одна война
И подвиги у них на языке. Друг мой, граф!
Мне кажется, когда вы родились
И в первый раз открыли глаза,
То взор ваш усладила не грудь кормилицы,
А черное лицо врага.
АЛЬМАРО.
О, нет, маркиза!
Под дубом тем, как два влюбленных голубка,
Мы говорили только о любви.
ЛЮЧИЯ (пряча глаза).
Ах, любовь!
Увы, неведомо мне чувство это.
АЛЬМАРО.
Любовь – это огонь, всепожирающее пламя,
В котором перемешены земные муки
И райский морс волшебных наслаждений.
Всю жизнь, до гробовой доски,
Я жажду пить сладчайшее вино
Из ваших, о, маркиза! нежных губ!
Я сделал выбор: вы – моя богиня!
Я буду вам пажом, шутом презренным,
О, только не гоните меня!
ЛЮЧИЯ.
Я вас не гоню.
Но что вы делаете с моей рукою? Граф,
Вы пересчитываете пальцы? Не трудитесь,
Не напрягайте философский ум.
Я подскажу вам, их всего лишь пять.
Смех в зале. Человек с арбузом стал чесать ухо, закрыв большой рукой тот уголок на сцене, где проходило действие. Послышался звонкий поцелуй и голос графа: «О, богиня!», следом прозвучала не менее звонкая пощечина и голос маркизы: «Как смеете вы, граф? Я честная девица, и без любви я никому – вы слышите, никому! – не позволю касаться губ моих, моих ланит колючими усами и прочей растительностью, которой полны отвратительные мужские лица». Шишигин ничего этого не видел. Арбуз чесался так долго, что ему пришлось пропустить еще несколько сцен, где, судя по звону шпор и шпаг, по крикам о помощи, долгим монологам о рыцарской чести и доблести испанских донов, грубым проклятиям и нежным, как звуки гитары, признаниям, кипели не шуточные страсти. Шишигин коснулся плеча человека с арбузом:
– Послушайте, вы не могли прекратить чесаться? – попросил он. – Я почти ничего не вижу.
– Как это прекратить чесаться? – сказал Арбуз, повернув к нему голову. – А если чешется? Оторвать ухо и положить в карман? Вы, что, выпили?
– Нет, – солгал Шишигин. – Я трезв.
– Врешь. Чую по запаху, пьян. А если пьян, сиди и не рыпайся.
– Хорошо, согласен, я немного выпил. Но и вы поймите, у вас голова больше тыквы, к тому же вы чешетесь, как прокаженный.
– Вам и голова моя не нравится? – спросил Арбуз. – Говорите, похожа на тыкву? А ваша похожа на редиску. Съели?
– Съел, съел, – шепотом ответил Шишигин, пытаясь успокоить разговорившегося соседа. – Но умоляю вас, дайте хоть на что-нибудь посмотреть.
– Как? – спросил Арбуз. – Подскажите. Хорошо, я перестану чесаться, как-нибудь потерплю, но куда я дену свою голову?
– Вы ее склоните немного налево. Можно?
– С этого надо было и начинать. А то перестаньте, мол, чесаться! Кто вы, собственно, такой? Президент России, чтобы указывать, кому чесаться можно, а кому нельзя?
– Простите меня. Я не хотел вас обидеть, – сказал Шишигин.
Он уже не только не видел, но и не слышал, что происходило на сцене. Голос Арбуза, говоривший о правах россиян на чесотку, выместил баритон графа Альмаро и тенор кабальеро Дона Диего, который тоже любил маркизу Лючию.
– К тому же сравнение моей головы с тыквой тоже не корректно, вы должны меня понять, если вы, конечно, человек образованный? Вы человек образованный?
– Да. Простите меня еще раз.
– Прощаю, – улыбнулся толстяк. – Тыквы добрые. И сладкие – не чета горьким редискам. Согласны?
– Пожалуй. Но давайте все-таки смотреть спектакль.
Арбуз склонил голову влево, и перед Шишигиным открылась правая часть сцены, где в одежде служанки, в белом чепце на голове и стоячем воротничке стояла Солдатка.
СЛУЖАНКА (волнуясь).
Граф Альмаро, спешу вам сообщить,
Меня об этом попросила госпожа маркиза,
Что к вам идет, известный всей Испании
Искусством фехтовальщика и лучшего стрелка,
Сам Дон Диего Сиракузсский,
Разгневанный, как сотня флибустьеров.
Слуги говорят, что он желает получить с вас долг,
Либо проткнуть вам шпагой сердце.
АЛЬМАРО.
Кто ты, персик?
СЛУЖАНКА.
Я служу у маркизы Лючии.
АЛЬМАРО.
Давно, ягодка? Почему я раньше тебя не видел?
(Граф пытается обнять и поцеловать служанку, она вырывается и убегает за кулисы)
Куда ты, яблочко мое? Я только
Хотел попробовать на вкус,
Как сладок виноград твоих сладчайших губ.
– Вот сволочь! – не выдержал Шишигин, склонившись над ухом человека с арбузом. – Вы это видели?
– Редкий пройдоха, – ответил тот. – То к хозяйке липнет, то к служанке.
– А кто этот дон Диего? – просил Шишигин. – Я из-за вашей, простите, тыквы пропустил почти все.
– Жених маркизы Лючии. Но она его не любит.
– А кого она любит?
– Графа Альмаро.
– Но ведь он ей изменяет на каждом шагу. Он только что лез с поцелуями к ее служанке.
– Ну и что? Женщины именно таких любят. Выходят за них замуж, а потом всю жизнь плачут, страдая и сетуя на незадачливую судьбу и злой рок. Помните, что сказал Гоголь на этот счет?
– Нет. Что вы имеете в виду?
– А то, что женщина любит черта.
– Я слышал другое: что черт живет под юбкой женщины.
– Ну, это не Гоголь сказал.
– Нет, Гоголь. Я сам это читал. Правда, очень давно.
– А я вам говорю: не Гоголь, – сказал Арбуз. – Не мог он так неприлично написать о женщине.
– Тогда и у вас не Гоголь, – обидевшись, прошептал Шишигин.
Между тем на сцене появился Дон Диего, и, обнажив шпагу, бросился на графа Альмаро. После короткой схватки оба падают.
ДОН ДИЕГО. Вы ранили меня, граф Альмаро.
АЛЬМАРО. А вы – меня, Дон Диего. Все это из-за проклятого метала. Могли бы подождать пять-десять лет, и я вернул бы вам долги до последнего золотого. Ах, Дон Диего! Не думал я, что вы настолько малодушны, что можете пожертвовать честью рыцаря ради горсти грязных золотых.
ДОН ДИЕГО. Как же вы хотели вернуть мне долг, граф? Женитьбой на маркизе Лючии? Не стыдно, граф?
(На сцене собираются актеры: маркиза Лючия, дворяне, слуги)
ДОН ДИЕГО (обращаясь к маркизе Лючии). Простите меня, маркиза. Я любил вас больше жизни. Я ревновал вас к графу, и поэтому ненавидел его, как предателя и негодяя. Да о, божественная маркиза, я ненавидел графа Альмаро, но, поверьте мне, и мысли не допускал, что эту горячую, как огонь жаровни, нетерпимую, как костер инквизиции, ненависть может успокоить только смерть одного из нас. И вот этот час настал. Он будет жить, маркиза, я ранил его легко, чтобы не огорчать вашу ангельскую душу. Я знаю, что вы, моя богиня, в тайне (возможно, даже в тайне от себя) давно его любите. Я знаю, этот щеголь ваш избранник. Желаю вам счастья, любовь моя, и прошу вас, помните иногда обо мне. (Дон Диего умирает. Маркиза Лючия плачет, плачут артисты, плачут зрители, доставая из карманов носовые платки. Из глубины сцены появляется Дон Гамадрильо, он тоже плачет).
ДОН ГАМАДРИЛЬО.
Сегодня черный день – мой лучший друг погиб.
Скорблю, как будто брата потерял. Моя душа
Кипит от жажды мести. Моя рука
Сжимает эфес острой шпаги.
Ах, как хотел бы я проткнуть клинком
Живот врага, упругий, как бурдюк с вином!
ЛЮЧИЯ (бросаясь к Дону Гамадрильо). Дон Гамадрильо, заклинаю, успокойтесь. Вы слышали, что говорил перед смертью Дон Диего?
ДОН ГАМАДРИЛЬО. Да, слышал, но лучше б я в тот час оглох, чтобы порадовать себя и дух покойного Дона Диего кровавой местью. (Обращаясь к графу Альмаро). Я съел бы ваше сердце, граф Альмаро, и помазал бы вашей кровью уста моего покойного друга, чтоб он унес в тот мир запах удовлетворенной мести.
ШИШИГИН (выкрикивает из зала). Правильно, Дон Гамадрильо! Пронзи это ненасытное брюхо шпагой, и оботри клинок о его панталоны, где кое-что имеется, и бесится, как разъяренный бык во время корриды!
ЧЕЛОВЕК С АРБУЗОМ. Согласен. Проткни его, как тыкву. От таких, с позволения сказать, донжунчиков нет покоя ни нам, ни нашим женам.
МИЛЛИАРДЕР СОЛОД (из ложи губернатора). Как мило б было поглядеть на эту сцену.
СТАРОДУБЦЕВ (оттуда же). Таких надо на кол сажать. По русскому обычаю.
МИЛЛИАРДЕР СОЛОД. Я бы и на это поглядел. Не пожалел бы акции «Газпрома», а лучше «Сбербанка», чтоб только посмотреть, как сажают на кол. Занятное, надо полагать, зрелище.
ЛЕВ ЛЕОНИДОВИЧ. Вы серьезно?
МИЛЛИАРДЕР СОЛОД. Да. А что?
ЛЕВ ЛЕОНИДОВИЧ. Мы будем скоро давать «Ивана Грозного».
МИЛЛАРДЕР СОЛОД. Там есть сцены, где сажают на кол?
ЛЕВ ЛЕОНИДОВИЧ. Там все сцены такие.
МИЛЛИАРДЕР СОЛОД. Да ну? Как славно!
ЛЕВ ЛЕОНИДОВИЧ (в рифму).
За акции «Газпрома» я б не счел за грех
Пересадить бы на кол всех.
ВСЕ:
– Убей!
– Убей!
– Убей!
ДОН ГАМАДРИЛЬО (с пафосом). Играют мною небеса! Терзает сердце жажда мести. О, рок! О, дьявол! Что же делать мне?
ЛЮЧИЯ. Ах! (падает в обморок, Дон Гамадрильо, взглянув на Лючию, бросает шпагу и быстро уходит).
ЧЕЛОВЕК С АРБУЗОМ (громко, на весь зал). Трус!
ВСЕ:
– О, Мадонна!
– Воды!
– Врача!
– Ужасный день!
ЛЮЧИЯ (открывая глаза). Где мой возлюбленный? Где граф Альмаро? Он жив?
ВСЕ:
– О, да, маркиза!
– Он жив и хочет вас обнять.
ШИШИГИН (ехидно, из зала) И не только вас.
АЛЬМАРО. Я здесь, моя любовь. Моя душа в смятении. Маркиза, милая, скажите, что я сплю, скажите, что я пьян, что выпил несколько кувшинов хмельного каталонского вина. Ужели правда то, что перед смертью сказал достойный кабальеро Дон Диего?
МАРКИЗА (бросаясь в объятья графа). Ложь перед смертью хуже святотатства. Да, граф, это правда. Я вас люблю и буду вам смиреною и верною супругой до конца моих дней.
(Граф Альмаро целует ее, хитро подмигивая служанке. Покраснев, служанка убегает за кулисы)
Занавес.
Шквал аплодисментов. Первым встал Человек с арбузом, обнаружив высокий (примерно, до театральной люстры, рост Дяди Степы) и громче всех захлопал. Шишигин, расталкивая аплодирующих, вышел из зала, где его встретила Солдатка в платье служанки, но уже без чепчика и стоячего с кружевами воротника.
– А сейчас в банкетный зал, – сказала она. – Это за винтовой лестницей напротив кабинета главного режиссера. Я скоро буду.
