I
В конечном счёте всё сводится к необходимости употребить. Не всегда понятно, что (или кого) надо употребить в данном случае, но об этом стоит задумываться в самую последнюю очередь – или не задумываться вовсе. Самое главное – успеть как можно больше. И как можно глубже. Чтобы не приходить в сознание вплоть до выбранного пункта. Злополучная радость сочится сквозь поры раскрасневшегося лица. Что будет с нами? Как будем мы? Не надо только останавливаться на этих вопросах. Главное – успеть как можно больше. И как можно глубже.
Вызвать такси и на смехотворно маленьком дисплее отслеживать лягушачьи прыжки. За кварталом квартал. Вот! Уже рядом! Подаренные книжки и книжки взятые в долг – всё в рюкзак. Набросить пальто. Доброй ночи всем, кто остался. Спасибо за приют, алкоголь, за множество хороших и не всегда понятных слов, за новые песни, за смех (порой – без особой причины). Десять минут под гирляндами фонарей, по сверкающей полосе асфальта, мимо слегка припозднившихся и только что вышедших на охоту. Стоп!
Привычно-пугающая статуя охраняет город. Всегда на посту. Не смотреть на него, не оборачиваться – как бы чего не заподозрил. Беспечным рывком воткнуть своё тело в сверкающую плоть вокзала. Путь номер шесть. Понятно! Времени ещё — минут тридцать.
Усталость накатывает. Хорошо. Где усталость – там сон. Боковое место. Внизу. Бельё принесли – а зачем? Ну, надо, так надо. Раскинуться полочно, раскататься матрасно, простынно расстелиться, упасть туловищно. Усталость — ну же! — гони сюда моё долгожданное и заслуженное забытье. Шутка ли – семь с половиной часов впереди! В вагоне темно, значит книги не пригодятся – не сейчас, может утром? Светает теперь в такую безумную рань – будет время. Заскрежетало, толкнулось, дрогнуло. Поползли навстречу фонари, столбы, гаражи и прочая привычная дрянь. Пишу тем, кому до меня есть какое-то дело: сел, поехал. Отвечают: «Ура! Передайте привет!» Передам.
Катимся, катимся. Ожиданно выползает знакомая платформа: лавочки, ограда, билетная касса, — дыхание последних стихов всё ещё здесь. Мимо. Мимо – впервые за тридцать шесть лет. Всё-таки хорошо быть слегка навеселе – отрешиться и немного отчаяться (на всякий случай). Вот только сон так и не хочет идти. Город уже не маячит, не мерцает слепящими вспышками. Уполз потихоньку куда-то за спину, притаился. Вот и славно. Посадки, кусты, перелески, поля. Тьма. Отсутствие мира и переполненность миром.
Одеяло протягивает с верхней полки своё пушистое щупальце и улыбается: «Следующая станция, дружок, Сенная!» Что? Сенная? Как Сенная? «Видел же сам, в каком направлении пошёл поезд?» щупальце втягивается обратно, улыбка растворяется в бесконечном вагонном проходе. С верхней полки спускается юный лейтенант в белом халате и хирургической маске. «Доложите обстановку!» Рывком снимает фуражку и, перевернув, протягивает мне. «Докладывайте же! Видите, сколько не хватает!?» Заглядываю внутрь, а там…
Резкий толчок. А? Что? Телефон достать бы откуда-нибудь. Из кармана попробовать что ли? 3.00. Значит, всё-таки спал. Чёрт возьми, как же хочется закурить – особенно в некурящем вагоне. С недавних пор все вагоны у нас некурящие и непьющие. Свободы выбора остаётся всё меньше и меньше. А если я в туалете? В окно? Потихоньку? Может проводница не заметит? Прокрался сквозь череду сонных пяток и неожиданных всхрапов. Шпионом проник в туалет. Заперся. Открыл окно. Закурил. Ничего. Не стучатся, не угрожают расправой. Спит поезд. Хорошо. Ну, и я , пожалуй, пойду. Утро – мне говорили – всяко мудренее вечера. 3.15. Скоро рассвет. Попытаюсь-таки поспать. Хоть часок ещё. Лёг. Провалился. Поплыли в тумане образы, полунамёки, что-то отдалённо знакомое – не зацепиться никак. Ну и ладно. Так, может, и лучше.
II
Какие здесь, всё же, странные улицы. И дома. И магазинов много совершенно незнакомых. Люди – и те какие-то не такие. Словно в другой город попал. Хорошо, что поддал вчера. Вот только дышать неприятно. На каждом выдохе ловлю подозрительные взгляды: «Чего это он? Дышит? Да вот так ещё – не стесняясь?» А почему не стесняясь? Откуда они знают, каково мне, даже если им самим не по себе? Ну хорошо. Вон, в ларьке этом, наверняка найдётся что-нибудь освежающее. Пива только не продадут – да мне и не надо сейчас. Лишнее. Хочу приехать к ней трезвым и не особо помятым. Жарко. Опять не по погоде оделся – да разве угадаешь тут?
Мне до Знаменска, пожалуйста. «На девять часов?» На девять. «Паспорт. Двести рублей.» Объясните, как пройти на остановку. Объяснил. Вроде понятно. Да, странное место. На вокзал похоже. Но ведь если это – вокзал, значит другой город. А я-то знаю: нет других городов. И поезд – это так, обман зрения. Но тут разве поспоришь с ними? Говорят: «Надо ехать семь с половиной часов!» Садишься и вроде как едешь, не веря в происходящее. Впрочем, мелочи это всё. Просто время уходит – жалко. Но раз такие правила, ничего не поделаешь. Пусть думают, что убедили: Волгоград, так Волгоград. Знаменск? Ладно, допустим, Знаменск.
Торопиться некуда – час до прибытия автобуса. Пройтись? Да куда здесь пройдёшься?! Солнце поднимается над домами, укорачивает тени. Скорей бы уже! Некуда спрятаться. Голова болит от неопределённости предыдущей ночи. То ли спал я, то ли мир грезил мной. Как ни крути – странно. С чего бы это я стал спать? В поезде? Здесь что ли остановка? А, вон люди, что передо мной покупали билеты. Подслушал. Тоже до Знаменска. Популярное, видать, место. Обычно-то я в поездах не сплю. Обычно? А когда я в последний раз ездил поездом? Вообще, из Саратова когда пытался выбраться? Семь лет назад? С тех пор убедил себя: нет ничего за пределами известного мне города. И пределов никаких нет. Всё – обман.
Опаздывает автобус – нехорошо это. Времени всё меньше. И мне бы – с моим-то знанием – плюнуть и не обращать внимания. Да вот только, если даже все эти дистанции и впрямь чья-то больная прихоть, для меня всё равно ничего не изменится. Ровным счётом ничего. Вот он! На двадцать минут задержался. «Пробки!» — говорят. Поверить что ли? Пёс с ними! Не до того. Уселся. Очень неудобно уселся. Но лучше и не получится. Все микроавтобусы сделаны под каких-то зловещих карликов. И так они хотят меня одурачить? Смешно, право! Могли бы для убедительности создать нечто более комфортное, иной какой-нибудь способ перемещения – отличный от всех этих гремящих, скрипящих, тесных, несвоевременных, душных ящиков.
Поехали. Да, надо отдать им должное: и впрямь похоже на другой город. Подбрасывает на ухабах, бьёт головой о стекло – не зевай! Не зеваю. Не верю. Всё то же самое. Ехать два часа. Пялюсь в окно – ничего там не понимаю. Всё чужое – и всё-таки отдалённо знакомое. Дома, сараи, заводы, шумные базары, ночные клубы, освещённые мерцанием чудовищных вывесок. Что же стемнело так рано? И чего у них по ночам толкутся пингвины на рынках? Ну и наворочено тут!
Зеленоватая тень пролетает совсем рядом, почти касаясь запотевшего стекла. Пингвины разбегаются по всему обозримому пространству. И тут тень становится светом. Знаете, как зелёный становится золотым? Да-да, — и таким ярким! Нестерпимо ярким, обжигающим глаза.
Бьюсь головой о стекло. Больно. Мимо летя пожелтевшие пространства полей. Где я? Кто-то из пассажиров подаёт голос: «На заправке остановите, пожалуйста!» Вот! Это мне и нужно. Обычным путём не попасть в Знаменск. На КПП проверяют пропуска. Высадят. Спросят, зачем приехал. Арестуют. Или расстреляют сразу. Кто знает? Разве можно доверять людям в форме? За заправкой – видел на карте – есть тропинка. И дыра в бетонном заборе. Это – для меня. Захожу с тыла. I’m the backdoor man!
III
Телефон. Связь – хуже некуда. Зона недоступности. Работают, видать, какие-нибудь локаторы – или ещё там что – я не знаю. Делаю пару шагов – посмотрите-ка – вполне нормальная связь! Чудеса! Набираю заученный наизусть номер. Привет! «Привет! Где ты сейчас?» На заправке. «О! Я сейчас подойду. Я тут, рядом!» Хорошо. Иду тебе навстречу. Дыра в заборе. Калитка. Подхожу. Вот и она. Не изменилась. Улыбается немного растерянно. И я улыбаюсь немного растерянно. Крисс! «Димка!» Пауза. Смотрим друг на друга. «Не верится даже!» Нет, не верится. И всё-таки – вот, встретились. «Да!» Пойдём? «Пошли!»
За обратными билетами сначала. Потом – к ней. Небольшая прогулка под пронзительно голубым октябрьским небом. Листья шуршат под ногами. Тепло. Постоим немного, покурим. Времени так катастрофически мало. Типичный подъезд провинциальной пятиэтажки. Первый этаж. Старая дверь. Видно, что жильцы не собираются задерживаться здесь надолго. Прихожая. Разуваемся. Пальто – на вешалку. Рюкзак – на пол.
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
«Останься! Не хочу, чтобы ты уезжал!» Я бы остался, но ведь ты сама понимаешь. «Да, понимаю. Но так не хочется тебя отпускать!» Крисс!
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
И всё же пора. До отправления десять минут. Почти бежим в темноте. Спотыкаемся постоянно – хоть бы один фонарь! Смеемся. Всё равно смеёмся. Не успею! «Если что, они позвонят!» А если нет? «Хватит паниковать! Обязательно позвонят!» Калитка. Заправка. Обходим. Подъехал! Ещё метров сто осталось. Вроде бы ждёт. Подбежали. Открыл. На Волгоград? «Да!» Пока, Крисс, я люблю тебя,– почти в одно слово. «Я тоже тебя люблю! Счастливого пути.» Спасибо. Поцелуй на прощание: едва заметное скользящее касание губ. Закрывается дверь, отрезая меня от засыпающего мира. Семь часов счастья. Время истекло.
IV
Немилосердно трясёт. Подбрасывает до потолка на заднем сиденье. Трёхдневный перегар соседа успокаивает и примиряет с действительностью. Что бы такое сделать? Заняться чем бы? Ах, вот же: музыки новой полно в умирающем плеере (батарейка старая, не годная уже совершенно). Помню из личного опыта: аккумуляторы дольше живут в тепле. Значит надо зажать плеер в руке – глядишь, хватит до Волгограда. Ну, на большую часть пути, хотя бы.
Тяжёлая британская психоделия будоражит сознание, вплетается в провода и полосы дорожной разметки. Не уснуть. И не надо. Город какой-то упал под колёса. Прокатился. Помигал фонарями, хитросплетением улиц запутал, вогнал в полнейшее непонимание. Дальше, за городом – плотина. Шлюзы. Чёрной воды невидимое могущество. Прожектора, корабли, рельсы, — опять намешали всё в одну кучу. Так и хотят, чтоб я поверил. Бесполезно. Я их давно раскусил. Нет ничего. Волгоград, Камышин, Знаменск, Волжский, Красноармейск, — звуки пустые.
Стремимся сквозь ослепительность широких проспектов, мимо бесконечных имперских колоннад, — здесь всё такое величественно-казённое. Нет ничего похожего на человеческое жильё – сплошной памятник размером с целый город. Оттенки жёлтого, коричневого и серого безумно навязчивы. И никого. Рано ведь ещё. Восемь часов вечера – а то и меньше. Все разбрелись по норам. А может, здесь и не было никого. Очень даже может такое быть. Стал бы кто жить внутри монумента? Я бы не смог, наверное. Примчались. Вокзал? Ну, допустим, вокзал.
К менту подошёл. Как на автовокзал пройти? Подскажите, пожалуйста. «Налево. Через подземный переход. Направо. Там увидишь.» Спасибо. Так и есть. Там увидел. Долго шёл. Наверное, устал просто. Люди толкутся: цыгане, казахи, армяне, — кого только нет! Местная гопота деловая и важная – как и везде. В зале свободно. Можно присесть. Так странно. «Не верится даже!» — эхом отдалось в голове.
Да. Не верится. Словно один из дорожных снов. Впрочем, нет. Где-то там, под футболкой ещё осталось немного тепла. Её тепла. По вере нашей – да будет нам. Три часа ожидания. Гоняют менты нерадивых курильщиков. «Есть — говорят, — специально отведённое место!» Вздор. Нет таких мест. Для меня не осталось ни одного. Подали автобус.
Не надо так шутить, господа! Шесть часов в этой консервной банке? Пешком что ли пойти? Всё равно ведь нет никакого Волгограда. Буду шагать, пока им не надоест. Устанут от меня – и вернут Саратов на место. А ну, как нет? Чёрт с вами, поеду! Сел кое-как. Упёрся коленками. Голову некуда положить. Миниатюрные калмыки повсюду. Едут из Элисты (которой, разумеется, нет) в Саратов. Учиться. Чему? Не верю. Вас специально придумали, чтобы наполнять микроавтобусы. Чтобы горемыки, вроде меня, верили в существование внешнего мира. Ух! Раскусил я все эти экивоки, понял до дна. И что? Ничего. Еду. Дремлю. Проваливаюсь в чёрт-знает-что.
Остановка. Час только прошёл. Невмоготу уже. Закурить можно. Выпить тоже, а я не хочу. Как отрезало. Заползаем обратно. Поехали. Полночь. Снова тьма – то ли ничего, то ли всё в одном месте.
«Да ты не стесняйся, проходи! Все собрались уже!» Я и не стесняюсь. Стану я стесняться! Вот посижу немножко – и пойду. «Нам без тебя начинать никак нельзя!» Что ж я за важная птица такая? «Ну, ты спросил! Ампутация-то кому на сегодня назначена? Не тебе ли, дружок?» Ампутация? Зачем это? Чего ампутировать? «Будто не знаешь! Сам приходил позавчера вечером. Просил, мол не могли бы вы мне укоротить?»
Остановка опять. Фары протянули жёлтые лапы лучей, схватили два куска кирпичной стены, погасли. Выбираюсь наружу. Похолодало что-то. Где я? У кого хоть спросить-то? Не верю. Себе уже не верю. В себя уже не верю. «Просто не верится,» — снова эхо её голоса. Ан нет! Верится! Только вот в это и верится. Помнится. Сигарету. И ещё одну. Надпись «Камышин» — полпути, значит. Так говорят.
Водитель пытается заставить печку работать. Зачем? «Люди мёрзнут!» Печка дымит, завывает, но не греет совершенно. Бегает мужичок вокруг заграничного автомобиля, недоумевает. Тут подкрутит, там постучит, сюда заглянет, — без толку. Не работает печка. Да чёрт бы с ней! Поехали – надышим как-нибудь – не замёрзнем поди.
Уселись. Половина второго. То ли хлопнула входная дверь, то ли нож гильотины ласково опустился на мою шею. Нет никого, ничего. Теснота. Неудобство. Так, наверное, и надо.
V
Ну вот, ещё немного — и вершина! Так думал каждый из нас, карабкаясь по ненадёжному, постоянно осыпающемуся склону. Давно уже была забыта цель нашего восхождения. Всё, что осталось — это изнурительный подъём — такой невыносимый для ненатренированных мышц и прокуренных лёгких. Известняк под нашими ногами крошился, оползал, коварно забивался самыми злостными своими камушками в потрёпанные кеды. Яростное полуденное солнце царапало безжалостными лучами наши затылки и мокрые спины. Иногда кому-нибудь из нас начинало казаться, что этот подъём не закончится никогда. Тогда отчаявшийся, он останавливался и смотрел по сторонам. Вершина — она всегда была вот здесь, в нескольких шагах. Проделанный путь казался настолько долгим, что, вроде бы, не было смысла возвращаться. И путник, вздохнув, продолжал восхождение.
Нас было четверо. Никто никого не подбадривал — на это требовалось слишком много сил — мы просто продолжали карабкаться, в душе проклиная и этот склон, и саму идею этого путешествия, и того, кому впервые пришла она в голову. Впрочем, вряд ли кто-нибудь из нас смог бы вспомнить виновника наших теперешних трудностей. Казалось, что мысль возникла одновременно — словно и не в головах, а где-то прямо над столом, на котором гнездились в невероятной тесноте бутылки с самым разнообразным алкоголем, сигаретные пачки, пепельница и трубка для гашиша. И всё же кто-то должен был быть первым. С самой дружелюбной злобой, с исполненным любви недоверием мы искоса поглядывали друг на друга и продолжали путь.
Ещё немного. Осталось ещё немного! Поначалу мы пытались передвигаться гуськом, но из-за нашей неуклюжести и отсутствия надлежащего опыта в путешествиях по холмам, от такого способа пришлось отказаться. Дело в том, что тот, кто шёл впереди (а мы пытались даже меняться местами) неизменно сталкивал под ноги следующему небольшую волну камешков. Следующий — понятное дело — в долгу не оставался и, запинаясь и матерясь, толкал уже чуть большую волну дальше. В итоге замыкающему приходилось совсем уж несладко. Постепенно мы перестроились и ближе к середине шли вполне себе ровной такой шеренгой. Тропинок на склоне не наблюдалось, так что идти каждому из нас было одинаково трудно. И всё-таки мы шли.
Ближе к вершине холма росло несколько чахлых кустиков. В какой-то момент мы вчетвером не сговариваясь рванули к ним — нам была катастрофически необходима их помощь и поддержка.
Опять! Ну, и где я теперь? Знакомые повороты. Знакомые указатели. Знакомая тьма. Словно навсегда она мне дарована.Ага! вернули-таки на место ненавистный Саратов. То-то же! Можно было и раньше – пока с ней был. Не хотят. Ах, ладно. Половина шестого утра. Холод. Тоннель под нагромождением рельсов и поездов. Менты разглядывают. Подозрительный тип. Пальто, рюкзак, потерянный взгляд. Всё, всё, ухожу.
На площади всё тот же гигантский железный чекист. Следит. Охраняет. Медленно поднимаю руку с оттопыренным средним пальцем. Пошёл ты! Пошли вы все!.
Тьма постепенно растворяется в белёсой безнадёжности рассвета. Первый троллейбус. Кондуктор-замухрыжка кутается в рабочее тряпье, смотрит на меня исподлобья, посылая мне почти осязаемые импульсы ласковой ненависти. Отвечаю взаимностью. На тебе денег – и не трогай меня больше. Поднял воротник, накинул капюшон, привалился к ледяному стеклу. Посмотрел на утекающие в новый день улицы. Закрыл глаза и принялся дожидаться, когда меня, наконец, не станет.
