ТРИ ДНЯ
(пасхальный триптих)
1.
Мы от святой воды ушли.
Мы уронили небо в бездну.
И правоверный дух ликбезный
на жизнь в безверье обрекли.
Ушла от мира весть благая.
Им правит шаткий царский трон.
Жизнь для одних – как мать родная,
а для других – как страшный сон.
Где вы, друзья? Где вы, родные?
Всех в одиночку увели
в четыре стороны земные
из четырех сторон земли.
Так и живем в своей неволе –
от похорон до похорон,
где осудить нас каждый волен,
поскольку Он не воскрешен.
Да, можно жить в тисках обета,
но жизнь без божьего огня
пройдет, как мгла в пространстве ветхом,
как в те три дня.
2.
Три дня тянулись целых три
тысячелетья
после распятья, после тризн,
притч о бессмертье.
Три дня в неведенье текла
вода Кедрона
из гор в проулки до угла
Синедриона.
Три дня хлестал по лицам дождь
упругой плетью.
Все пропадало ни за грош
с последней смертью.
Три дня апостолы его
скрывались в страхе
в лачуге с крышею кривой
у края краха.
Три дня сжималось небо в ком.
В громах и грозах
стенало все и вся кругом
и жгло вопросом.
Три дня не знали, куда гресть.
В слепом затменье
земля ждала одну лишь весть –
о воскресенье.
Три дня стояла непогодь.
И явно, без искуса,
в тиши оплакивал Господь
смерть Иисуса.
3.
Смерть – это занавес, задерни –
и жизнь покажется милей.
И кислым запахом уборной
из всех щелей
потянет вдруг. Но в те три дня
мир обернулся статью новой –
как подземелье без огня
и слова.
И выхода из этой тьмы
никто из смертных знать не знал,
не зарекаясь от тюрьмы
и от сумы. Один гадал,
другой вымучивал посланья,
что станут после «От Матфея».
И в полушаге от закланья,
от заклинаний холодея,
стояла ночь на все века,
где у порога в царство Хама
уже сворачивалась драма
и все валяли дурака.
И блудный сын опять в дорогу
ушел в ту ночь. Но, слава богу,
что не было конца терпенью.
И мир во имя Бога-Сына
воспел «Осанну» воскресенью,
когда Мария-Магдалина
вошла в лачугу с крышей ветхой,
как в книгу Нового Завета.
АПРЕЛЬ
Прощальная ласка заката
полоскою алой горит,
и запахом тмина и мяты
в вечернюю рощу манит.
Над крышей весенним набегом
в права свои входит апрель.
И дышат покоем и негой
за окнами хвоя и ель.
Как мир незнакомо приветлив
на фоне бегущих минут.
Завязываясь в петли,
вдоль веток побеги снуют.
И ветер, как платье, колышет
листву у кленовых ветвей.
И мир человечней и тише
в развалах оранжерей.
И то, что ты нынче напишешь,
что сердце невнятно споет,
хоть кто-нибудь, да услышит,
хоть кто-нибудь, да поймет.
Забудутся склоки и ругань.
Оттает гордыня, как лед.
И руку, как старому другу,
хоть кто-нибудь, да пожмет.
ПРОЩАНИЕ
Пора листопада. Осенние сны.
Пора покидать этот дом у залива
и берег овальный с плакучею ивой,
чьи ветви от моря всегда солоны.
Пора покидать этот нищий пустырь,
где осы все лето орудуют в шпротах,
а старый гамак в тростниках над болотом
качается, в воду концы опустив.
На спуске к заливу кустарник в пыли.
Над берегом солнце – уже половинка.
Там розовый пух обронили фламинго,
и розовый цвет обрели ковыли.
Отсюда до пляжа минута ходьбы,
до чайки во мгле – расстояние взгляда,
а до любви – расстояние лада
меж морем, рассветом и знаком судьбы.
***
Она присядет молча рядом,
промолвив тихо: «Ты не мой».
Об остальном все скажет взглядом,
околдовавшим милой, ладной,
осенне-нежной теплотой.
Качнется небо над скворечней.
Забьется грусть в ветвях осин.
И по аллеям парка вешним,
глотая горькие черешни,
ты побредешь домой один.
Ах, этот мир! Жестокий, грешный!
Да, он такой. И был таким.
Но не грусти. И с чувством нежным,
уже смирившись с неизбежным,
ей пожелай любви с другим.
БЕЛЫЕ СТИХИ
1.
Мы устали от чистоты чувств.
Нам неведома прозрачность мысли.
Мы рвемся к смуте смятения и
к вакханалии лжи.
Вместо чистоты чувства нам нужен чистоган,
а вместо прозрачности и честности мысли –
«нас возвышающий обман».
2.
Есть люди, которые звонят вам бесконечно,
даже тогда, когда вы отключаете
все телефоны.
В эти часы они звонят в пустоту,
где спрятались вы
с надеждой, что им это надоест
и они оставят вас в покое.
Не надоест.
Эти люди по природе своей – охотники.
Они найдут вас и там.
где вас нет.
3.
Ужасная участь старика,
от которого все устали.
«Ну, где ты, смерть?
Далека?
Близка?»
Молчит окаянная –
такая тоска!
4.
Чтобы думать о вас со светлой грустью,
я возьму в путь-дорогу с собой
горсточку земли русской
и рябины лист золотой.
И когда вы придете домой,
где не будет больше меня,
подумайте обо мне со светлой грустью,
поскольку я буду лежать под могильной плитой,
крепко-крепко прижимая к груди
горсточку земли русской
и рябины лист золотой.
