ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ

Николай Сухомозский

 

ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ

 

“Не бойся бога – бойся самого себя.
Ад и рай находятся в твоей собственной душе”.
(С. Марешаль).

 

I

Отчего человек так глуп? Крид Пашоат, совладелец небольшой фирмы, надо сказать, небезуспешно торгующей подержанными автомобилями, задал себе этот вопрос не случайно. На него “накатило”. Подобные муки совести, особенно в последнее время, он испытывал всякий раз после визита к Элен.

Действительно, что сногсшибательного он нашел в своей любовнице – юной креолке?

Ну, стройна. Ну, с будто приклеенной многообещающей улыбкой. Ну, молода до неприличия, если учесть его собственный возраст. Да еще эта отнюдь не Лолита Торрес⁶ прекрасно играет на чаранго⁷. И – точка.

Если же вспоминать недостатки, перечень будет куда длиннее!

Во-первых, глупа до ломоты в зубах – зачем ей извилины при таких изгибах?

Во-вторых, алчна до невозможности. Боже, как опротивело ее кокетливо-приторное: “А что папа сегодня принес своей милашке?”

В-третьих, донельзя самоуверенна, если не сказать, склонна к ненавязчивому шантажу, когда дело доходит до подарков.

В-четвертых, раздражают ее бесконечные капризы: то она не может заниматься “этим” без презерватива, то вдруг просит снять «надоевшую резинку”.

В-пятых…

Впрочем, к чему этот сексуальный дебет с кредитом? Разве недостаточно первых четырех аргументов, дабы бежать без оглядки куда глаза глядят?

Особенно если учесть – тоже немаловажный нюанс! – что Элен нисколечко не удовлетворяет его в постели, хотя технику освоила на уровне высшего пилотажа. Любому другому хватило бы за глаза, ходил бы под кайфом. Но что поделаешь, если он, Крид, устроен по-иному? Ему ни к чему тибетская суперпоза, если его не понимают, не чувствуют каждую клеточку партнерского Я не телом – душой. Элен же, если и проявляла интерес к нему, то он всегда был проникнут духом отлично скрываемой меркантильности.

Не исключено, сказывались гены. Из многословных рассказов любовницы он знал, что ее отцу от предка-эскомендеро⁸ досталась плантация каучуковых деревьев. За счет доходов от реализации сверхликвидного товара до поры до времени семья жила безбедно. Однако авантюрный склад характера, патологическая любовь к деньгам, стремление во что бы то ни стало приумножить капитал, доставшийся в наследство, привели к тому, что выгодный бизнес глава семьи в итоге продал, приобретя взамен акции компании по добыче олова. “Вот увидите, этот легкий металл позволит мне, словно мифическому Икару, легко взлететь. И очень высоко, – любил повторять он. – Мы еще увидим небо в алмазах!”

Мать не возражала, хотя, будучи женщиной достаточно образованной, знала, чем закончилась для Икара его воздухоплавательная авантюра. Если же мифологическое событие экстраполировать на маниловские прожекты мужа, то ответ давала местная пословица “Боливия оживает и умирает вместе с ростом и падением цен на олово”.

Ежегодно сотни предпринимателей, дабы спасти собственное дело, вынуждены прибегать к отчаянным шагам, не оглядываясь на закон, и в результате лицезреют небо не в алмазах, а в клеточку.

Другие, рискнувшие сделать деньги на оловянном бизнесе, стрелялись, шли по миру с сумой, а наиболее сильные духом – такие были, скорее, исключением, чем правилом – нанимались простыми рабочими на еще вчера принадлежащие им рудники.

Легкий металл лег неподъемным бременем и на плечи отца Элен. В один из моментов, поставив не на ту лошадку, бедняга разорился. На еще остающиеся крохи попробовал начать с нуля, загоревшись идеей торговли селитрой, которой так богата Атакамская пустыня. Но над ним словно повис злой рок: опять ничего не получилось. На партию закупленного им сырья покупателей так и не нашлось. Да и кому интересны, например, песок в пустыне или соленая вода в океане?

Вернуть в этот раз удалось копейки.

И мужик сломался. Как это обычно бывает, независимо от цвета кожи и оскала рожи. Нанимался на работу, меняя места, как перчатки. Больше недели нигде не удерживался. А пристрастившись к листьям коки, а позже – марихуане, и вовсе махнул на жизнь рукой. В конце концов (как он в минуту просветления выразился, “чтобы не позорить семью”), ушел к индианке-кечуа.⁹ Прозябал в неблагоустроенном домике из адобы¹⁰ без окон, с земляным полом и крышей, крытой ичу¹¹. Подряжался на разовую работу, получив за которую деньги, тут же пускал их на травку.

Через год невиданного для протестантской семьи Элен позора отца с проломленной такльей¹² головой нашли в одном из высокогорных кварталов Ла-Паса.

Жилось им с матерью к тому времени несладко. И если бы не кое-какая помощь дальнего родственника, удачно стартовавшего после окончания университета и имеющего неплохую должность в одном из правительственных учреждений, а также престижное жилье в квартале Колокото,¹³ пришлось бы вовсе худо. Иными словами, Элен, что называется, с младых ногтей на собственном желудке прочувствовала разницу между сытой жизнью и полуголодной. Была ей – и очень! – понятна роль в судьбе каждого денежных знаков. Поэтому она их так и любила.

Что касается Крида, то из толпы он выделялся, прежде всего, одеждой, ибо прикид всегда имел нарочито вызывающий. Это, по мнению близко его знающих, было ни что иное, как защитная реакция, своеобразный скафандр, маскирующий элементарную застенчивость.

Одежду, кроме особо торжественных случаев, составляли неизменные джинсы черного цвета, светло-серая рубашка, ковбойка о десяти застежках-молниях и туфли на высоком каблуке. Ни при каких погодных условиях торговец подержанными авто не расставался с видавшим виды полосатым, словно зебра, беретом, центр которого украшала антенна-пупырышек – размером со стручок перца. И дело заключалось вовсе не в отсутствии наличности или критическом состоянии кредитной карточки. Не свидетельствовал этот факт и о дурновкусии: просто сей головной убор был дорог владельцу, как память, и, следовательно, необходим, подобно глотку ключевой воды усталому путнику. Редкие смешки Крид пропускал мимо ушей: мода на береты для него никогда не проходила и была вечной, как Агасфер.

За приверженность к пупырышку все без исключения, знавшие Крида, будто сговорившись, окрестили его “стручком”. Близкие же приятели, когда речь заходила о росте друга, беззлобно иронизировали: “Пять с половиною футов без антенны”.

Выделялось среди среднестатистической толпы и лицо нашего главного героя. Да что там выделялось – о нем можно было слагать оды.

Классический греческий профиль свел с ума не одну мадам – и это только в возрастном промежутке от пятнадцати до шестидесяти. О воздыхательницах моложе и старше автор умалчивает: первое – непривычно, второе – неприлично.

Отдельно надо сказать о носе. Особую пикантность ему придавала родинка, разместившаяся на левом крыле, в виде миниатюрной элегантной звездочки. Те, кто видел Крида впервые, пребывали в убеждении: она – суть изящная татуировка.

Впечатляющий “фасад” дополняли слегка раскосые миндалевидные глаза бездонной синевы и строгая линия чуть припухлых губ. Смуглая кожа лишь подчеркивала колоритный до неестественности контраст между тем и другим.

Не портило некогда стройной фигуры даже появившееся в последнее время едва заметное брюшко. Кстати, на подначки по этому поводу, от кого бы они ни исходили, Крид неизменно реагировал дежурной шуткой: “Вы заблуждаетесь, это у меня не живот увеличился, а грудь запала”.

Всех, кому приходилось общаться с торговцем подержанными автомобилями, подкупали его умение подтрунивать над собой и никогда при этом не переходить, как говорится, на личности.

В мире существовало лишь три вещи, которых он жутко боялся. О первых двух знали все близкие. Это высота (на самолетах не летал и, по возможности, старался выше четвертого этажа не подниматься) и змеи (боже упаси пройтись по лесу босиком!).

О третьей никто даже не подозревал: трусишка скрывал ее, как семиклассница – зачатие. Заключалась она в том, что взрослый мужчина панически БОЯЛСЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВА.

 

II

Ложь – в ней он априори, не подавая вида, подозревал каждого. Прекрасно осознавая, откуда растут ноги у сего чрезвычайно болезненного психологического “пунктика”.

Едва Криду исполнилось четыре года, его мать сбежала с другим. Покидала дом в отсутствие мужа. Сынишка спросил:

– Ты далеко?

– Очень! – ответила та.

– А когда вернешься?

– Скоро!

– Как скоро? – упорствовал, будто почуяв неладное, малыш.

Женщина показала на дверной косяк, где ежегодно ставили зарубки, обозначая, на сколько подрос первенец:

– Как только вырастешь еще на одну отметину!

– Правда?!

– Правда, сыночек! Как ты можешь сомневаться?

– Ты не обманешь? – не унимался Крид.

– Что ты, моя кровинушка! Я обязательно вернусь и привезу тебе кучу красивых игрушек.

Случилось так, что ближайший год малышу было не до игрушек. Он тяжело заболел и оказался прикованным к постели. Студент-медик, которого смог пригласить отец, учитывая их доходы, не исключал нервного срыва, сказавшемся на опорно-двигательном аппарате. Отец при этом смущенно отводил взгляд в сторону. Он еще не знал, что малолетнему сыну придется провести в постели долгих одиннадцать месяцев.

Единственными живыми существами, скрашивающими будни мальчика, были… две мухи. С которыми он крепко подружился.

Сначала, правда, их было значительно больше, но постепенно остальные куда-то исчезли.

Крид не раз пытался угадать судьбу пропавших без вести. То ему казалось, что мухам попросту надоели скука и убожество, царящие в лачуге, и они отправились в места более оживленные, к примеру, на богатую – и уже одним этим веселую! – свадьбу. То представлял, как его крылатые друзья гибнут в кровавой навозной разборке, уступив более сильному противнику. Случалось, Криду становилось их жаль настолько, что он начинал плакать, прощая коварную измену.

И тихо радовался, что эти две сохранили верность, хотя наверняка каждый вечер ложатся (или садятся?) спать, как и он сам, впроголодь.

Одной он дал имя Зузу, другой – Биби. И вскоре уже узнавал их в “лицо”. А если быть точным, то не в “лицо”, а по приметам.

У Зузу, видимо, в драке за мушиного жениха, основательно пострадало левое крыло – оно стало зубчатым и короче правого. Как заметил Крид, при заходе на посадку инвалидке приходилось несладко: она как бы заваливалась на бок. Но до авиакатастроф дело, к вящему удовольствию малыша, не доходило. В последний момент муха изворачивалась и приземлялась на “аэродром” без всяких происшествий.

В свою очередь, брюшко Биби было испачкано чем-то несмывающимся белым. Скорее всего, села когда-то на свежеокрашенный белилами подоконник.

“Вот бедняги!” – горевал малыш над нелегкими судьбами своих подруг, живущих, как и он, без матери и в замкнутом пространстве.

Он был им очень благодарен за то, что не бросили в трудную минуту. “Повезло, что встретил именно Зузу и Биби!? – размышлял малолетний философ. – Ведь они не улетели, к примеру, в роскошный особняк на улице Мурильо, хотя там в баке с отходами еды куда больше, чем в их с отцом, давно не работающем и поэтому покрывшемся толстым слоем пыли и паутиной, холодильнике. За это я их, когда умрут, если сам к тому времени выздоровею, похороню со всеми почестями на заднем дворе. Даже салют из хлопушки устрою, если отец даст несколько песо”.

Вечером приходил с работы уставший глава семейства и первым делом интересовался, не скучно ли было сыну, заходила ли соседка? Шумно ругался, когда узнавал, что заглядывала лишь единожды или вовсе нет. Однако Крид относился к этому ритуалу, как обязательному, но никому не нужному и ничего не значащему. Ибо однажды случайно через полуоткрытое окно услышал, как отец унижался перед толстой Санхи:

– Неужели тебе тяжело переступить порог моего дома?

– Да что-то опять нездоровится, – притворно вздыхала та.

– Да хоть пару раз на день! Большего не прошу.

– Сколько втолковывать в твою глупую башку: не вернется твоя женушка и не надейся! Давай сходиться, будет кому и дом вести, и за мальчонкой присматривать.

– Я лучше отработаю – помогу тебе по хозяйству или в огороде, – напряженным голосом говорил отец. – Ну как, заглянешь?!

– Куда тебя денешь?! – жеманничала соседка. – Однако долго так продолжаться не может. Заруби себе на носу!

Крид накрыл голову подушкой, дабы не выкрикнуть что-нибудь обидное в адрес старой жабы. Что она к ним цепляется?! Мама обязательно вернется – она Криду обещала. Когда он подрастет на одну зарубку. Может, уже и подрос, только как измерить, если он уже несколько месяцев не встает с постели? Да и мама бы появилась, если бы он перерос зарубку, а так, видно, еще малость не хватает.

Если же отец приведет в дом эту корову, он, Крид, как только встанет на ноги, убежит. Правда, возникает вопрос: а как же он, в таком случае, встретится с мамой, когда та вернется? Этого малыш не знал и от бессилия снова начинал плакать. Попутно молил бога, чтобы тот помог ему быстрее выздороветь. Пусть не окончательно, а только чтобы получить возможность подойти к заветному дверному косяку.

…С тех пор прошло без малого четыре десятилетия. До семи лет он верил, что детей приносит аист, а потом понял, что это утка. “Лживую” зарубку перерос более чем вдвое (она уже едва доставала до ширинки), а мать, увы, так и не появилась.

Предательство самого дорогого человека наложило на его психику неизгладимый отпечаток. С тех пор, даже став взрослым, Крид любой чужой поступок, каждое услышанное слово подвергал сомнению, ни единому человеку изначально не верил. Даже вырастившему его отцу, когда тот еще был жив и который так и не женился на соседке. И ничего поделать с собой, как ни пытался, Крид не мог.

Простил только Зузу и Биби, которые, в конце концов, исчезли из их лачуги: те ведь ему ничего не обещали.

А вот мать… Для мальчишки, наконец понявшего, что она обманула с о з н а т е л ь н о, мир превратился в океан Лжи. Который утлый челнок его Судьбы бороздил под парусом Надежды в поисках острова Истина. Суденышко протекало. Крид конопатил щели, заводил пластырь. Но все напрасно. Вода буквально заливала дырявую посудину, хотя он из последних сил черпал предательскую жидкость, стремясь остаться на плаву. С таким неистовством стихии противостояли разве что рабы на галерах, подгоняемые ударами палок и плетей. Его же подстегивала ненависть к окружающей лодку и нагло проникающей внутрь корпуса воде – гнусной лжи.

Знала бы мать, какую пробоину в психике сына она проделала, может, хоть сейчас, если жива, сдержала бы слово и появилась – пусть на минуту. Крид, вопреки всему, ЖДАЛ и, скрывая это даже от самого себя, все еще НАДЕЯЛСЯ…

 

III

Жене он изменил не впервые. Но к донжуанам причислить себя, даже с большой натяжкой, не мог. Цветы в чужом саду сохранивший былую привлекательность сорокапятилетний мини-ловелас срывал достаточно редко. Несмотря на то, что на него, зрелого самца, которому от матери-филиппинки достались густые иссиня-черные волосы и смуглая золотистая кожа, а от отца-португальца – доброе сердце, легко ранимая душа, страсть к рыбалке и труднообъяснимое увлечение широкими поясами, имели виды многочисленные дамы, в том числе, и из числа светских львиц.

Мужчиной он стал довольно поздно, особенно если учесть южный темперамент латиноамериканцев. Не удивительно, что в кругу ребят, начиная лет с двенадцати, где бы они и по какому поводу ни собирались, речь непременно касалась представительниц женского пола. Любой из них готов был на какую угодно жертву, лишь бы хоть на мгновенье очутиться между раскинутых женских ног. Причем возраст дам не имел для будущих жиголо ровным счетом никакого значения.

Подростки из индейских семей уже вовсю тискались по темным углам, а многие занимались уже и сексом. Однако Крид обитал в протестантском кругу, где правила морали соблюдались очень строго. Безусловно, сам он любое из них презрел бы, не раздумывая, в обмен на жаркие объятия нескромной подруги. Однако девочки, с которыми он общался, слыли недотрогами. Легкие объятия, невинный поцелуй в щеку – вот максимум, на что, даже при известной доле наглости, приходилось рассчитывать.

Независимо от религиозных убеждений или их полного отсутствия, подростки буквально бредили женскими телами. Онанизм многих уже не удовлетворял, став тем, чем был на самом деле, – жалким суррогатом секса.

Сейчас даже неловко вспоминать о том, как “озабоченные” ребята пытались имитировать женский половой орган. Не мудрствуя лукаво, в секвойе долбили круглое отверстие, обклеивали его заранее припасенной козьей шерстью и начинали по очереди “заниматься любовью”. Бедное дерево, за тысячу лет своей истории над ним, скорее всего, подобным образом никто так не надругался!

Чего греха таить, ребята поразбитнее и нетерпеливее выбирали в “любовницы” какое-нибудь животное. Нарабатывалось даже некоторое подобие техники полового акта, а опыт передавался только своим. К примеру, уже с 12-13 лет подростки уже были в курсе, что, прежде чем заняться с животным сексом, нужно запастись хотя бы примитивными сапогами из камыша тотора. Натянув их, какой бы жаркой ни была погода, юный “трахальщик” отправлялся на пастбище. Там, выбрав молодую ламу или овцу (дело вкуса и личных симпатий!), вставлял ее задние ноги в сапоги, дабы во время акта та не могла сделать ни единого шага, и “дрючил” несчастную нередко до потери сознания. Естественного, собственного. Ибо животному подобные телодвижения – по барабану. Да и кому оно могло пожаловаться? Разве что уругвайскому приблуде, немому пастуху Оскару, который сам уже не один год настойчиво “ухаживал” за ламой-двухлеткой.

Краснеть за себя Криду не приходилось. Ни с деревьями, ни с животными сексуальной связи он ни разу в жизни не имел. Тихонько и со вкусом, без чрезмерного напряга онанировал до семнадцати лет. Первый любовный опыт (с девицей легкого поведения) запомнился лишь едким запахом давно не мытой плоти, ударивший в нос, едва “ухажер” приспустил трусики “дамы”. Да тем, что донести до лона свой “инструмент” так и не успел, кончив прямо на ляжку партнерши. Удовольствие получил, надо сказать, ниже среднего. Нередко куда большее приносил онанизм.

И в дальнейшем с женщинами Криду везло не очень. Нет, парнем он был хоть куда – симпатичным, острым на слово, не жадным. Да и касаемо непосредственно внутрикальсонных достоинств, то, увидев оные, дамы приходили в неуемный восторг. Мужчины же, которыми выпадало побывать в бане с Кридом, начинали комплексовать. А один как-то с завистью произнес:

– Полжизни отдал бы, лишь взять у тебя “его” напрокат – хотя бы на одну ночь!

По зрелому размышлению Крид пришел к выводу: если бы “инструмент” отстегивался, как, допустим, морской кортик, он мог бы сколотить приличный капитал. Сдавая НАПРОКАТ свое МУЖСКОЕ ДОСТОИНСТВО, а не автомобили, как теперь.

 

IV

Представительницы слабого пола своим вниманием его не обходили. Однако – злой рок! – когда дело доходило до постели, у него очень часто получалось не так, как хотелось. Вот и с той темпераментной итальянкой – форменный казус.

В Потоси¹⁴ его привели дела, а сексуальную партнершу? – стремление увидеть мир. Крепко сбитая фигура, чуть подкрашенный “бантик” губ. Стройные бедра едва прикрывала короткая кожаная юбка, не скрывающая, а подчеркивающая несомненные достоинства, в каждом движении которых чувствовалась невероятная упругость.

“Не тело, а батут!”, – подумал Крид. – Вот бы выполнить на таком несколько упражнений серии ультра-си”.

И надо же, в этот момент поразившая его воображение незнакомка начала растерянно оглядываться по сторонам, явно в поисках помощи. В мгновенье ока подлетевший к прилавку Крид предложил свои услуги, кои тут же с благодарностью были приняты. Оказалось, туристка никак не могла взять в толк, почему торговка отказывается продать ей понравившийся сувенир. Криду не надо было даже ничего спрашивать у пожилой индианки, он сразу понял, что синьорина, как отрекомендовалась незнакомка, хочет приобрести приглянувшуюся шляпу-котелок, находящуюся в личной собственности и, следовательно, товаром не являвшуюся. Несложные переговоры – и сотня песо сверху разрешили проблему – к вящему удовольствию всех сторон.

Обрадованная дочь Аппенинского полуострова пригласила “посредника” в состоявшейся торговой сделке отведать миндаля и фундука, предусмотрительно прихваченного ею с далекой родины:

– Вкус – неземной! Подобных не приходилось пробовать даже Софи Лорен!

И улыбнулась обворожительно:

– Не бойся! Леттура!¹⁵ – ткнула себя пальцем в высоко вздымающуюся грудь, видимо, давая понять, что она – не девица легкого поведения, а замужняя матронесса. – А ты будешь мой боливийский Баббо Натале. ¹⁶

В номере она жарко прижалась к Криду и что есть силы рванула застежку-молнию его брюк. Чтобы через мгновенье восхищенно воскликнуть:

– Мама миа, какой “фундук”!!! Такого я, наверное, еще никогда не пробовала! Пусть мне позавидует эта невыносимая задавака Лорен!

В секунду сбросила с себя одежды и с томным возгласом ничком упала на постель. Не стал тянуть резинку своих трусов и Крид. Тем более, “фундук” явно жаждал немедленного и более тесного знакомства с азартной европейкой.

– Боже! – вскрикнула та, едва “торговый посредник” улегся между ее соблазнительных бедер, голосом, от которого вздрогнула даже занавеска на окне. Увы, неожиданный и столь громкий вопль испугал Крида. Результат – “фундук” приобрел… размер завязи.

– Милый, что такое?! Твой “орех”… меня… не любить? Почему такой маленький? Что случилось?

– Немножечко испугался крика, дорогая!

– Моменто! – перебила партнерша. – Я отказываюсь понимать. Объясни, пожалуйста! Вы в Боливии делаете “это” совсем-совсем тихо? Как на кладбище, да?!

– Ну, не как на кладбище, а как на поминках! – смягчил тираду итальянки Крид. – Так принято!

И чтобы дама не сомневалась, добавил:

– Народный обычай!

– О-о, я понимай! Фольклор! Хорошо, не раскрою рта, как … как … форель!

Выпили по стаканчику прекрасного итальянского вини деи кастелли¹⁷.

– Нравится? – спросила хозяйка номера.

– Очень! – не погрешил против истины Крид. – Люблю напитки твоей родины. Если получается, балуюсь кьянти.

– О, Тоскана! – мечтательно произнесла итальянка. И тут же порывисто обняла своего мачо:

– Попробуем снова?! Я вижу, орех уже готов к посадке в лунка.

Крид с радостью согласился, чувствуя, что уже жаждет реабилитироваться.

– Давай так! – сказала итальянка, вставая на кровати на четвереньки. – Поверь, я буду молчать, как … член Корпуса добровольцев свободы… на допрос в гестапо.

И чтобы выглядеть максимально убедительно, демонстративно прикусила нижнюю губу.

Гость тоже взобрался на кровать. Раздвинув прелестные ягодицы, осторожно приблизил свой “фундук” к алевшему среди черноты волос лепестку, готовясь плавно в него войти. Однако именно в этот момент хозяйка номера, глухо замычав, резко подалась навстречу движению мужчины, ускоряя вожделенную процедуру. От неожиданности Крид подался назад и упал, сильно ударившись затылком о спинку кровати. От боли “фундук” снова “осыпался”.

Удивленная итальянка во все глаза уставилась на незадачливого партнера:

– Синьор инвалидо?!

– Нет, нет, все в порядке! – поспешил успокоить ее Крид, скосив взгляд в поисках брюк и сандалий. – Ты посиди пару минут, а я выскочу возьму … возьму, – замялся в поисках уважительной причины столь позорного ретирования, – … для “фундука”… аптека…

– Презерватив? Не нужно! Я – уважаемая …леттура. Болезнь… нет!

– Ноу презерватив – лекарство! – сказал Крид, натягивая футболку.

– Какое лекарство? – недоумевающе спросила итальянка.

– Для моего несчастного “инвалидо”! – уже с порога бросил через плечо Крид, проклиная все на свете.

С другими любовницами у него тоже возникали проблемы. Будто сговорившись, многие из них вскоре непременно настаивали: давай поженимся. Крид, как правило, просил время для раздумий и больше не появлялся, небезосновательно приходя к выводу, что онанизм в этом отношении куда безопаснее не только в смысле отсутствия риска подхватить венерическую болячку.

“Марон – любительницу макарон” выбрал в супруги без малейшего давления с ее стороны.

И переспали они впервые только после того, как вернулись из церкви, где состоялся обряд бракосочетания. Надо сказать, интимная сторона жизни у них складывалась чудесным образом, принося глубокое обоюдное удовлетворение.

Однако иногда Крид жаждал большего, а именно: еще одну самку. Любая из женщин, до которых он случайно в такой период дотрагивался, вызывала едва не спазм – тело покрывала холодная испарина, а разбуженный член буквально рвался из брюк: давала о себе знать “голодная” юность.

Увы, и в “послебрачном возрасте” в этом плане ничего не изменилось. Все так же ему катастрофически не везло с утехами на стороне.

Дело в том, что, воспитанный в религиозной строгости Крид, даже став взрослым, был убежден (вот она, протестантская закваска!): бессловесный половой акт – аморален. Чтобы каким-то образом придать ему благопристойность (кого, наивный, обманывал?), непременно говорил женщине, что страстно ее обожает и дальнейшей своей жизни врозь не мыслит.

Бедняга и не подозревал, насколько готовы заблуждаться женщины и какие они бешенные собственницы! Через месяц-другой любая из них уже интересовалась, когда же он разведется, чтобы повести под венец новую ненаглядную?

Незадачливому любовнику не оставалось ничего другого, как по сложившейся традиции и в ускоренном темпе сматывать удочки. Правда, со временем он изменил тактику. Исчезал по собственной инициативе уже после двух-трех встреч, не доводя дело до рокового вопроса, ибо оставлять жену никогда не входило в его намерения.

Страх услышать “а когда мы поженимся?” настолько въелся в подкорку, что даже в момент оргазма Крид не переставал об этом думать. Такая вот ложка расчетливого дегтя в бочке сексуального меда, основательно портившая последний.

И еще одну странную черту характера замечал он за собой: способность помнить плохое и забывать хорошее. “Все не так, как у людей”, – сказала бы покойный отец.

Вот и сейчас перед глазами Крида замаячила фигура еще одной несостоявшейся любовницы. Подцепил Фриду в баре, когда был в командировке. Слово за слово завязался разговор. Из бара они перешли в ресторан (боже, какой там подали салат из томатов!), где здорово оттянулись. Воздух мнимой свободы кружил обоим (дама тоже состояла в браке) головы. Не удивительно, что ночевать он остался в ее номере. Увы, довольно таки приличная степень опьянения не позволила им тотчас заняться сексом.

До “главного” очередь дошла поутру.

– Потерпи немного, я приму душ! – охладила его пыл новая знакомая.

“Вот это и есть наиболее приемлемый вариант связи на стороне, – думал Крид, потягиваясь на широченной кровати, “снабженной” водяным матрацем с подогревом. – Одна-единственная встреча – и “прости, прощай!”. Следовательно, никакой боязни, что тебя попытаются захомутать. Прелесть, которую еще не испытывал: находясь в близости с женщиной, не думать ни о чем постороннем, угрожающем”.

– Я готова! – в комнату впорхнула если не весталка, то ее сводная сестра – точно.

– Стань, пожалуйста, на четвереньки! – попросил неожиданно для самого себя Крид.

– Без проблем, проказник! Хоть на уши! Сама люблю, когда мужчина проникает в меня на максимальную глубину! Как говорил один знакомый слесарь, предпочитаю секс без контргайки и даже шайбы. И такой, чтобы резьбу срывало.

Крида буквально колотило. Еще мгновенье, и он вонзит свое копье в эту чуть подрагивающую от страстного желания плоть. Плохо слушающимися пальцами Крид раздвинул ягодицы партнерши. Иисусе, что это?! Возле волосков, прикрывающих вход во влагалище, предательски желтела веснушка томатного зернышка. Будьте прокляты ресторан вкупе с фирменным салатом!

– Дорогой, что же ты медлишь?! Я буквально сгораю от нетерпения!

– Извини, у меня проблемы!

– Не поднимается? Не смертельно, подобное случается. Давай я его чмокну! А ты, – игриво взглянула на Крида, – если хочешь, можешь поцеловать меня …там.

– Не одевайся, я вскоре вернусь! Забыл электробритву выключить! – на ходу натягивая брюки, выскочил из апартаментов незадачливой подружки.

В номере его вырвало.

В отличие от большинства коллег, адюльтера с секретаршей он принципиально никогда не заводил. Да и вообще, развлекался подобным образом от случая к случаю, причем все реже и реже.

Причина относительно прохладного отношения к прекрасной половине человечества – ни один из совершенных грехов не принес того удовлетворения, на которое он рассчитывал. Запретный плод на поверку оказывался не таким сладким, как представлялось “до того”. И Крид с годами все реже бросал якорь в неизведанных бухтах: ОПАСАЛСЯ НОВЫХ РАЗОЧАРОВАНИЙ.

 

V

С Элен он сошелся после почти шестилетнего воздержания от утех на стороне. Что толкнуло в объятия восемнадцатилетней куклы, объяснить толком не мог. Не иначе к старости бес влез в ребро и получил там, как минимум, вид на жительство. Или Крид, как всегда, был слишком к себе строг в этом отношении?

Познакомились они на каком-то крутом фуршете. Не зная, как поинтереснее скоротать время, обратил внимание на юную особу, судя по всему, восторга от происходившего также не испытывающую. Ничем особым, кроме, пожалуй, молодости, среди собравшихся она не выделялась. Стройна, как и большинство в ее возрасте, чувствовалось, – игрива, этакий мустанг в кашемировой юбке. Подобных див Крид всю жизнь сторонился, зная, какой необузданный, непредсказуемый нрав таят они в себе. Однако откровенная скука, прописными буквами написанная на лице молодой креолки, их сблизила. А несколько бокалов вина процессу поспособствовали. И он, пренебрегая неписаным правилом держаться от страстных натур подальше, рискнул пригласить даму на танец, благо как раз заиграла музыка.

– Вы одна? – поинтересовался, закладывая очередное “па”, как бы между прочим, но с дальним прицелом.

– Как перст! – кисть партнерши, расслабленно лежащая на его плече, чуть заметно сжалась. Если Криду, конечно, не показалось. Однако он был уверен, что не ошибается.

Сделали несколько кругов по залу, прежде чем он решился продолжить скользкий и от этого крайне щекочущий нервы разговор.

– Давно в нашем городе?

– С момента зачатия! – Элен с новым знакомым, по всему, не церемонилась.

Однако Крид, если и опешил, то всего лишь на секунду-другую. Можно было не сомневаться: ежели беседу начинают в столь фривольном тоне, значит, победа ему гарантирована.

– И где вы столько лет скрывались? – не нашел ничего более умного спросить он.

– Сколько “столько”?! – деланно возмутилась партнерша. И теснее прижавшись к нему грудью, томно, предварительно округлив до немыслимых размеров глаза, спросила:

– Неужели малышка Элен так стара?

– Я вовсе не возраст имел в виду, – включился в глупую игру Крид.

– А что же?

– То, что каждый день, когда ваши поклонники вас не имеют счастья видеть, должен засчитываться им за год.

– А вы что, тоже принадлежите к их числу? – невинные глаза Элен вопрошающе уставились на партнера.

Что оставалось делать? Ответить отрицательно, означало, что подходящий к завершению танец как пить дать может оказаться последним. Скучать же и дальше в одиночестве, ох, как не хотелось!

– О чем задумались? Как бы получше соврать?!

Спуску она ему не давала – это уж точно.

– Нет! Просто иногда правду сказать куда труднее, чем ложь.

– Неужели?! – трудно было понять, искренне девушка удивляется или просто над ним издевается.

– Вы мне не верите?

– Отчего же? Охотно! Итак, мы остановились на том, что иногда правду выразить весьма непросто. Так в чем ваша правда заключается и отчего возникли затруднения?

– Понимаете, – промямлил Крид, – вы мне действительно понравились сразу, как только появились в поле зрения.

– Надо же! Ну и какой из этого следует вывод?

К тому времени музыка уже умолкла, и они беседовали, расположившись у огромной кадки с карликовым кипарисом. Элен держала в руке бокал с “Лимури” и с явным интересом наблюдала за собеседником. Не забывая при этом регулярно пригубливать вино, соблазнительно проводя языком по нижней губе. Слизывая таким образом капельки рубиновой жидкости, она откровенно дразнилась, заводя нового знакомого. Или это у нее получалось случайно?

Крид на мгновение даже зажмурился – настолько эротичной выглядела сцена. Буйная фантазия уже рисовала другой интерьер – постельный. С его, естественно, участием.

Вот Элен медленно раздевается. Вот подходит к нему и становится на колени. Вот весьма искушенно проводит змейкой-язычком, но уже не по краю бокала, а по краю восставшей плоти. Вот…

– Долго будете собираться с мыслями? Итак, что из сказанного минуту назад следует? – проявила нетерпение Элен.

– А следует то, что…

В этот момент какая-то женщина пригласила его новую знакомую к столику со сладостями. Крид, в свою очередь, двинулся к группке мужчин, с жаром обсуждавших результаты боксерского поединка Майка Тайсона с Леноксом Льюисом.

Веселье, между тем, набирало обороты. В одном конце лихо отплясывали, в другом – пели. Изрядная кучка гостей столпилась вокруг настольного кегельбана. Крид безотчётно поискал взглядом Элен. Ее нигде не было. Ушла? Через запасной выход, что ли? Однако зачем молодой девушке покидать вечеринку тайно да еще столь странным образом?!

– Вы случайно не меня ищете? – он едва не подпрыгнул от неожиданности, услышав сзади вкрадчивый голос с многообещающими нотками.

– Догадаться, по-моему, не трудно.

– А я нарочно спряталась! – рассмеялась, увидев его растерянное лицо, Элен. – Решила за вами понаблюдать.

– Затея удалась с блеском! Но обманывать нехорошо.

– Да ладно, не дуйтесь! Просто не подумала, что вы можете так испугаться, когда я подкрадусь сзади.

– Вовсе я не испугался, нечего выдумывать!

– Увидели бы себя в зеркале, не стали бы отнекиваться. Впрочем, принесите лучше фужер вина. Да не забудьте о собственной персоне! И я жду ответа на свой вопрос.

– ?!

– Не прикидывайтесь! Вы все прекрасно помните!

– Увы, я в самом деле не припомню, на какой вопрос не ответил. Однако обещаю: по пути к стойке бара напрягу извилины.

– Так и быть, напомню. Итак, вернувшись, вы должны быть готовыми объяснить заинтригованной даме, какой вывод следует из того факта, что я вам нравлюсь?

Надо ли говорить, что с фуршета они уехали вместе, дабы провести ночь в небольшом и скромно обставленном, но уютном домике на берегу речного залива.

Их довольно тесная связь продолжалась уже около восьми месяцев. И если бы только кто мог представить, как ему надоела! Однако тянул с открытым разрывом, втайне надеясь, что Элен сама найдет партнера помоложе и понадежнее, дав Криду от ворот поворот.

Увы, время шло, а ситуация не менялась. И он решился сжечь мосты, не уповая на слепой случай. Ибо окончательно понял: ни одна из десятка с небольшим пассий, которыми он когда-либо обладал, не принесла ему того морального удовлетворения и душевного равновесия, которые давала – да, да! – жена.

Именно поэтому, после очередного визита к Элен возник недоуменный вопрос: “Зачем все это? Что я здесь, старый дурак, делаю?”

И не глупо ли, как сопливому мальчишке, все еще ИСКАТЬ ДАВНО НАЙДЕННОЕ?

 

VI

Мысли его в это время текли в одном-единственном направлении: как поспокойнее и цивилизованнее объясниться с любовницей?

К счастью (как мало, оказывается, для него иногда надо!), все обошлось без истерик, вполне пристойно с ее стороны. Более того, в голосе Элен сквозило чуточку уязвившее Крида равнодушие:

– Я сама хотела тебе это предложить. К чему продолжать связь, если она не в радость?

– Но ты ведь совсем недавно утверждала, что любишь меня, как никого никогда не любила. Когда же ты лгала: тогда или сейчас?

– Разве это имеет хоть какое-нибудь значение?

– Для кого как!

– Очень уж ты, милый, по жене, сам того не замечая, убивался! Иногда я боялась, как бы в порыве страсти не назвал меня Марон. Думаешь, приятно иметь такого любовника?

– Уж какой есть!

– Самое грустное, что ты ни одной секунды полностью мне не принадлежал. Да что там полностью! Моей никогда не была даже самая маленькая частичка тебя, Крид. Если бы ты только мог представить, насколько это тяжело!

– Только давай без излишних сантиментов!

– Прости! И будь счастлив! Я правда этого хочу!

Они подошли к двери.

– Ну, не поминай лихом! – Крид попытался придать голосу бодрости, однако у него это получилось натянуто фальшиво.

– Я бы очень хотела вообще тебя никогда не вспоминать, однако, боюсь, не получится!

– А ты постарайся! – ему показалась, что в данной ситуации лучше быть грубым.

– Спасибо за совет! Была бы рада ему последовать. Увы, хочется в рай, да грехи не пускают!

“Черт, сейчас начнется обычная тягомотина с сетованиями на проявленную неблагодарность, неспособность оценить по достоинству ту, спать с которой, видите ли, выпало несравненное счастье, – подумал Крид. – Так что надо побыстрее сматываться”.

– Ничто не вечно под Луной! – заключил он, переступив порог, который на протяжении восьми месяцев наверняка не раз скрипел под рифленой тяжестью его ботинок.

– Прощай!

– Прощай!

– Крид, мне кажется, что ты еще пожалеешь!

– Элен, ты мне угрожаешь?!

Вместо ответа он услышал лишь громкий щелчок замка.

“Малышка могла иметь в виду совсем иное, – размышлял Крид, влезая в автомобиль. – Например, то, что другой такой он не найдет и вскоре станет кусать локти, сожалея о разрыве. Скорее всего, так оно и есть…

CКАЗАННОЕ – вовсе НЕ УГРОЗА.

 

VII

Криду нестерпимо захотелось увидеть жену, которой, надо честно признаться, в последние годы он уделял так мало внимания, и перемолвиться с нею парой ничего не значащих слов. Загородная тишина (сидел в машине, не запуская двигателя) пугающе давила на сознание. Как не прав был обожаемый им Томас Карлейль¹⁸, утверждавший: “Глядя на шумное безумие окружающего мира …приятно размышлять о великой Империи Молчания, что выше звезд и глубже, чем царство смерти. Одна она велика, все остальное – мелко”!

Не откладывая дела в долгий ящик, нажал кнопку мобильного телефона. Ответа не последовало. “Скорее всего, Марон ушла в магазин или в кино на дневной сеанс”, – решил Крид. И повернул в замке ключ зажигания.

Если бы он сказал кому-нибудь из не очень близких приятелей, что до сих пор неравнодушен к Марон, те бы издевательски расхохотались. Но чем больше Крид размышлял о превратностях любви, тем сильнее крепла уверенность: на самом деле дороже супруги для него человека нет. Просто глупо глушить в себе чувство, стесняясь признаться в нем себе самому.

Стало немного совестно.

На Марон до сих пор заглядывались многие и, что греха таить, это приятно щекотало мужское самолюбие. Всех без исключения с ума сводила ее походка. Подобную грациозность не могли продемонстрировать даже те, кто месяцами готовился к выходу на подиум и кому за это платили. Нет, так передвигаться мог только человек, получивший сей дар от Бога и никакие, самые изнурительные, тренировки подобного скрытого шарма гарантировать не могли. Причем она ничего не предпринимала специально – просто шла. Или плыла? А может, парила? Или летела? И, святой Йорген, как эротично выглядели при этом ее чуть подрагивающие в такт шагам тугие бедра и перекатывающиеся волшебными шарами под крепдешиновым платьем крепкие груди!

Лицо Марон излучало невидимую ауру добра, а улыбка, словно маленькое светило, согревала буквально каждого. Трогательная ямка на подбородке вовсе не придавала ей вида простушки и свидетельствовала, в первую очередь, о мягком, до беззащитности, характере. Высокие, вразлет, брови, наоборот, подчеркивали сильное нравственное начало имярек.

“Ты – не солнце, ты обогреешь всех”, – небезосновательно шутили подруги, намекая на щедрую душу женщины, которая, похоже, явилась в этот мир исключительно для того, чтобы служить живым укором злу во всех его ипостасях.

Крид, положа руку на сердце, в супруге тоже души не чаял. Тем не менее, будучи натурой в меру скрытной, эмоции держал под замком, избегая, как он их называл, телячьих нежностей. Мелкие же грешки себе прощал сам, оправдываясь тем, что они ни в какое сравнение не идут с тем большим чувством, которое он испытывает к супруге.

А вот Марон своей любви к нему никогда не стеснялась и ни от кого ее не скрывала. И, по большому счету, жизнь посвятила мужу, сознательно отказавшись от карьеры, сулящей головокружительные перспективы. В том числе, и от возможности появляться в качестве ведущей в популярнейшей передаче “Эмпреса насиональ де телевисьон боливиана”¹⁹. А ведь паблисити в их мире еще никому не вредило, будь ты президентом страны или домашней хозяйкой. Однако Марон оставалась непреклонной: единственный свет в окошке для нее – Крид. Служить любимому – в этом видела святое предназначение и смысл собственного существования.

Он же далеко не всегда был к ней элементарно внимательным. И вовсе не потому, что охладел, нет. Скорее, привык, ну… как к воздуху, без которого вмиг задохнешься, но которого не замечаешь, пока в один, далеко не прекрасный момент, не наступит кислородное голодание.

И в обществе – стыд и срам! – вдвоем они уже почти не появляются. Не единожды обещал Марон свозить ее в Копакабану – поклониться скульптуре Темной богоматери Титикакской да все недосуг. Что уж говорить о прошлогоднем, так и не состоявшемся отдыхе на Тихоокеанском побережье.

Между тем, как по-детски искренне радовалась Марон, когда три года назад они посетили боливийскую Андалузию – Тариху!

А еще гостившие у них приятели так увлекли рассказами о чудесном уик-энде, проведенном ими в Сукре, что Крид решил удивить супругу дальней поездкой. Три сентябрьских дня на бесподобном местном карнавале – это что-нибудь да значит! На том их совместные развлечения и закончились.

“Кстати, домашними проблемами, вы, господин Пашоат, тоже себя давненько не утруждаете.

А ведь намеревались заказать новый спальный гарнитур, установить криптоантенну для приема программ, транслируемых в супермодном Л-диапазоне и даже украсить холл лепниной”.

Крид повернул на проспект Прадо и покатил в направлении площади Мурильо. Прежде чем ехать домой, заскочит в контору.

…Странен человек, хотя и именуется разумным. Взять хоть бы его, Крида. Извилины в голове как будто есть. Но если разбираться всерьез, не живет он полнокровно, а как бы существует. Словно только готовясь к последующей, более достойной и интересной жизни. В годы учебы, как и большинство однокашников, жаждал самостоятельной работы – “вот тогда…” Получив приличное место, начал мечтать о персональном бизнесе. Появилась фирма – захотелось дело расширить. А ему уже, между тем, полновесных сорок пять. И прошли они в бесконечном ожидании лучшего Завтра.

Да не два же, черт возьми, у него жизненных цикла! Ее, единственную и неповторимую, нужно начинать с завтрашнего, нет, сегодняшнего дня. Немедленно! С этой минуты! Ибо никто не ведает, когда споткнется, навсегда прекратив земной бег.

В самом деле, бытие – как туристическое путешествие. Станция отправления именуется “Материнское лоно”, а прибытия – “Могильная яма”. Разница с пассажиром поезда лишь в том, что любому из них известна дата прибытия в конечный пункт маршрута.

Во втором же случае ни один из живущих на Земле не знает, когда Смерть оповестит: “Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны!”

Воистину прав поэт, сказавший, правда, совсем по иному поводу: нам НЕ ДАНО ПРЕДУГАДАТЬ!

 

VIII

Два часа промелькнули – не успел оглянуться: забот оказалось, что называется, полон рот. Да еще и через губу свисало. Вертелся, как белка в колесе. Поставив секретаршу в известность, что больше сегодня не появится, удалился, весело насвистывая. Чем, прекрасно понимал, шокировал не одного подчиненного, привыкшего видеть шефа неизменно застегнутым на все пуговицы. А что?! Радоваться каждой прожитой секунде, так радоваться!

Бордовый “Сиг” Крида новизной не блистал. Но это уже, как говорится, честь марки. И таким образом отчасти куется реноме фирмы: было бы странным, если бы торговец подержанными автомобилями раскатывал на новехонькой машине. Реклама, она – чем оригинальнее, тем эффективнее и эффектнее.

У супермаркета притормозил. Опустив боковое стекло, сунул монету в один из автоматов и получил взамен великолепный букетик (где их только взяли в это время года?) прекрасных в своей первозданной чистоте желтых кантуту²⁰. Вот обрадуется Марон: цветы, украшающие национальный флаг государства, у нее – любимые.

Дома супруги, в величайшему огорчению, не оказалось. “Ничего, – успокоил себя, – все, что ни делается – к лучшему. Успею тряхнуть стариной и приготовлю омлет с овощами. Под в меру охлажденный херес будет в самый раз”.

Как прекрасно осознавать, что ЖЕНА тебя ЛЮБИТ!

 

IX

Телефонный звонок настиг хозяина квартиры на полпути к кухне. Пришлось сдать назад: вдруг Марон или выгодный клиент?

– Алло!

– Крид Пашоат? – послышалась испанская речь с предположительно немецким акцентом.

– Да!

– “Международная служба нравственности”. Подотдел “Гименей”. Частный сыск.

– Чем обязан?

– Примите донесение!

– Какое, дьявол вас дери, донесение?! Я, в конце концов…

– Понимаю, понимаю! Однако ситуация в корне изменилась, и мы вынуждены, вопреки ранее достигнутой договоренности, некоторое время передавать информацию по телефону. Ежедневно, в это же, запомните, время! Заранее просим извинить за неудобства. И все вопросы – к шефу. А у меня, пожалуйста, не отнимайте драгоценное время!

– Это черт знает что такое! – вскипел окончательно сбитый с толку Крид.

– Я же вам ясно сказал: отношения выясняйте с руководством, а меня от вздорных филиппик избавьте! Не морочьте голову! Записывающее устройство включили?

“Чушь собачья, – ничего не понимал Крид. – Или?.. Что если Марон каким-то образом прослышала о его шашнях с Элен и прибегла, движимая чувством ревности, к услугам богом проклятой “Службы нравственности”? Маловероятно и все же…”. Вот оно – убедительное подтверждение: телефонная трубка, на другом конце которой слышно астматическое сопение частного сыщика.

Крид метнулся к секретеру, схватил цифровой диктофон. Воткнул отводной шнур телефона в соответствующее гнездо. И выдохнул:

– Я готов! – Как вас там… м-м-м… величать?

– Не важно! Мы не на дипломатическом приеме. Начинаем?

– Да!

Щелкнул невидимый переключатель:

– “Донесение номер четыре. Сегодня, первого апреля, Марон Пашоат посетила парикмахерскую, плавательный бассейн, супермаркет. Потом перекусила в “Макдональдсе”. Привел ее туда мужчина приятной наружности с бицепсами хорошо тренированного атлета, личность которого нами устанавливается. Судя по некоторым косвенным данным, их встреча не была случайной.

Около шестнадцати часов мужчина и женщина расстались. Дама направилась в магазин полуфабрикатов, а джентльмен уехал на скачки.

Наблюдение за объектом продолжается…”

Гнетущее молчание длилось не более секунды, и в трубке снова раздался тот же задыхающийся баритон:

– До завтра, господин Крид! До семнадцати ноль-ноль. Не забывайте, ситуация изменилась, и у нас не остается иного выхода, как надиктовывать добытые сведения лично. Понимаю, какая это моральная пытка! Соболезную, но ничем помочь не в силах. Производственные сложности. Хотя … рискните обратиться к шефу, может, он что-нибудь придумает.

Короткие гудки отбоя.

Они звучали, как похоронные трубы.

Господи, что происходит?! Дурной сон? Крид ущипнул себя за щеку и едва не вскрикнул от боли. Может, у него поехала крыша? Непохоже.

Так что же выходит: услышанное – правда?!!

По тормозам, старик, не надо суетиться! Для начала – где успокоительное? Две, нет, три капсулы наверняка помогут с достаточной дозой объективности отличить праведное от грешного. Нужно, не метая бисера перед воображаемым соперником, пораскинуть мозгами, приставив, как в таких случаях острит его друг Поль, пенис к носу.

А, собственно, что за надобность в подобных размышлениях? И о чем? О том, что Марон побывала в бассейне, парикмахерской и перекусила с кем-то из своих знакомых в ресторане, будь он неладен, быстрого питания?! Это ли не трагедия?

В ком, в ком, а в жене Крид был уверен на все сто. Никакая грязь к ней не пристанет. Вот так, господа из занюханной ревнивцами “Международной службы нравственности”!

Но как разгадать загадку позаковыристей: почему они позвонили именно ему? Ведь, насколько помнится, никуда ни с какими просьбами (тем более, подобного рода!) он не обращался.

И более чем интересно: КТО, в таком случае, ПРИНЯЛ ТРИ предыдущие ДОНЕСЕНИЯ?

 

X

Вот болван, сегодня же первое апреля – День дураков!

Точно, его разыграл кто-нибудь из приятелей! Ну, погодите, рахитики несчастные, вы свое получите сполна!

Хотя…

Вряд ли среди его друзей найдется хоть один, способный “пошутить” столь кровожадным образом. Мысленно перебрал с десяток имен – на роль горе-“приколиста” не подходил ни один.

Личные враги? Однако их у него, на первый взгляд, как бы и не было…

А что, если… Если это – штучки-дрючки экзальтированной любовницы-креолки, получившей отставку? Так сказать, своеобразная месть! Недаром, как только речь во время их встреч заходила о Марон (что, кстати, случалось крайне редко), Элен неизменно заявляла:

– Знаем мы этих записных чистюль! Большинство сами по уши в дерьме, а строят из себя святош и недотрог.

Вот, предчувствуя неизбежный разрыв, и решила насолить подобным образом – такой вариант не исключен. Особенно, если учитывать ее последнюю фразу насчет того, что ему еще придется пожалеть.

Помнится, девушка как-то невзначай упоминала фамилию своего знакомого – некоего Жавиго. Связанного, если не изменяет память, со светской тусовкой, которые он, Крид, обходил десятой дорогой. Может, тот надоумил Элен, как устроить экс-любовнику бяку позабористее? Что ни говори, чувствуется почерк профессионала, человека, поднаторевшего в подобного рода пакостях.

Нулти – вот кому нужно немедленно позвонить! Друг-журналист обязательно придет на выручку. Меньше чем через минуту телефонистка уже соединяла Крида с редакцией “Таймс Боливиана”.

– О-о, Крид! Рад тебя, ежели не лицезреть, то хотя бы слышать! – Нулти, судя по интонации, пребывал в отличном расположении духа. – Как поживаешь?

– По прежнему как птичка – клюю по зернышку!

– Слышал-слышал! Смотри только, чтобы клюв не прищемило!

– Ты уже, подлец, в курсе моей предстоящей сделки со списанными армейскими грузовиками?!

– Не совсем. Однако сравнение с грузовиком – в самый раз. Задний мост у нее – что надо!

– Я что-то не врубаюсь! Ты – не о бизнесе?

– На кой хрен мне твой бизнес, старина! Я – об Элен.

– Ты переквалифицировался в любители подглядывать в замочные скважины? Или распространителя сплетен?

– Шила в мешке не утаишь, дорогой! Особенно, если это “шило” годится не только на мыло.

– Тут у тебе явный прокол, Нулти! Кстати, не делающий чести лучшей ищейке-репортеру “Таймс Боливиана”.

– Ладно, хватит темнить! Меня на мякине не проведешь! Да и нюха еще не потерял.

– А вот и ошибаешься!

– Да ну? Так я и поверил!

– Серьезно! Меня с Элен уже ничего не связывает.

– Дала отставку?

– Нет, инициатором разрыва выступил я.

Нулти удивленно присвистнул. После непродолжительной паузы задумчиво произнес:

– Окажись я на твоем месте, столь опрометчивого шага не совершил бы.

– Почему? Или ты считаешь, что всякая интрижка должна длиться вечность?

– Ни в коем случае!

– Тогда как понимать твои слова?

– В самом что ни на есть прямом смысле. Я бы без шибко основательных причин такую красотку ни за что не оставил. Разве что под пытками.

– Увы, так все и произошло!

– И кто тебя пытал? Случайно, не Марон?!

– Нет, Нулти! Возможно, ты станешь смеяться, но это были пытки собственной совести.

– При первой же встрече пожму твою мужественную длань. Воистину от такой жены, как Марон, бегать на сторону грешно! Но, собственно, не исповедоваться же ты собирался, позвонив?

– Естественно! У меня к тебе вопрос. Только не роняй, пожалуйста, трубки: он косвенным образом связан …с Элен.

– Не тяни резину! Мне еще сдавать в номер пару тысяч знаков. Без пробелов. Тебе о чем-нибудь это говорит?

– О том, что “золотое перо” невероятно устало. Скажи, ты что-нибудь слышал о парне по фамилии Жавиго?

– Разве остался в этом городе хоть один малый, о котором я чего-нибудь не слышал бы?

– Наверное, нет!

– То-то же! Что тебя интересует конкретно?

– В общих чертах – что это за тип?

– Если бы колонку “Светской хроники” (слава Богу, ее веду не я!) нашей газеты ты читал столь же регулярно и внимательно, как “Биржевые новости”, то наверняка сейчас не отнимал бы у меня времени.

– Ужин за мной! С самым лучшим мартелем.

– Ладно, ограничимся виски. А теперь – к делу. Жавиго – автор и постановщик скандальных эротических шоу, нередко граничащих с порнографией. Но зачем тебе сие знать?!

– Потом объясню! А скажи, в более неблаговидных делах он замечен не был?

– А, ты вот о чем, старина! Как я сразу не догадался!

– Тебе еще сдавать пару тысяч знаков! Не забыл?

– Незамедлительно кладу трубку! Договорим завтра!

– Не будь скотиной, Нулти!

– А ты прекрати меня подкалывать!

– Уже прекратил!

– Та история, в которой, правда, газеты не упоминали фамилий, была связана с шантажом. И к ней якобы имел отношение вдруг заинтересовавший тебя Жавиго. Если мне не изменяет память, Элен в то время танцевала в одном из его кордебалетов.

– Час от часу не легче! – если бы друзья беседовали по видеотелефону, Нулти увидел бы, с каким ожесточением Крид чешет затылок.

– Теперь абсолютно ничего не понимаю я!

– Спасибо за информацию, дружище! А объясню что к чему я тебе позже. Сначала сам всесторонне проанализирую происходящее.

– На правах старинного приятеля позволю себе задать еще один вопрос: неужели Элен после разрыва решилась тебя шантажировать? Если желаешь, можешь не отвечать.

– Честное слово, я еще и сам толком не знаю, что происходит! Разберусь и за обещанным обедом тебе все обязательно расскажу.

– Договорились! Если возникнет нужда в дополнительной информации, обращайся! Я немного покопаюсь в той старой истории. А сейчас помчался клепать свои знаки.

Крид уставился в аквариум – это его обычно успокаивало. Самец-цинолебиас, словно стремясь отвлечь хозяина от грустных мыслей, то сжимал, то расправлял плавники, украшенные яркими светящимися пятнышками, совершая при этом продольные колебательные движения, напоминающие движения веера. “Вот и ты, дуралей холоднокровный, пыжишься, дабы понравиться самочке, не представляя насколько коварной она может оказаться” – Крида сегодня явно не впечатлял упоительный свадебный танец рыбки. Мозг занимало совсем другое.

Означает ли произошедшее то, что он попал в лапы шантажистов? И если да, то что следует предпринять, дабы на корню пресечь грязные поползновения?

Главное – сохранить все в тайне от Марон: слишком много боли принесет ей известие о злополучных похождениях неверного супруга. Однако, именно на подобную реакцию и рассчитывают шантажисты всех мастей. Огласка – вот чего больше всего опасаются их жертвы. Значит ли это, что выхода нет?

Как далеко готова пойти Элен? И чего они с Жавиго, если он здесь замешан, добиваются? Денег? В таком случае изо дня на день следует ожидать ультиматума с указанием требуемой суммы.

Или рассчитывают на его разрыв с Марон? Маловероятно. Ведь в таком случае не получат ни копейки. Впрочем, есть натуры, которым принцип – дороже денег. Не из них ли его последняя пассия?

Какие шаги предпринять в первую очередь?! Поехать к Элен? Пригрозить полицией? А она ответит:

– Вот ты уже и пожалел! Вали отсюда на все четыре стороны – хоть в полицию, хоть к черту на кулички.

И рассмеется прямо в лицо.

Убить мерзавку? Смерти она, не исключено, заслуживает. Однако, если действует в паре с Жавиго, останется свидетель. Как быть с ним? Тоже отправить к праотцам? Не слишком ли много жертв? Да и не сможет он убить человека. .

И, вообще, неразумно пороть горячку, не ведая, КАКУЮ ЦЕЛЬ ПРЕСЛЕДУЮТ ШАНТАЖИСТЫ.