РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
Тиха рождественская ночь,
Прозрачно-тёмный воздух зыбок.
Органов ангельских и скрипок
Сумеет сумма нам помочь?
Красива филигрань древес:
Напомнит нежный тополь сердце,
И на него не наглядеться,
Других не надобно чудес.
В церквях различных золотым
Расплавом службы льются мерно.
И не узнать уже наверно,
Как было всё, сколь ни хотим.
…волхвы, пещера, пастухи,
Великолепное мерцанье
Снегов – от сердца мирозданья.
Мальчишкам – игры да снежки.
Наивно-кукольны стоят
Вертепы в храмах: смотрят дети,
Их радость – будто сад: на свете
Нет лучше сада – без утрат.
Идёт рождественская ночь,
Свет будущего предваряя.
Мечта должна быть золотая,
Другие – изгоните прочь.
* * *
Славно глядеть в костёр –
Угли его золотисты,
Будто он режиссёр:
Фильм снимает не быстро.
Славно глядеть в огонь –
Пусть всё плохое пеплом
Станет, и сумму волокон
Его разметает ветром…
МЕРЗОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
Та мерзость отворит глаза,
Цвет – отработанный тасол.
И взгляда этого из-за
Столь искажён людской глагол.
Банкиров жирное житьё –
Насос, что всажен в массу нас.
Поэт – пусть хорошо поёт –
Не нужен никому сейчас.
О, шорох внешнего! – когда
Нам внутреннее развивать
Насущно. Чёрные года
Нагромождаются опять.
Желаний жимолость густа,
Аскеза вряд ли подстрижёт.
А все желанья – пустота:
Алчбы сорвётся в бездну плот.
Не нужные нам старики,
Страдания и смерть детей.
И сорванные маяки
Несчастной Родины моей.
* * *
Стих пишет сам себя порой,
Своей же логике подвластен,
Он слов выстраивает строй.
В себе стих замкнут, как герой,
Что корень, сильный и прекрасный.
КАЗНА ПАМЯТИ
Есть памяти казна, из оной черпай –
Там злато опыта и серебро.
Воспоминаний не исчислить стержень.
Казна устроена весьма хитро –
Подобье лабиринта – сундуки же
Порой гнильём набиты, стыд и страх.
И выбросить нельзя. Однако, выжил –
Жаль, редко слышен в лабиринте Бах.
* * *
Чёрный кофе с дождём. Одиноко.
Дождь играет на струях воды,
Как на струнах гитары – и только.
И в кафе звуки слушаешь ты.
Чёрный кофе с дождём. Сигарета.
Мысли мрачные о судьбе,
О себе, снова кончилось лето,
Снова лето ушло, и т. п.
ЛОСЬ В ЛЕСОПАРКЕ
(стихотворение в прозе)
На просек лесопарка, более напоминавшего лес, на серый, ручьём текущий асфальт, плавно покачиваясь, вышел лось…
Он был серый, с желтоватыми подпалинами, вислым задом, мокрыми, мягкими губами, и огромными лопастями ветвистых рогов.
Вышел – и встал в растерянности…
Машины остановились, гудя, образуя небольшую пробку; машины, пестро переливаясь на осеннем солнце, стояли, гудели, люди высовывались из окон, кто-то нажимал кнопки мобильного, фотографируя, иные командовали растерявшимся лосем.
-Смотри-ка, лось! – воскликнул один приятель.
Шли по тропинке.
-Надо ж, что делается! Люди-то…
Люди – и гулявшие, и водители – со смесью детского восторга, недоумения, необходимости двигаться – точно обалдели.
-Проходи, проходи! – махали лосю.
Он – плавный, как лодка – то двигался вперёд, то отходил, перегораживая собой ручеёк асфальтового просека.
Ему сигналили, улыбаясь, махали руками.
-Ну же, давай!
Лось замер посередине серого ручейка.
-Вот бы фильм снять – десятиминутку. Короткометражный такой, представляешь?
-Ага. – Отозвался второй приятель, закуривая. – Эстетское бы вышло кино.
Лось, наконец, перешёл просек, и двинулся, торжественно задевая ветви, в гущу пламенеющего, пестреющего лесопарка, терявшего листву, но не суть своего существования.
Машины поехали, и лось скоро пропал из виду, и люди, любовавшиеся роскошным зверем, разошлись.
* * *
Некоторые воспоминанья
Стали стихами, рассказами,
Проросли словесными гладиолусами, или астрами.
Другие сгорели, не осталось и пепла.
Жизнь пронеслась наподобие ленты ветра.
Только и остаётся: выбирать то, или это,
Облечь формой прозы, или сделать кирпичик сонета.
Только и остаётся.
Грустно всё это.
* * *
В цепи цивилизаций – наша
Подросток – эгоизм и прочь.
Полна агрессиею чаша
Людская. Нам должны помочь.
Но эту помощь ощущаем
Едва, не становясь добрей,
Касаясь сути жизни краем
Сознанья, данники страстей.
СЛЕВА, ГДЕ СЕРДЦЕ
(стихотворение в прозе)
С бессонницей знаком, как с одноклассником каким-нибудь…
Засиживается ночью, боясь ложиться, страшась образов, овалов, кругов, что цветасто будут переполнять мозг, не давая уснуть, играя на струнах беспокойства и тревоги…
А в эту ночь вдруг марево ползло на глаза, тяжёлая, цветная гуща заливала мозги, всё плыло, кружилось.
И рухнул в постель, как башня, рухнул, медленно погружаясь в бездну, из которой вдруг начали мерцать строчки, ибо был поэтом.
Они мерцали, красивые и нежные, но не было сил встать, записать их…
Забуду, подумалось, прежде, чем навалился сон.
Утром белым, снежным проснулся уже, начал возиться по домашнему хозяйству, выпив кофе, мыть полы, протирать плиту…
Потом сел записывать стихотворение, думая, что того, что мерцало в ночи не вспомнить уже никогда, никогда…
И вдруг в середине другого, какое записывал, вспыхнуло оно вновь – яркое: и писать не надо: просто смотри, и переноси на бумагу…
И радость залила сознанье, и стало горячо слева, где сердце…
* * *
Я батценами некогда платил,
Ганзейского союза зная силу.
Торговую я видел перспективу
Основой, и, возможно, сгустком сил.
Отшельником, не зная денег я,
Жил некогда, духовное стяжая,
Мечтая, чтоб открылась золотая
Страна небес, что ярче бытия.
Я нумизматом некогда сидел,
Лелея ауреи, в милой лавке.
Тогда, наверно, получалась ладно
Жизнь в сумме разных пёстрых дел.
История монет – всего лишь часть
Истории, что ж деньги столько значат?
Курочат мозг, сознание иначат…
…поэт горит… сгорает, что свеча.
* * *
Не то вино воспел Хайям,
Какое нам весьма известно –
Экстаз мистический, что нам
Не открывает свето-бездна:
Сие вино воспел Хайям.
* * *
…ибо Феникс начинает песню
Грустно-золотящуюся нам.
…ибо все мы оказались в бездне,
Чёрным стал давно наш общий храм.
Феникс обновляется — из пепла
Восставая – как же обновить
Сердце, ставшее добычей ветра,
Запрещающего нам любить?
Феникс – драгоценный символ сути
Бытия…
Небесные сады.
Жалко всех. И бедный ум пасует
Перед тем, как жил несчастный – ты.
Феникс повстречается с Жар-птицей.
Их надежда – обновить людей,
Может быть, потом осуществится.
А сейчас осуществить сложней,
Чем постичь всё бытие в объёме
Полном.
Длится холодом январь.
Коли всё неладно в общем доме,
То надежды важен календарь.
* * *
Время неандертальцам, время
Протобактериям, время – титанам.
Торжественны службы в роскошном Риме,
На зависть иным обветшалым странам.
Рождество – не вино и индейка вовсе,
А наличье в душе хоть луча Христа.
За внешним, пышным духовной прописи
Жизни забыты совсем неспроста…
Три лика Троицы чьё-то сознанье
Может постичь? И попытки смешны.
…ибо удерживают мирозданье
В равновесии вовсе не сны.
Время – нам, и время грядущим.
Часы отстающие надо чинить.
Но ежели жить насущным, а вовсе не сущим,
Можно жизнь бессмыслицей разорить.
* * *
За шторой – зыбкость бытия,
Отдёрни штору – всё конкретно:
Порывы ветра, или ветка
Стиха, какую правил я.
Но зыбкость ощущаю всей
Судьбою, или сердцем сердца.
Как будто нет на свете средства
Уйти в простор живых лучей.
* * *
Одиночество, как положенье
Можно корректировать вполне.
А как состояние – мученье:
Не изменишь, сколь известно мне.
Пообщайся с тенью, или книгой,
Иль с цветком, ответы их услышь.
Массой одиночество великой
Собственной поддерживает тишь.
Глубина своя не измерима –
Марианской впадине на за-
висть… А вон дорога пилигрима.
Открываешь нехотя глаза.
День белеет, январём играя.
Долог будет, весь хрустя, январь.
Одиночество в оттенках рая,
В красках ада ты не спрячешь в ларь.
