ТРАМВАЙ В РАЙ
Свернул трамвай на улицу Титова,
разбрызгивая по небу сирень…
Борис Рыжий.
Свернул трамвай на улицу Серова,
По-старчески о ценах дребезжа.
…Традиция сия весьма сурова –
Путём трамвайным детство провожать.
Осенний день уныло неразборчив,
Как почерк оттрубившего врача.
Твой дом стоит в конце дороги точкой,
И листья шепелявят сгоряча,
Попавшись мне под ноги… Светка, Алка,
Подруги-одноклассницы, и ты –
Вы все осталось в прошлом… Как мне жалко
Его нерукотворной высоты!
Мы здесь бродили счастливо-стыдливо,
И я пил воду с твоего лица…
Но смысла этих пошлых слёз дождливых
Никто из нас не понял до конца.
На улице – одни и те же лица.
Я в книжку их сложил бы все, любя…
Я не устал работать фиговидцем,
Я просто утомился от себя.
Но, сколько вы бумаги не марайте,
На подвиг мы один обречены.
Поэт, библиотекарь, копирайтер –
Несчастные подкидыши страны.
…Осенний холодок. Бульвар Победы.
Слегка подштукатуренный закат.
На транспарантах – бабушки и деды,
Что воевали триста лет назад.
Над «сталинками» дождь слегка картавит.
Сентябрь надломлен, словно каравай.
Столетие, маня меня, лукавит,
Но я – не ваш. Трамвай уходит в рай.
Оплакивать зачем на пошлой флейте
И улицу, и город, и страну?…
Я не умру, не бойтесь, не надейтесь, –
Я на трамвае за угол сверну.
СКАЗКА СТАРОГО ГОРОДА
Распахнут вечер, слово двери в храм,
И, разбудить людей впотьмах не смея,
Дождь медленной походкой чародея
Идёт по парапетам и дворам.
Свернулся день, забывшись от забот,
Средневековым пожелтевшим свитком,
А зданье кирхи красною улиткой
Из раковины смотрит в небосвод.
Слова молитв из тишины аллей
Цветы, намокнув, шепчут полусонно,
И дремлют, как монахи в капюшонах,
Ряды пирамидальных тополей.
Не хочет храм пронзить простор крестом
И в небосводе прорубить оконце,
И круглый циферблат – замена солнца –
На колокольне щурится, как гном.
А в городе царит такая тишь!
Фонарь дежурит над рекою синей.
Несутся тучи стайкой бекасиной,
И набухает под дождём Иртыш.
И кажется – по-детски о мечте
Незримый кто-то шепчет мне, скучая…
Как сухари, размокшие от чая,
Дома и берег тонут в темноте.
Шум города заглушен плеском струй.
Луна висит, счастливая, как слива,
А в небе звезды первые пугливо,
Дрожа, ей шлют воздушный поцелуй.
ОДИН В КОМНАТЕ
Поэма сумерек
Один человек
И одна большая муха
Сидят в гостиной…
Из японской поэзии
1
Осенний вечер. Дом холостяка.
За окнами чуть слышно дождь бормочет.
Как мотылёк, накрытый чашей ночи,
Мой стих дрожит, впиваясь в край листка.
Слова чисты от старой шелухи.
День убегает серыми дворами.
И сумерки, стекая вниз по раме,
Неслышимо слагаются в стихи.
И комнат молчаливое тепло,
Раздвинутое сумерками жизни,
Звучит в тиши как будто с укоризной –
Ты понял, как тебе не повезло?…
Кому, зачем всё это было надо –
Преподнести мне за мои грехи
Безлюдный дом, и горечь листопада,
И тишину на дне моей строки?…
…Иголкой в стоге потерялось лето,
А осени безмерна глубина.
Растаивают в сумраке предметы,
И в чайнике дымится тишина.
Всё это было. Только было проще
Сгореть мне в сером сумрачном огне,
Где дождь осенний сухо, тихо ропщет –
Он так устал гримасничать в окне…
В тиши чуть слышно тикает будильник.
Уходят звуки чередой во тьму.
Желудок голоден, как холодильник,
И холод общий – в нём, во мне, в дому…
И пустота глядит с небес с укором.
Невзрачен жизни серый ореол.
И каменное яблоко раздора
Декоративно украшает стол.
2
Сникает, наклоняясь, у окна
Сухой букет средь сумерек бездонных,
И над часами с медным скорпионом
Пульсирует и плачет тишина,
И древний шум реликтовых морей
Из раковины, привезенной с моря,
Доносит голоса любви и горя
Иных, бессмертных, пролетевших дней…
В молчанье втрое значим каждый звук.
Мой космос расширяется – украдкой.
За гобеленом, вышитым прабабкой,
Прядёт свою вселенную паук.
Цвет, звук, предмет – ушли в страну чудес.
Мир связан, как платок, из пряжи серой.
В окно моё вторгается без меры
Космическая седина небес…
Дождь сыплется из арок небосвода.
Звучит природа, как органный зал.
Господь, изъяв поэта из природы,
Ему свои законы предписал:
Наперекор дороге вдаль идти,
Любить, творить, искать всему причины,
В сплетениях астральной паутины
Вслепую находить свои пути.
Но, сколько ни скули и ни пророчь,
Стихов разнокалиберная стая,
Страницы тонких сумерек листая,
В глазах мелькая, улетает в ночь,
А есть – лишь серость, сухость, пыль и прах,
Круги холодных сумерек над нами.
Их серое неслышимое пламя
Сжигает мир в холодных зеркалах…
3
Патриархальных сумерек урок
Пришёлся кстати. Для моих попыток
Познать себя ещё не минул срок.
И небеса развёрнуты, как свиток.
Путь к небесам немыслим без борьбы.
Дорога через потолок – короче.
Пусть за окошком чёрный грифель ночи
Начертит свой чертёж моей судьбы!
Придёт пора пасти свои стада –
И я пойму: учить мне было надо
Несложную науку листопада
Лететь из ниоткуда в никуда –
В те незамысловатые края,
Где вечны персонажи тихой драмы –
Пустынный дом, и дождь, прилипший к раме,
И жёлтый лист, и сумерки, и я.
СЕКС НА ПЛЯЖЕ
Философский диптих
1
Бог вечереет. Алый небосклон
Цветистее переводной картинки.
Закат изогнут над рекой времён.
И камни у дороги греют спинки.
Сухой огонь песка не жжёт ступней.
Коснулся ветер губ твоих – и замер.
А губы пахнут солнцем и слезами…
Касаюсь их – всё горше и нежней…
Покрыта рябью сонная вода.
Рябь небосвода – радостней и зыбче…
Вдвойне прекрасен, грозен и улыбчив
Мир накануне Страшного Суда.
Пустынен пляж. И облако, как флаг,
Дрожит над миром, предвещая грозы.
И мир жесток, и мир прекрасен – так,
Что вместо глаз – одни сухие слёзы.
Глаза закрою. Спрячу свет звезды
Под чутким веком, веря и надеясь…
И я сгорю в костре, который – ты,
И только там я, может быть, согреюсь.
2
Вода, песок и небо над землёй.
Я ухожу из быта в мирозданье.
Руками ветра над большой рекой
Бог лепит из деревьев изваянья.
Когда в душе – расплавленный закат,
Зови тоску как хочешь, хоть – любовью.
Я лью из уст признаний тонкий яд…
Дрожат твои изломанные брови…
Пять лепестков скупой руки моей
В траве твоих волос скользят неслышно…
Поэт, пророк, паяц, прелюбодей,
Я мчусь к концу. А время – неподвижно.
Лечу глазами вслед за стаей птиц,
Теряющихся в космосе победно.
Закат стекает каплями с ресниц,
И небосвод звучит – призывно, медно…
Он, чувствуя, как мир наш одинок,
Звучит в тиши небесною трубою
И пустоту, которой имя – Бог,
Заполнить хочет – может быть, собою.
К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕКА
Поэтический комментарий к Дарвину
Стихли в небе орлиные клики.
Мир дрожал, как в последний свой миг…
Кроманьонец, усталый и дикий,
С палкой вышел из дебрей лесных…
Он смотрел на луну первозданно,
Допотопно, пещерно и зло…
И в мозгу у него окаянно
Что-то мучилось, зрело, росло…
Поднимались дворцы и колонны,
Восставали над миром цари,
Римы, Лондоны и Вавилоны
Каменели в сиянье зари…
Кроманьонец стоял, тихо ахал
И слезу мокрой лапой стирал…
Только мамонт – впервые без страха –
На него из чащобы взирал.
А в душе у лесного бродяги
Под неведомый атомный скрип
В первозданном тумане и влаге
Поднимался чудовищный гриб…
Эды, Библии, кодексы веры
Зарождались в лучистой пыли…
И в узорах на стенах пещеры
Прорастали эскизы Дали…
И молчали тревожно пещеры,
Предвкушая, как скоро, горя,
Над столицами атомной эры
Мезозойская встанет заря.
ЧЁРНЫЕ ДЫРЫ
Оратория
Там, где кедры шумят над рекой – Тишиной,
Там, где стаями ходят таймени,
Где лоснится и тает мерцающий зной,
Где курчавятся синие тени,
Где кузнечик, как Гамлет, твердит монолог
Водомерке – Офелии хрупкой,
Где под каждым кустом отдыхает пророк,
Где ковчег – в каждой малой скорлупке,
Там, где вечность качается серым крестом
На забытом живыми погосте,
Там, где люди не знают, что будет потом,
Но живут – беспричинно и просто,
Там, где звезды не слышат во тьме волчий вой,
Над бездонною тленностью мира,
Над водою живой, над травой-муравой
Простираются чёрные дыры.
Небо чёрной дырою над миром стоит –
Над сияньем побед, над круженьем обид,
Над потехами чести и славы,
Над войной, над грехом, над расправой –
Пламенеет небесная чёрная тьма,
И тоскует, и сводит несчастных с ума,
И тоскует, и манит людей пустота,
Ни за что, ни за кем, в никуда, навсегда…
Ты не хочешь пропасть? Хочешь жизни земной,
Мелкой, как тарталетка на блюдце?
Чернота каждой буквы сквозит глубиной,
Из которой – вовек не вернуться…
Монитор на столе обжигает глаза
Чернотой, что внутри человека…
Хоть усни – в сновиденьях укрыться нельзя
От мерцания неба под веком…
Человек забывает, чем жил, что любил,
И ложится на землю, в душистую пыль,
И глядит в черноту, и глядит в высоту,
Только видит за мраком загадку не ту…
И исходит душа, этим мраком дыша,
И сочатся глаза, – утереть их нельзя, –
И дрожат небеса, и трава-мурава
Прорастает сквозь тело, жива и права…
Но молчат заповедные чёрные дыры,
Но заря обжигает сияньем полмира,
И дрожат чудо-слезы на кончиках век,
И летит, и летит в никуда человек…
И вздыхают пещеры, и снится надежда:
Может быть, там, за тенью, не будет, как прежде?
Может быть, я пойму смысл этой игры
По ту сторону жизни… и черной дыры?
POST SKRIPTUM
Пролетят лучистой пылью миги,
Все труды и дни житья-бытья.
Записью в конторской пыльной книге
Станет жизнь нелепая моя.
А коль спросят: как ты жил? – поэта?
Жил, дурил, влюблялся… ну, как все.
Время металлического цвета
Пролетало мимо по шоссе.
Строил планы. Измерял маршруты.
Был порой от злобы – сам не свой.
Верил. Гулливерил. Лилипутил.
Но в конце – остался сам собой.
В небе был всесильным, как молитва.
На земле – бессильным, словно бог.
Строчкой, безопасною, как бритва,
Ни поранить, ни спасти не мог.
От цветов всего земного спектра
Не осталось в жизни ни черта…
…Только дождь на Любинском проспекте,
Только синева и пустота.
Только ложь и невозможность встречи,
Только тёмный, мокрый город мой,
Только дождь, унылый, древний, вечный,
Под которым я бреду домой –
И во тьме навзрыд срываю нервы,
Полный слез, как влаги – решето,
Детскими глазами глядя в небо
И шепча: за что?
За что?
За что?
