Питасять и Листик

(миниатюра)

На нашей сугубо пролетарской, постоянно хмельной и крикливой улице их так и называли – Питясять и Листик. Питасять получил своё прозвище потому, что говорил «питасять» вместо пятнадцати. А Листик любил собирать разные листья и постоянно носил их во всех карманах.
Они заметно отличались от нас, своих уличных сверстников. В нас ш п а н и с т о с т ь была заложена с самого рождения, а у них – нет, даже и намёка на неё не было… Зато была их общая любимица, кошка Мыра, был дядя Миша, один из самых уважаемых на улице мужиков, который почему-то выделял их из всей уличной молодой «поросли», и уж если кто их задевал, то отпускал обидчику таких «лещей», что мама – не горюй. Любимым же местом Питасять и Листика была не уличная площадка, где взрослые резались в «очко» и буру, а заросли здоровенных околопомоечных лопухов, в которых эти двое чувствовали себя ловкими и неутомимыми туземцами амазонских джунглей. В этих лопухах у них были свои заветно-секретные места, в которых они сидели целыми днями, а уж чем они там занимались – никому ведомо не было. Да и зачем интересоваться? Сидят тихо, не орут, жрать не просят – ну и ладно, ну и сидите, ненормальные…

Да, какие-то не такие они были. Не стандартные по уличным меркам, а, значит, действительно ненормальные. Не матерились, не играли в «расшибец», не ходили на «железку» -железную дорогу, где всегда можно было что-нибудь скоммуниздить, а скоммуниздив, продать или выгодно обменять на такое же, уворованное. Вместо этого залезут в свои лопухи – и сидят до самой ночи… Чего там сидеть? Чего дожидаться? Мёдом им там, что ли, было намазано?

Это сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что они-то были как раз нормальные, а окружающие – так, инопланетяне с цыпками, нахальными взглядами, лужёными глотками и вечно разбитыми носами…

А однажды летом бежит по улице Сашка Баринов и орёт: «Майориха Листика обварила! Насмерть!». Майориха – это листикова мать. Вернувшись с ночной смены, решила сварить щи. Была, как обычно, «под мухой», зацепила кастрюлю локтём, а Листик, как нарочно, рядом крутился… В общем, с самой его белобрыстой головы и до самых пяток… «Скорая» даже до реанимации довезти не успела…

А Питасять вырос и пошёл в армию. Послали в Чечню. Там попал в засаду и то ли случайно подорвался, то ли намеренно подорвал себя, окружённого бандитами, гранатой. К Маринке, его матери (отец смылся ещё в питасятевом младенчестве), приезжали мордастые военкоматские жучилы с крупнозвёзными погонами и траурными взглядами. Привезли ей питасятеву медаль, денег и харчей полную сумку… Сказали: герой. Товарищей спас. Вечно будем помнить и скорбеть. Ага… Похудейте сначала, «скорбетели»… Помню, улица после их приезда три дня «гудела». Маринка все военкоматские деньги на ту гулянку спустила. Чего жалеть? Как пришли – так и ушли. Халявные же…

Прошло время. Вся уличная шпана повзрослела и разбежалась кто по заводам и институтам, кто по тюрьмам и колониям. Каждый нашёл своё место в жизни. О Питасять и Листике никто уже не вспоминает. Да и зачем, с какой стати? У каждого своих воспоминаний навалом, своих забот – полны рты. К чему излишне напрягаться?