(почти пьеса)
Кухня старой коммуналки. Столики, плиты, тумбочки.
Любка стоит у плиты, помешивая гуляш.
Любка. Мой прям такой шебутной, такой… Юла, а не ребёнок… Крутится, вертится.
Наташа. Что ж… Каждому своё, как говорится.
Любка. Твой-то спокойный.
Наташа. Ну да, как будто… лепит всё себе, рисует, стишки сочиняет…
Любка. Моему б…Отец говорит – надо в спорт определять.
Наташа. И то. Будет, как отец. Чем плохо?
Любка. Да ну… не знаю…
Входит, держась за стенку, растрёпанная, патлатая Машка.
Машка. Девки, опохмелиться нет?
Любка. Опять двадцать пять!
Машка. Да ладно, лучше помоги…
Любка. У меня нет.
Наташа. И правда, Маш, завязывала б… А то…
Машка. Ох, лихо, не могу…
Наташа наклоняется к своей тумбочке, достаёт чекушку, отдаёт Машке.
Наташа. В последний раз.
Машка. Ой, спасибка, спасла. (уходит, пошатываясь).
Любка. Зачем ты ей?
Наташа. Да ладно. Жалко мне её. К тому ж пьёт она тихо… А какой красавицею была.
Любка (тихо). Была.
Комната Машки. Старая мебель. Истрёпанный диван. На столике газета, закиданная пищевой шелухой. Машка, светлея лицом, открывает бутылку.
Машка. Ну вот… хоть чуть-чуть… (нервно отпивает из горлышка). Ой (морщится)… первый глоток… Сейчас легче будет… Ненормальная я… И жизнь ненормальная. А ведь было, было… Куда всё… (пьёт). Второй глоток всегда легче. Закусить что ль? Хлеб должен был остаться… Сейчас, сейчас… Краски вспыхнут… Да. Вот – красная, лиловая… Да, когда же всё началось? Ступени бы припомнить, на каких спотыкалась… Нет, ничего не вспомню… Работа… Ха-ха… какая мура! Если б не Егор… И не сынок мой… Плачет… Где же ты, сынок? (пьёт).
Шум в коридоре. В дверь Машки стучат.
Любка. Машка, открой!
Машка (встрепенувшись). Сейчас, сейчас.
Вскакивает. Открывает.
Любка. Брат твой, Володька, шумит опять. Пускать его? Олег мой вон держит его в коридоре.
Машка (мертвея лицом). Не-а… Нужен он мне… (кричит) Олег, выстави ты его. Что шляется?
Олег. Да, один момент. Слышь, пошёл отсюда, быстро…
Звуки возни. Хлопок двери.
Любка. С Олегом не забалуешь. Не зря ж – мастер спорта. Ну, Маха, вообще достал он – Володька твой. Ладно, ты тихая, а этот?
Машка (смущаясь). Прости меня… Нас…
Олег (проходя мимо открытой двери Машки). Ладно. Я его так тряханул, больше не сунется….
Комната Машки.
Машка (пьёт из горлышка). И ходит всё, ходит. Чего ему от меня надо? Ни денег у меня, ни водки… Самой не хватает… Спиваться в одиночку надо (смеётся).
Комната Олега и Любки. Добротно всё, основательно – шкафы, диваны. Любка возится у стола, накрывая. Сынок Витька стукает мячиком об пол.
Любка. Тише, сынок.
Олег. Да ладно, пусть шумит. Ему положено.
Любка. Пристраивай в спорт. Собирался же…
Олег. А то. Будет таким, как я – здоровым, сильным, ха-ха… сильным, как Союз наш Советский…
Любка. Ну, ты и скажешь то ж…
Олег. А чего? Сила – она сила и есть. Никто не переломит.
Любка. Вот Машка красавицей была – а как переломило.
Олег. Так то – красота. А я про силу! Не, – сила вещь… Сынок, бушь спортсменом – как папка?
Витька. Буду, пап…
Любка. А Володька этот, Машкин, надоел.
Олег. Да не переживай, не притащится больше. Так тряханул сизомордого…
Любка. Хорошо б.
Олег. Ладно, есть скоро?
Любка. Уже. Садитесь.
Рассаживаются за столом.
Олег. С хлебом, сынок, с хлебом…
Витька. Мне можно со сметаной?
Любка. С чем хочешь, сынок.
Витька. Пап, а я когда спортсменом буду?
Олег (жуя). Будешь, будешь, не переживай… Оглянуться не успеешь.
Комната Наташи и Саши. Тоже всё достаточно добротно, но ощутима разница с жильём Олега и Любки – много книг. За столом – Саша, Наташа, Антон — их сынок.
Антон. Прыг-скок, прыг-скок, вот и вышел малышок…
Наташа. Ешь, сынок, не балуйся.
Антон. Я не балуюсь, я сочиняю стишок.
Саша. Это чудесно, что сочиняешь… но ведь и поесть не помешает, а?
Антон. Мам, можно я хлеб не буду?
Саша. Нельзя без хлеба, Тоша. В нём сила.
Антон. А что такое сила?
Саша. Сила? Ха-ха… Нечто определяющее жизнь.
Антон. А в стихах она есть?
Саша. Это, смотря в каких.
Антон. А в моих?
Наташа. Картошки тебе ещё подложить?
Антон. Не-а… Мне интересно про силу. И про стишки.
Саша. Будешь плохо есть – не будет силы. В том числе – и на стишки.
Антон. Не видали малышка? Это – любителя творожка? Ага, и ещё пирожка… Не, не видали пока…
Кухня. Машка у плиты
Машка. Яичницу сделаю… Или супчику сварить? Не супчик не помню, как варить… Ещё б чекушку, а то… Хлеб остался…
Любка заходит с грязной посудой.
Любка. Машка, ты всё сожжёшь…
Машка. Не-а… Было вам от меня что-то плохое, а? Было хоть раз?
Любка (сваливая посуду в раковину). Всё равно осторожней. Чекушку-то уж приняла.
Машка (покаянно) Приняла…
Любка. Ну вот. Чего хотела-то?
Машка. Яишню.
Любка. У тебя, небось, и яиц-то нет…
Машка. А и верно… Откуда им… и денег нет…
Мальчик Антон заносит на кухню тарелки. Ставит около раковины.
Антон. А я слышал ваш разговор. Тётя Маш, это ничего, что у тебя денег нет. Когда я вырасту, и напишу про вас всех – у тебя всё будет, всё – красота, деньги… И у вас, тётя Люба…
Любка. Ох ты, и как же ты нас опишешь?
Антон. Не знаю… В стихах… а может быть в прозе…
Машка (плача). Спасибо, мальчик. Вот здорово будет…
Любка. Ха-ха.
Антон. И про то напишу, тётя Маша, как вы мне конфеты всегда дарили. Ну, когда на фабрике работали. И про всё вообще.
Любка. Эх, мечтатель… Моему бы так…
Машка. Напишет, я верю. И будем мы все там – в повести, или поэме – добрыми, добрыми, красивыми, красивыми…
Свет изменяется, как будто. Кухня видна точно через бутылочное стекло – предметы закруглённо-плавно плывут в неизвестную реальность. Взрослый человек, бывший когда-то мальчиком Антоном.
Антон. Они живут во мне – и растрёпанная алкоголичка Машка – добрая, тихая, бывшая некогда красавицей, и… что с ней случилось, почему стала пить? Я так и не узнал… И крепенькая хозяйственная Любка со своим горообразным мужем Олегом – мастером спорта по толканию ядра, и Витька их, гонявший по коммунальному коридору на трёхколёсном велосипеде… Они живут во мне – пестро, шумно, иногда тихо… и брат Машки – Володька – заходит: в обтёрханном пальто вечно, иногда добро-слезливый, он говорил помню – Подарить игру тебе хотел, да… делась куда-то… Он заходил, пока Олег не выкинул его…
Я не буду о своём отце – потрясающем, замечательном, и о смерти его, а мне было всего 18, и он – тогда 52-летний – казался пожившим, а теперь, когда я и сам подошёл к 50-летию, я понимаю, насколько это мало, почти ничто — особенно для яркого интеллектуала, каким был папа.
Прошлое колышется взмывами огня, и вот вижу на кухне – огромной, почти как зала музея – собираются персонажи, и Любка весело тараторит что-то, а Машка, ещё не пьющая, отвечает ей, смеясь… Телефон звонит. Кто подходит?
Олег (подходит к телефону). Да! Здоров, Егор. Кто? Я участвую, конечно. А ты сомневался? Ха-ха… Ладно, не бэ, я не подведу. (вешает трубку, кричит в сторону кухни) – Любк, а Любк, Егорка сомневается, что я первое место возьму…
Взрослый Антон, одиноко стоящий в кухне: Я не знаю, выиграл ли он… И… пусть он казался больно шумным, примитивным, чего бы я ни дал сейчас, чтобы вновь услышать куски разговора, ставшие минуткой моего детства…
Я не знаю почти ничего о тех людях, но… музыка звучит…
Комната Олега и Любки. За столом – Олег, Любка, Саша, Наташа, Машка. Звучит музыка.
Олег. Ну, ещё по одной?
Любка. Маш, ты как?
Машка. А ничего. Вы извините меня, если что не так…
Саша. Да брось ты, всё в порядке. Ну, съехала немного жизнь набок – выровняется, не сомневайся.
Любка. Точно. Давай я тебе салатика положу. Или селёдку под шубой.
Машка. Спасибо… Я и закусывать отвыкла.
Олег. Вот это плохо. Надо есть, а то откуда ж сил набраться…
Наташа. Вы не понимаете.
Все оборачиваются к ней.
Наташа. Главное – что музыка звучит.
Музыка звучит – красиво, плавно. Люди замирают, слушая её.
Снова кухня – призрачная почти: кухня воспоминаний.
Антон. Я даже не знаю, живы ли эти люди, или как отец… Едва ли жизнь Машки выровнялась. А Витька вполне мог стать мастером спорта, как Олег – ведь и мальчишкой крепышом был. Музыка звучит, я слышу её, и то, что я не написал об этих людях, как обещал когда-то Машке и Любке – ничего, ничего… ведь каждый пишет тексты своих судеб, каждый-каждый, даже не зная об этом, даже не слыша музыки, которая звучит – звучит всегда, нежно, плавно…
