Отец пред смертью, помню я, грустил,
Я в возрасте сейчас почти таком же.
Мороз пройдёт по коже, и, похоже,
Я жизнь свою бессмысленно прожил.
Грустил отец, и я теперь грущу,
Всё папу молодого вспоминаю –
Лечу я по обратному лучу.
Лечу. Но ничего не обретаю.
* * *
Коль человек – сосуд вины,
Кому молиться мы должны?
Но сам себя сосуд едва ль
Наполнит. Важная деталь,
Когда не стержень всех вопро-
сов, что стоят весьма остро.
Кто нас такими сотворил?
Природа? Бог, как сгусток сил?
Иль эволюции слепой
Путь даден лентой и тропой?..
Сосуд вопросами разбит.
Кровь из него течёт молитв.
Кому? Понять уже нельзя.
Да и сосуд разбит был зря.
* * *
Аромат хвои и мандаринов,
Запах снега, переулков рай.
Черепица в Таллинне карминная.
Новый год встречать я был бы рад
В Таллинне, в каком-нибудь отеле.
Настоящее уходит в даль,
Жить могу фантазией на деле
Только лишь, забавная деталь.
* * *
Отель, где пропадают люди.
В отеле чёрная дыра.
А там, где ныне, кто — по сути —
Узнают, как они дела
В своей действительности знали.
И чем-то всех влечёт отель.
Вы побывайте! Не бывали?
Узнаете, в чём жизни цель.
* * *
Цветы акации, как символ
Возможной чистоты души.
Из памяти фрагменты вынул
Цветенья – одинок, в тиши.
Я думаю – что символ стоит,
Когда ничем не подтвердить?
На свете множество историй,
Что как-то помогают жить.
На свете множество иллюзий.
Что нас заводят в тупики.
И уподоблю я обузе
Порою мысли и стихи.
О, мысли тяжелы бывают –
Сравниться ль с оными свинец?
Стихи же нас не изменяют,
Надоедают, наконец.
Дождь из жемчужин не бывает.
Не пишут писем пауки.
Порою души нарывают,
Коль их изрезали грехи.
Не из акации сплетали
Венец Христу, коль есть шипы?
Мы это выясним едва ли
В пределах данной нам тропы.
Но это, в сущности, не важно,
Коль следовать Христу нельзя,
Когда в предметном мире страшно,
А лишь через него стезя.
* * *
Вот бабушки и деда фото –
Дед на второй был мировой
Убит – военная работа,
Мир укрепившая земной.
Ба нянчила меня так долго,
И умерла уже давно.
А есть в моей хоть капля толка
Судьбе? не знаю всё равно.
Вот фото дяди с тётей – дядя
Был крестным… Тоже нету их.
А есть мои стихи в тетради,
С утра пишу я новый стих.
А это наш буфет огромный,
На нём, среди хрустальных ваз
Два фото, фон которых тёмный,
И вглядывался я не раз
В родных, всеобщность ощущая,
Себя же – каплей бытия,
Чью сущность я, не понимая,
Стремлюсь поднять, как чашу, я.
* * *
Огненная плесень на стене –
Колесницы мчат Египта что ли?
Или гарпии, ужасные вполне,
Бьются, подчиняясь злобной воле?
Или это льются письмена
И орнамент созидают сложный?
Просто бани старенькой стена
С плесенью торжественно-тревожной.
* * *
Белее Альп сугробы во дворе,
На прорезях окошках виснет вечер.
В январской много серебра игра,
И фонари раскинут пёстрый веер.
Мне в череде других и этот дан
Красивый вечер, чем сейчас ознаменован?
Коралловую неба видишь даль,
Какую вряд ли сможешь тронуть словом.
* * *
Не спишь, иль спишь? Не разберёшь.
Сон рваный, как чужая лента.
К твоей неврастении лепта
Добавлена, какой не ждёшь.
Сон – глубина, и вместе – бред.
Встал – третий час, и снова куришь,
От дыма резко глаз прищуришь,
Без сигареты жизни нет.
…порою мысли глубина –
Твоя вина,
И боль твоя, и рана, чей
Цвет ал, но он – не от лучей.
Об этом думать ли сейчас,
Коль ночи зимней третий час?
Лёг… Сможешь спать? Наверно, нет.
А за окошком валит снег.
Красиво кружится метель,
Какой не надобна постель.
В мозгу осевшие слои
Снежинок высверки свои
Подарят в переулках сна,
Где забываешь – жизнь одна.
ИСПАНСКИЙ САПОГ
Сапог испанский, будто символ
Гирлянды лет. Кровь тяжела,
И лить её – не клумбу примул
Развесть, но жить мотивом зла.
Сапог испанский представляет
Собой часть прошлого, и нас
Иными немо призывает
Быть, изменить весь наш рассказ.
Меняются с годами пытки,
Агрессию не победить –
Она всегда дана в избытке.
Ко всем гостеприимен Дит.
Сапог испанский будто сумма
Негожего, что скрыто в нас.
И крики боли хуже шума
Сует, в которых мир погряз.
* * *
Сколько в данный момент хоронят
Самых-самых разных людей!
Молодых, пожилых, превосходных,
Никудышных исчадий страстей.
Нет ответа. Всеобщность обманом,
Иль иллюзией мозгу дана.
И текут в неизвестность туманы,
Обволакивая времена.
ПРОСТО УТРО
(стихотворение в прозе)
Поднимая жалюзи, впускаешь январский свет – он тусклый, как старинное серебро, и белый, как мечты ребёнка.
Сеть тополей видна в окне, на фоне кирпичных стен соседнего дома, чьи окошки, лишённые света, темны и безжизненны.
Сеть веток, хитро сплетённая, больше похожая на орнамент, созданный мастером с причудливой, отчасти детской фантазией.
Орнамент усложнён, закручивается лабиринтом, как закручен им мозг, впускающий ту, или иную ассоциацию, или чередой пропускающий образы, чья непонятность порою томит.
Утро.
Просто утро очередного дня, какой нагромоздится обыденностью – столь же необходимой, сколь и ненавистной, хотя жажда подвига в условиях современности также нелепа, как вид жирафа в филармонии.
Расходятся дорожки двора, узорно сочетаясь и распадаясь, теряясь в странных изгибах снежного полотна, не сулящего новостей.
Некто гуляет с собакой, и рыжий сеттер резвится, как ребёнок.
Крупная старуха проходит, опираясь на палку, и медленные звенья света распадаются за нею.
Ворона сидит на ветке, и та рессорит чуть-чуть, слегка покачиваясь.
Сумма образов реальности складывается в общую картину, и картина впечатывается в мозг, вмещается в комбинацию похожих, чтобы на каплю, на микрон уточнить представление о жизни, редко бывающее точным, как хирургический надрез.
* * *
Как в Союзе под гимн просыпаться…
Возвращенье к Союзу никак
Невозможно – деньгам ли сдаваться?
А они ныне фактор и факт
Из главнейших… Помпезный, тяжёлый
В шесть звучит, будит бедного гимн.
Пожилой и всегда не весёлый
Просыпаешься, вспомнив режим
Детства с юностью – папу и маму
Молодых, в коммуналке житьё.
Школу первую, первую драму –
Не забыть, очевидно, её.
Ёлку пышную, первого снега
Счастье чистое, вспомнишь себя.
И темнеет рассветное небо
Января – как тогда, как судьба.
* * *
Проклятые руины жизни,
Над коими провал пустот.
И ничего не видно в призме
Твоих пожизненных хлопот.
Руинами полюбоваться,
И умереть. И умереть.
И чёрточкой меж дат остаться,
И большего желать не сметь.
КРЕЩЕНСКОЕ
В Иордани золотом блеснёт
Стяг воды, крещенью отвечая.
…жизнь могла сиять бы, золотая,
Коль раскрыть секрет крестильных вод.
Не младенца, коему свершить
Выбор невозможно, но любого
Взрослого, кто хочет Сына-слово
Слыша, всё живое возлюбить,
Надобно крестить.
В Иордани крестится Иисус,
Будущее с грустью прозревая.
Два тысячелетья ткётся злая
Нами жизнь, раз мил с грехом союз.
ПОСТЕПЕННОЕ УТОЛЕНИЕ ЖАЖДЫ
(стихотворение в прозе)
В библиотеке вузовской тогда работал – популярный институт был разбросан территориально по Москве, и его, заурядного библиотекаря, использовали порою, как грузчика: привык, в общем, не возражал, когда просили перетащить пачки, нагрузить ими автобус, ехать на другой конец столицы: любил заоконное мелькание переогромленной Москвы.
Тот день выдался особенно громоздким – в коллективе было ещё несколько парней из числа не поступивших на дневные факультеты, пошедших на вечерние, работавших днём в библиотеке.
И они таскали пачки, связки, разрозненные тома – книги не кончались: тяжёлые, пыльные, бременили они глыбастыми объёмами, и сваленные разнообразно в автобус выпирали точно сопротивлявшимися корешками…
Потом автобус мчал через город, затем разгружали, путаясь в коридорах, как в лабиринтах неизвестного большого здания вуза – сделанного недавно головным: отсюда и тяготы переезда.
Короче – домой он вернулся к вечеру, мучимый такой жаждой, такою сухостью во рту, что первый стакан воды специально оттягивал, предвкушая.
И пил медленно, ощущая, как влага целительно проникает в организм, растекается по его недрам, точно возвращая силы.
Он – также медленно пил и второй стакан: смакуя воду, как драгоценное вино – о! она была в тысячу раз вкуснее, и насыщала добро, охотно, словно ждали её бессчётные клетки, и ликовали, получая.
Он выпил ещё и третий, хотя пить уже не так и хотелось, но выпил, вспоминая только что пережитое ощущение воды – великолепное, как детство.
Это и запомнилось на много лет: постепенное утоление жажды.
Жаль, жажду иную – ту, что гонит мысль по лабиринту, не утолить никакими книгами, и нет человека, к которому можно было обратиться за ответами.
* * *
Перевоплощение артиста
Глубиной чревато иногда –
Отойдёшь от оной вряд ли быстро…
Ну, чуть-чуть поплачут господа.
Легче по поверхности скольженье,
Много проще лёгкое кино.
Каждый выбор – в чём-то пораженье,
Всё ведь не охватишь всё равно.
ДВИЖЕНИЯ
(стихотворение в прозе)
Мыть утром, когда фонари ещё горят, опуская синеватые конусы света в январские снежные развалы, полы; мыть полы, замечая разводы паркеты, где клоками сошёл лак; выливать грязную воду, набирать свежую, чтобы прополоскать тряпку, лежащую у дверей, с грохот двигать щеколду; мыть плиту, сняв с неё металлические решётки, потом раковину, чтобы блестела, наливать в фильтр воды, чтобы отстоялась, и не была такой жёсткой…
Движения.
Бесконечность мелких, постоянных, необходимых мускульных усилий; масса движений, кропотливо созидающая жизнь, всю будто и сделанную из таковых.
Постоянная работа мозга, перебирающего, сортирующего воспоминания, в чьей глобальной картотеке можно запутаться – без этой работы; напряжённая работа золотисто-серой массы, напоминающей грецкий орех, где мысль пролетает по извилинам то огненным змеем, то египетской колесницей, то влачится убогим калекой; где ассоциации плетутся куда причудливее восточного орнамента, или ковра…
Постоянные движения тела – нужно идти туда, потом возвращаться домой, разгружать, допустим, сумки с едою, снова выходить по делам, замечать ворону, каркнувшую не добро, или зимнюю игру детишек в саду; выбирать расхоженные тропки, чтобы не буксовать в снегу; напластования движений, их мириадная масса…
Как устаёшь от них!
И есть движение сна, помещающего в абсурдные сочетания пёстрых картин, путающего прошлое и будущее, дающего воплощение мечты, какое растает вместе с пробуждением – о! пробуждение под пятьдесят редко бывает приятным.
Усталость от жизни – в сущности, усталость от движений: однообразных, столь далеко уведших от юношеских планов, какие разорила реальность, как осень разоряет в парке роскошные платаны…
Ничем не заменишь, ибо из колеса пожизненного движения до гроба не выйти, как не объяснить себе ощущение огромной пустоты, что возникает в результате этой пожизненной суммы действий, движений.
