Она быстро оделась и хотела было выйти из спальни, но у самых дверей повернулась и подошла к спящему Солоду. Он крепко спал, выбросив в сторону худую руку с пустым бокалом. Она внимательно посмотрела на полудетское лицо спящего и вдруг поймала себя на мысли, что больше не испытывает к нему никаких чувств. На мгновение ей стало стыдно, ведь совсем недавно она думала, что почти влюблена в него, что готова со страстью отдаться ему. Такую страсть она испытывала только к одному мужчине – законному мужу, после гибели которого все отношения с мужчинами превратились в скучный, давно надоевший ритуал. После встречи с Солодом ей казалось, что то, уже давно забытое чувство, вызывающее горячее влечение к мужчине, наконец, возвращается к ней. По-девичьи красивые глаза, нежная тонкая нижняя губа и шея, как у подростка, вызывали у Верочки недвусмысленное волнение. Эти черты, думала она, не для сильных, завоевывающих мир мужчин – скорее, для тонкоголосых гламурных певцов, которыми полна наша эстрада. Как же это соединилось – хрупкость, подростковая невинность и суровый нрав миллиардера, от одного слова и подписи которого зависели судьбы тысяч людей? Как все-таки плоско может острить природа! С одной стороны, дать мужчине баснословные богатства, а с другой – лишить его мужского начала. Несправедливо? О, да! Но одно не очень ясно – на что он рассчитывал, гоняясь за мной по всей Москве, забрасывая телефонными сообщениями, умоляя о встрече и, встретившись, обжигая страстными, полными вожделения, глазами?
Из сумочки послышалась вибрация смартфона:
– Ты скоро?
– Уже выхожу.
– Жду у метро.
Верочка прикоснулась пальцами к клейким от бренди губам Солода и прошептала: «Надеюсь, твоих миллиардов хватит, чтобы вылечиться от импотенции. Тогда, возможно, встретимся еще раз. Когда проснетесь и обнаружите, что меня нет, подумайте, какая я гадкая и развратная. Прощайте, юноша». Равнодушие, испытанное Верочкой минуту-две назад, обернулась иронией и злостью. В глубине души она давно мечтала об отношениях с мужчиной, когда влюбленных связывает не только сильное физическое притяжение. Немаловажно и слияние душ – тогда секс приносит максимальное удовлетворение. Так было с мужем – мужчиной, в объятьях которого она забывала обо всём. Она любила его душой и телом, и еще неизвестно, какое из двух чувств было сильнее. Она могла слушать его ночи напролет и отдаваться ему раз за разом без устали, не помня себя от счастья, а временами сама проявляла инициативу, не в силах справиться с переполнившим всё тело чувством. Он отвечал ей взаимностью. Причем, во всем. И когда она о чем-то говорила, слушал ее, не пропуская ни одного слова. Так бывает, когда звучит хорошая песня, вы напрягаетесь, чтобы услышать каждый звук, каждое слово, и отчаиваетесь, если что-то пропускаете, поскольку, возможно, как раз в этом пропущенном слове было сокрыто самое главное. Любовь делает человека взыскательным к себе. Едва родившись, она становится хозяйкой положения, и вам раз и навсегда становится ясно, что вы уже не один, вас двое, и остальному миру надо с этим считаться.
Впрочем, такую же иронию и злость Верочка испытывала к себе. «Какая же я глупая, думала она. Нашла, кому поверить! Ведь достаточно одного взгляда на это истончавшее тело и полумертвые, почти без зрачков, глаза, чтобы понять, какая страсть высосала из него все соки. Эта страсть – безумное преклонение перед золотым мешком, ради которого он может пожертвовать всем – родными, друзьями, любой святыней – да что там святыней! – он смело жертвует собой, своей молодостью и здоровьем, несмотря на то, что знает, как быстро он может превратиться из человека в набитый соломой муляж. А ведь он далеко не глуп, раз добился таких успехов в бизнесе, но – винить здесь можно только себя, – безоглядная любовь к золотому мешку оказалась сильнее здравого смысла».
Она вышла в гостиную, достала из платяного шкафа большую сумку и наполнила ее пачками стодолларовых купюр. Вышла, выключив в прихожей свет, в коридор. В тишине просвистел лифт. На выходе из дома столкнулась с одним из секьюрити – мятое, заспанное лицо, пухлые губы, большие любознательные глаза. Чтобы пропустить ее, он вытянулся, прижимаясь спиной к стене.
– Испачкаете костюм, – бросила Верочка, проходя мимо.
– Вы уходите? – спросил он.
– Да. До свиданья.
– До свиданья. Идите осторожнее, дорога скользкая.
– Спасибо.
Верочка сделала несколько шагов по узкому, в трещинах, тротуару. В это время секьюрити звонил Трофиму. От услышанного ее передернуло.
– Трофим, девушка уходит.
– Одна?
– Да.
– Скатертью дорожка.
«Ну и гнида!», – подумала Верочка
Переложив сумку из руки в руку, Верочка перешла на ту сторону дороги и, медленно переступая с ноги на ногу, было действительно скользко, дошла до ступенек, ведущих в липовую аллею. Дорога была покрыта прозрачным шелком утренней измороси, в морозном воздухе планировали легкие, как ольховые пушинки, снежинки. Старые липы медленно роняли на землю желтые листья, так медленно, что их можно было посчитать. Верочка спустилась по ступенькам и быстро пошла вглубь аллеи. Небо было покрыто крошевом маленьких, как сбитое стекло, звезд. Из-за громоздкой, напитанной влагой, аспидно-черной тучи выплывала едва живая, оловянная луна. Пахло сыростью, горелой листвой и прелой корой. Над чахлыми деревьями стайками кружили галки. Дорога была мокрой, липкой и грязной, высокий каблук то и дело скользил, попадая в стянутые льдом лужи. Меняя руки, она останавливалась, опускала сумку на ворох свежей листвы, чтобы не испачкать, ждала несколько секунд и шла дальше. Она не много выпила за прошедший вечер, но остатки хмеля по-прежнему кружили голову. На скамейке, почти на выходе из аллеи, шелохнулись две тени, разбуженные цоканьем каблуков.
– Глянь, Миш, какая красотка. Куда это она в такую рань?
– Лоточница. На рынок спешит.
– А-а-а…
Верочка ускорила шаг. Надо было повернуть в сторону перехода, а потом, на подъеме, дойти до метро Достоевского.
Было между пятью и шестью утра. На тротуаре появились редкие прохожие, спешащие к открытию метро. Машин было мало. Она быстро нашла уже знакомый нам черный джип, откуда вышел высокий черноволосый мужчина и направился к ней.
– Сегодня с уловом, Верочка? – улыбнулся он, взяв у нее сумку и провожая к машине.
– Да. Торговала своими прелестями, – ответила она. – Что, кстати, с ними делать?
– Что хочешь. Деньги твои, – сказал мужчина. – Могу предложить один из наших банков, где могут выгодно разместить их.
– Спасибо. Всё удалось записать?
– С излишком.
Набрав скорость, машина помчалась по утренней Москве. Верочка, зевая, смотрела, как гаснут над крышами звезды, а с фиолетовых газонов отползают тени уходящей ночи.
– А что Солод? – спросила она. – Что у него за болезнь?
– Половая бессилла.
– Излечима?
– Не знаю, – улыбнулся мужчина. – Я не сексопатолог. Но с такими деньгами, я думаю, можно всё. На худой конец, из этого затруднительного положения есть другой выход.
– Какой?
– Сменить пол.
Верочка шлепнула его по плечу:
– Шутник. Тогда он мне окончательно разонравится.
– А он тебе нравился?
– Самую малость. Но что он хотел от меня?
– Не могу знать, Верочка, – ответил мужчина. – Говорят, от этой болезни можно вылечиться, если правильно выбрать партнера.
– Значит, и я нужна была как партнерша, с которой, авось да небось, что-то получится?
– Скорее всего.
– И никакой любви не было?
– Не смеши меня, девушка. Такие люди, как Солод, даже представления не имеют, что значит любовь. Твой случай, кстати, не первый. Мы давно его ведем.
– Ну и как?
– С каждым разом всё хуже. Болезнь прогрессирует.
Верочка открыла окно.
– Хочу покурить.
– Кури.
Она закурила и сквозь зубы проговорила:
– Урод.
