Пропись в клеточку

Андрей Козырев

 

Ты просыпаешься
Рядом со мной.
Смотришь на рассвет в окно,
Рассыпав волосы по плечам.
Вот так же и появляется,
Словно пробудившись от долгого сна,
Стихотворение…

* * *

Твои глаза
Говорят на одном наречии,
Улыбка – на другом,
Волосы – на третьем.
Я один понимаю
Их сложные языки
И могу объяснить,
Как глаза могут гневаться,
А губы – смеяться
Одновременно.
Я работаю переводчиком,
Переводя со всех наречий твоего лица
На язык сердца
Песню твоей любви.

* * *

Моя любовь к тебе —
как зонтик:
она промокнет до нитки,
только чтобы укрыть тебя
от ливня,
а, как только дождь закончится,
ее ставят в угол —
сохнуть.
Жаль,
что любовь нужна тебе
лишь на время непогоды…

* * *

Печаль в разлуке —
словно комар:
жужжит в ушах, не переставая,
потом — укусит…
Боли почти нет,
но зуд — невыносим!

* * *

Ты видишь, что я волнуюсь,
И хочешь ринуться в эти волны,
Но я – не река.

Ты видишь, что я пылаю,
И хочешь согреться от меня,
Но я – не костер.

Ты видишь, что я сияю от радости,
И хочешь лететь ко мне,
Но я – не солнце.

Когда ты увидишь во мне человека?

 

Приморский пейзаж

Море –это бывшее небо,
сброшенное на землю
за излишнюю синеву.

Синие леса на склонах гор –
это небо,
упавшее семенами дождя
ипроросшее сквозь землю.

Облака в вышине –
это небо,
сгустившееся, как мороженое.

И человек здесь –
это тоже бескрайнее небо,
еле-еле поместившееся
в теле обезьяны.

 

Портрет пейзажа

Я снова читаю тебя,
Море –
Вертикальная книга
С единственной страницей
Наизнанку.
Читаю тебя
Всем телом своим
И не замечаю,
Что ты прочитало меня
Еще до того,
Как я был набросан
В черновике.

 

Помойка

Прямо напротив моего дома
Находится кладбище
Для вещей.
Там лежат пустые консервные банки,
Разбитая посуда,
Дырявые шины,
Порванные книги.
И все они ждут воскрешенья.
Как, собственно, и я.

* * *

В каждой росинке весеннего сада
солнце
отражено.

Человек, идущий по саду,
топчет ногами траву,
разрушая миры,
в росинках отраженные.

Но чья стопа
над человеком
занесена?

* * *

Человек говорит,
что он умирает от голода, —
и тотчас же
ему заваривают кашу.

Человек говорит,
что он умирает от жажды, —
и тотчас же
вода подступает ему к горлу.

Человек говорит,
что он умирает от холода, —
и тотчас же
вокруг начинают играть с огнём.

Человек говорит…

* * *

Это случится однажды:
Дети, сбежав с урока,
Убегут в открытый космос
И к вечеру
Принесут нам подарок –
Кусочек неба
В оправе из марсианской глины.

А после этого
Они взвалят небо на плечи
И отнесут к реке,
Чтобы постирать.

А затем –
Дети объявят войну смерти
И захватят царство мертвых
При помощи деревянных сабель,
Чтобы выслушать рассказы прадедов
О давно пролетевших жизнях.

Это случится однажды

* * *

Все рассказывают звезды.
А.Блок.

Испокон веков
Солдаты говорят одно,
А раны солдат – другое.

Когда войска идут на войну,
Солдаты поют,
А старые раны – плачут.

Когда войска сражаются,
Солдаты кричат,
А раны – горят.

Когда война заканчивается,
Солдаты молчат,
Предоставив говорить остальным,

А раны – говорят.
Всё рассказывают раны.

 

Краткая история человечества

На протяжении тысячелетий
Непрерывно воюя,
Человечество борется
Против войны.

* * *

Он потерял любимую
И от боли
Стал сверхчувствителен:
он слышал,
как растут цветы,
как движутся насекомые,
как поют падающие звезды
в других галактиках.

Однажды
От этого шума
У него закружилась голова,
И он упал,
Слыша грохот
Рушащегося мира.

Кто бы подумал, –
Сказал шофер после этого.
Он сам виноват:
Не слышал моего гудка.
Красивый такой парень
И глухой, как полено.

* * *

Я беру ложку
и вписываю в тарелку
песню своей жизни,
полную вкусовых метафор.
Ложкой по фаянсу
я пишу одни и те же фразы,
понятные всем.

Это поэзия сытости,
написанная ложкой.

А кто-то в это же время
смотрит в пустую тарелку
и от нечего делать
звенит ложкой
о стенки тарелки.

Это всемирный набат голода.

 

ПРОПИСЬ В КЛЕТОЧКУ

Пропись в клеточку. Ручки. Пеналы. Учебники. Книжки.
В клетку – фартук девчонки, потрепанный свитер мальчишки.
В школе мы то дрались, то мечтали быть вместе годами…
Мы за клетками парт в клетках классов сидели рядами.

Нас свобода звала, словно небо – проверенных асов,
Мы сбегали из клеток домов, и занятий, и классов,
И бродили всю ночь, и мечты, словно вина, бродили…
Мы по шахматным клеткам судьбы, как фигуры, ходили.

А потом, не боясь, что понизит судьба нам отметку,
Словно в классы, играли и прыгали с клетки на клетку:
Из мальчишества – в зрелость, от счастья – к прозренью и плачу,
От него – кто в запой, кто-то – в бизнес, кто – в храм, кто – на дачу…

А страна – посмотри с небосвода – вся в клетках огромных,
Словно дни нашей каверзной жизни, то светлых, то темных.
Создавали решетку следы от плетей и ударов:
Белый след – от сведенья лесов, черный след – от пожаров.

Где теперь те девчонки, что в клетчатых платьях ходили?
Где мальчишки, что, с ними враждуя, их горько любили?
Словно клетчатый лист из тетради, помяты их судьбы:
Кто-то жив и здоров, а кого-то –успеть помянуть бы…

Каждый в клетке сидеть обречен до скончания века:
Кто-то в офисе, кто-то – в тюрьме, кто-то – в библиотеке…
…А кому-то, наверно, родные леса и сады
Прямо в клетчатый фартук земные роняют плоды.

* * *

Любой, кто засыпает, одинок.
Кто б ни был рядом, ты – в отдельном мире,
Но в той вселенной есть твой городок,
В нем – тот же дом и тот же мрак в квартире.
Бывает, погружаешься во мрак,
А в нем – все лучше, чем при свете, видно:
Грязь, неуют, за домом – лай собак,
Что скалят зубы, злятся: им обидно
На пустоту, в которой тяжело…
Но за стеной спокойно дышит мама,
Сквозь стены слышишь ты ее тепло
Всем существом, своею сутью самой.
Да, ты – дитя. Но, увлеченный тьмой,
Ты постигаешь холод жизни краткой,
Вперив глазенки в темное трюмо
Напротив детской маленькой кроватки.
Там – то ли тень, а то ль твое лицо,
А то ли кто-то третий, страшный, страшный,
Кто время сна жестоко сжал в кольцо…
Но думать, кто, не важно. Нет, не важно.
…Страшилка это или анекдот,
Воспоминанье, ставшее лишь знаком?
При свете мир давно уже не тот…
Но в темноте он вечно одинаков.
Днем – жизнь, дела: не выйти за черту.
А ночью – тот же детский страх спасенья,
И тот же лай собак на пустоту,
И тот же Третий меж тобой и тенью,

И – сквозь пространство – мамино тепло…

* * *

Этот тоненький след на весеннем снегу
Я годами забыть не могу, не могу.
Ты ушла и оставила след, как печать,
На снегу, на душе, что устала звучать.
И твой след в моей жизни остался навек,
И вовек не растает предутренний снег.
Я его в своей памяти уберегу…
Умереть я могу, а забыть – не могу.

* * *

Я листал, словно старый альбом,
Память, где на седых фотоснимках
Старый мир, старый сад, старый дом, –
Прошлый век с настоящим в обнимку.

Деды-дети, мальчишки, друзья,
Что глядят с фотографий бумажных, –
Позабыть вас, конечно, нельзя,
Помнить – трудно, и горько, и страшно…

Вы несли свою жизнь на весу,
Вы ушли, – хоть неспешно, но быстро.
Не для вас стонет птица в лесу,
Не для вас шелестят ночью листья.

И, застыв, словно в свой смертный час,
Перед камерой, в прошлой России,
Вы глядите с улыбкой на нас –
Дурачки, скоморохи, родные!

Не спасло вас… ничто не спасло:
Земли, сабли, рубли… все пропало.
Вероятно, добро – это зло,
Что быть злом отчего-то устало.

Что ж, пора отдохнуть. Жизнь прошла.
Спите, прожитых лет не жалея.
Легок сон… а земля – тяжела.
Только жизнь, может быть, тяжелее.

 

Поэтесса

Как хамелеон, светофор занят сменою цвета
В окошке квартиры, где вновь, погруженная в сказку,
Она пишет строки о горькой любви без ответа,
О магах и рыцарях, подвигах, мести, о ласке.

Она одинока. Профессией стало — прощаться.
От холода прячется снова и снова в суровость,
И гордость больна у неё… Только, если признаться,
Фантомная боль это: жизнь ампутирует гордость.

Сухими глазами привыкнув процеживать жизнь,
Она вдоль по жизни загадочной шла не спеша…
Но были мгновенья—она очищалась от лжи,
И, как фотоснимок, в тени проявлялась душа.

Я дать ей хотел позабытое в жизни тепло,
Престол для себя из любви её сделав в награду…
А счастье в небесном конверте её не нашло
И снова вернулось навеки к её адресанту.

 

Возраст любви

С тех пор, как вчера мы расстались с тобою,
Лет двадцать я жил непонятной тоскою;
Лет сорок мечтал о свидании новом,
Лет семьдесят чувства выплескивал словом;
Сто лет я в ночи о тебе тосковал
И двести – тебя в светлом сне вспоминал.
Не старше ли я, чем вся наша планета?
Ничуть! Без тебя я – мертвец, помни это!
Но, только тебя я увижу, опять
Ребенком смогу я ликующим стать!

* * *

Я сердце у тебя украл, как вор,
И волосы твои меня пленили,
Глаза произнесли мне приговор,
а губы приговор мой отменили.

 

Ангел и Жанна Д’Арк. Аутодафе

1. Голос Жанне Д’Арк

Ты спишь перед боем в палатке простой,
провидица, дева, дитя.
Твой подвиг – велик. Но, поверь, он – не твой!
Ты избрана, может – шутя.

Спустился прозрачный английский туман
На Франции старой поля…
Ты знаешь ли, что тебя ждет, Орлеан,
Луара, Европа, Земля?

Ты знаешь ли, Жанна, как будет король
Склонять пред тобою главу,
А после – сожжения страшную боль,
А после – весь ад наяву?

Ты запах фиалки сжимаешь в руке
Пред тем, как вложить в ножны меч.
Страну ты спасешь, но в последней тоске
Себя тебе не уберечь.

Ты рвешься в сраженье… Постой. Не спеши.
Ты знаешь, что ждет впереди
Костер? Не боишься сожженьем души
Платить за сиянье в груди?

Король коронован. Страна спасена.
Стяг поднят. Конь бел. Меч остер.
Твой подвиг всем нужен… а ты – не нужна.
Ни людям, ни мне, ни себе – не нужна.
Ты всходишь на строгий костер…

Я знаю, я знаю, как трудно молить
Того, Кто тобой не любим,
Как страшно, как горько одной восходить
В небесный Иерусалим.

Узнаешь и ты, потеряв благодать,
Забыв про высокий обман,
Как страшно, как горько одной штурмовать
Небесный святой Орлеан…

2. Ответ Жанны Д’Арк

Ты страх мне внушаешь, чтоб злей я могла
Сражаться у стен вековых.
Да, тело – и душу – сожгу я дотла,
Но что мне – ничтожнейшей – в них?

Что вижу я – ад или небо – пойми!
Что встало в глазах вместо слез?
Пахучий туман, городок Домреми,
Над речкой разрушенный мост,

И край небосвода, что поднят, как бровь,
И крест на крутом берегу,
И белый шиповник, и алую кровь
На первом осеннем снегу…

Что – Жанна? Я – Жизнь, без имен, без судьбы.
Я просто живу – чтоб пропасть.
Меня мне – не надо! Но я из борьбы
Не выйду – на то Божья власть.

Так хочет Господь. Так хотела и я –
Хоть, может, уже не хочу –
Одной подниматься к небесным краям
По острому злому лучу.

Пусть будет, что будет. Пусть будет, что есть –
Туман над стеной вековой,
Осада, сраженье, кровь, гибель и честь –
И ветер над юной травой…

А там, на костре, буду, веруя в гроб,
Молиться о кротком конце, –
И ветер наложит ладонь мне на лоб
В пылающем Божьем венце.

Но небо не стану я приступом брать,
Хотя захотела б – смогла, –
Я встану смиренно у ангельских врат,
Свои вспоминая дела.

И, может, разгонится вечный туман
Улыбкой на Божьем лице, –
Как здесь, я в небесный войду Орлеан,
Босая, в рубахе, в венце.

 

У камина

Хотел ты жизнь познать сполна:
Вместить в себя явленья сна,
И прорастание зерна,
И дальний путь комет.
И вот – ты одинок, как Бог.
И дом твой пуст. И сон глубок.
В камине тлеет уголек
И дарит слабый свет.

Ты все познал, во все проник,
Ты так же мал, как и велик,
И твой предсмертный хриплый крик
Поэзией сочтут.
Все, что в душе твоей цвело,
Давно метелью замело,
Но где-то в мире есть тепло –
Там, где тебя не ждут.

Все кончилось, – любовь, тоска, –
Но бьется жилка у виска,
А цель, как прежде, далека.
В дому твоем темно.
Открой окно, вдохни простор, –
Ты с небом начинаешь спор,
А на столе, судьбе в укор,
Не хлеб и не вино.

Что было, то навек прошло.
Зло и добро, добро и зло
Влекут то в холод, то в тепло,
И вечна их печать.
И ветром ночи дышит грудь,
Но ты все ждешь кого-нибудь,
Чтоб дверь пошире распахнуть
И вместе путь начать.

К себе ты строг. И вот – итог:
Теперь ты одинок, как Бог.
Но все ж ты смог из верных строк
Создать звучащий храм.
Но вдруг волненье стиснет грудь:
Твоей души коснулся чуть
Тот, кто последний вечный путь
Указывает нам.

* * *

Когда все небеса свернулись,
Как молоко, как молоко,
Когда душа моя проснулась
от кущ небесных далеко,
когда стихи, как капли пота,
стекли с измученного лба,
– Спаси меня, моя работа,
спаси, тяжелая судьба! –
я повторял, как заклинанье,
как наговор, как приговор,
и с грузом вечного страданья
скрывался в сумерках, как вор.
Стерплю судьбы любую ломку,
Мне этой долею болеть…
Я за строку, как за соломку,
Хватаюсь, чтобы уцелеть!