1.
Много лет тому назад
в нашем царстве, говорят,
меж российскими князьями
полный значился разлад.
В те годочки (окрестись!)
Русью правил царь Борис.
Вдоль дороги столбовой
черный люд чинил разбой.
Целый век мы не знавали,
не слыхали про такой.
Царедворцы да чины
крали злато из казны,
крали злато из казны,
а Бориске – хоть бы хны.
Царь, до водочки охоч,
все дела отбросил прочь,
и с кремлевскою тусовкой
бражничал и день и ночь.
С ним закусывал и пил
всем известный поп Гаврил,
тот, кто первым из варягов
прямо в греки угодил.
Был здесь тертый, как калач,
воевода Пашка Грач,
тоже царского приказу
русской армии палач.
Здесь бывал (мотай на ус)
штатный жид Абрамка Гнус.
И шипел барон Бурбулис
на тебя, святая Русь.
В круг Борискин на улов
был допущен и Немцов,
и любимчик твой, Наина,
лейб-гвардеец Коржаков.
Здесь однажды побывал
Волкогонов (сам видал),
тот, который всему свету
обо всем на свете врал.
Михалков здесь водку пил
и усами шевелил.
Здесь и батька Черномырдин
фимиам царю кадил.
Фимиам царю кадил
да при этом говорил:
дескать, так-то, мол, а значит
кабы вдруг, то жил да был.
Но милей, чем браги жар,
был царю холоп Хайдар,
что запущен был в премьеры,
как на праздник красный шар.
Там он бед и натворил.
И годочка не пробыл,
но зато хозяйство наше
в два причмока загубил.
В это время полстраны,
суверенны и вольны,
по уделу, по наделу
утащили несуны.
Утащили полстраны,
а Бориске – хоть бы хны.
Гуляет да бражничает
и к тому же важничает:
дескать, я вам ни звонарь,
ни гусляр и ни ложкарь,
а помазанный на царство
всей державы государь.
Я, мол, ежели запью,
так выкатывай бадью,
а иначе в лютом гневе
всю Рассеюшку сгною.
Всех грехов не отмолить.
Ну, а значит пить так пить.
Государевы капризы
надобно холопам чтить.
2.
Так за годом годы шли.
По Руси снега мели.
Потускнели, поржавели
на приколе корабли.
Хоть все царство обыщи,
на заводах – ни души.
По велению Бориса
все метнулись в торгаши.
За прилавки да лотки
встали строем мужики,
обносив за время это
и последние портки.
Вроде не было войны,
а поля были черны,
и в России, в царстве хлебном,
голодало полстраны.
Голодало полстраны,
а Бориске – хоть бы хны.
Гуляет да бражничает,
да к тому же важничает:
я вам, дескать, ни звонарь,
ни гусляр и ни ложкарь,
а законно избранный
всей России государь.
Поп Гаврилка с ним кутил,
да при этом говорил:
мол, земля у нас богата,
а народишко – дебил.
Ему б лежком на печи,
да за щеку калачи.
А работать мужичишек
батогом надо учить.
Дабы с плеч твоих гора,
вспомни, батюшка, Петра.
Европейцев, иноземцев
звать в Рассеюшку пора.
Пусть артели создают,
бизнесменов своих шлют.
Инвестиции, кредиты
к нам потоками попрут.
Им комфорт здесь и уют,
а России – денег пруд.
Вот тогда-то коммунисты
по другому запоют.
С похмелюги в тот же час
царь издал такой приказ:
мол, пущай капиталисты
деньги вкладывают в нас.
Чтобы полон был карман,
пусть везут нам чистоган,
а народу на потребу
ширпотреб из дальних стран.
С той поры и повезли
к нам, считай, со всей земли
эшелонами, судами
скарба всякого кули.
Из заморских из краев
навезли окорочков,
и, души моей отраду,
колбасу любых сортов.
Одним словом, глядь-поглядь,
все пошел народ скупать.
В матерьяльном изобилье
зажила Россия-мать.
3.
В Белом Доме, говорят,
черту – брат, да богу – сват,
у Бориски был товарищ –
князь черкесский Хазбулат.
Был товарищ – хоть куда.
Всюду – вместе, оба-два
пели, пили, пировали,
ан пришла и к ним беда.
А уж коль пришла беда,
отворяйте ворота.
Был тот князь говоруном.
И однажды под хмельком
он сказал: мол, царь Бориска
без него б не стал царем.
Потемнел тут царь с лица.
И спросил у Сосковца:
мол, какое б наказанье
сочинить для гордеца?
Тот ответил: – Что гадать!
Надобно приказ отдать
Хазбулата удалого
в царску баню не пущать!
Царь: – Да энто ж – сто чертей! –
похужей, чем сто плетей.
И добавил, шутки ради:
– Пущай париться в своей.
Ну, а баня на Руси,
кого хочешь расспроси, –
это, братец мой, такое,
это, миль пардон, мерси,
одним словом, это, брат,
не потешный маскарад.
Вкупе Думу и Сенат,
да и сам Калашный ряд
не поставить с баней в ряд.
Все, что не решит Сенат,
в русской бане разрешат.
Потому и ходим в баню
завсегда, как на парад.
Баня русская, она,
видно, богом нам дана.
Без нее и жизнь – копейка,
и Россия – не страна.
Под горячим под парком
здесь министры нагишом
все вопросы проясняют
за холодненьким пивком.
За холодненьким пивком
все проблемы – нипочем.
Знать, министрам легче думать,
ежли думать голышом.
4.
Ну, а что же Хазбулат?
Тот собрал себе отряд,
и закрылся в Белом Доме.
От обиды, говорят.
Нет бы, в Кремль позвонить
и прощенья попросить,
но издевку (насчет бани)
он не мог царю простить.
Да к тому ж, чтоб сбавить пыл,
царь Бориска попросил,
чтобы воду в Белом Доме
мэр московский отключил.
Как делишки ни худы –
лишь бы не было беды.
Только как, скажи, купаться,
ежли в кране нет воды?
И опять же нет бы пасть
царю в ноги (это ж власть!)
и сказать: «Прости, владыка!
Накуражился я всласть».
Можно было. Да навряд.
Не таков был Хазбулат.
И пошла тут заваруха
на черкесско-русский лад.
Первым делом, Хазбулат
к телецентру шлет отряд.
Шум стоит по всей России.
Танки бьют. Трубят набат.
Бэтээры стали в ряд.
С окон снайперы палят.
И, как при царе Горохе,
вновь пошел на брата брат.
С криками «Ура! Вперед!»
к телецентру прет народ
и орет: «Долой Бориску!
Али пусть поменьше пьет».
Словом, все пошло как встарь.
Но не ясно, хоть ты вдарь,
что с того, что Русью правит
шибко пьющий государь?
Как, родная сторона,
жить без пива и вина?
А без водки, прости, боже,
нам и жизня не нужна.
Царь Бориска вновь поддал,
закусил и всем сказал:
мол, кончать бы надо этот
банно-прачечный скандал.
И опять же: «Я вам царь.
Ни гусляр и ни ложкарь,
ни какой-нибудь Отрепьев,
а законный государь.
И уж ежели я пью,
так я выпью хоть бадью
за тебя, моя Наина,
да за Родину свою».
5.
И тотчас издал указ:
мол, настал суровый час –
надо штурмом брать парламент –
это раз.
Ну, а князя Хазбулата
в тюрьму-острог заточить,
в тюрьму-острог заточить,
не давать ни есть, ни пить
и с пристрастьем допросить –
это два-с.
Тем же вечером иль днем
окружили Белый Дом,
окружили, обложили
и давай палить по нем.
Танки с Крымского моста
били в окна с метров ста.
Гибли люди. Вот такая
приключилась срамота.
Крики. Визги. Кровь и тлен.
Черный дым ползет вдоль стен.
Хазбулат с опальной Думой
всем составом сдались в плен.
Тут бы сказке и конец.
Но пройдем-ка во дворец,
где с холопами своими
все гуляет царь-отец.
Гуляет, да бражничает
и к тому же важничает:
я вам, дескать, ни ложкарь,
ни аптекарь, ни гусляр,
ни какой-то бесноватый
генеральный секретарь,
а помазанный на царство
всей России государь.
И чтоб были мир да лад,
ты служи мне, как солдат.
И не важно, кто ты, брат,
Пашка Грач, аль Черномырдин,
али гордый Хазбулат.
