Плашки обетованные

Мишку Пахомова похоронили. Ему на Пасху шестьдесят три исполнилось, внук уже в четвёртом классе, уже курить начал, а он всё Мишка и Мишка… У них на улице все так. Все мишки, петьки и васьки. Ни одного Михаила Ивановича или Василия Робертовича. Потому что улица такая, незатейливая, с немудрёными нравами и понятиями. Сплошь пролетарская, одни заводские живут. Раньше, при Советской власти, даже уважением пользовались, назывались людьми труда-доблестными пролетариями. А сейчас времена откровеннее стали, поэтому и приговор суровый: если ума нету, то иди на завод. Валдохай там у станка до опупения и посинения, стружки металлические разгребай, не кашляй и не вякай, а то мигом окажешься за проходной с трудовой книжкой и никакими перспективами…

Поминали Мишку в кафе с немудрёным названием «Василёк». То есть, это оно раньше называлось «Василёк», а сейчас – «Парадиз». Конечно когда ума нету, то можно забегаловку хоть голой ж.пой назвать, лишь бы клиентов приманить. Рынок! Рыночные отношения! Ничего святого! Никаких васильков! Одни парадизизы!

Иван Сергеев сидел за поминальным столом и привычно хмурил брови. Брови у Ивана были красивые – мощные, кустистые, с завитушками по концам. Чего он их постоянно хмурил – чёрт его знает. Наверно из-за характера. Характер у него был совсем не подарок. Тяжёлый был характер, хотя Иван ни в с кем особенно не крысился и не собачился. Он-то был поумнее собравшихся сегодня здесь на поминки уличных соседей-пролетариев. Можно даже сказать – единственный умный, потому что ещё с самой своей юности понял: не, завод – это не про него. Задерись оно и провались, это предприятие глубоко и широко коммунистического труда и сверхплановых обязательств! Грыжу на ём наживать, а не деньги! Поэтому сразу после службы в армии пошёл Иван по торговой части. Сначала грузчиком работал в «тридцатом», потом, как торговый техникум закончил, там же, в «тридцатом» — продавцом в бакалейном отделе. Одно время даже секцией заведовал, но не понравилось: отвечай за этих девок-задрыг, своих подчинённых, а девки эти –шалавы беспутные, ни одна не замужем, значит, нервные, и гонору у каждой – выше крыши. Лайся с ними каждый день, нервы свои трать – а какой толк? Вернулся обратно в продавцы, а на пенсию уходил уже кладовщиком склада райпотребкооперации. Вот это было нормальное место! Хоть и материально-ответственное, но контролёры особенно не донимали (Иван умел с ними ладить) да и подворовать всегда возможность имелась. Главное, не зарываться, не жадничать и не хапать ртом и, так сказать, широко распахнутыми ягодицами… На этом жадничании многие кладовщики палились – это Иван железно усвоил и выводы очень вовремя правильные сделал. Он вообще мужиком был умным. Не то, что многие и некоторые…

— Ты чего не пьёшь-то? – толкнул его в бок Васька Красильников. Вот Васька был что ни на есть типичным пролетарием. На заводе в “стальнухе» работал. Самый противный, самый грязный и самый тяжёлый цех. Нормальные люди там не задерживались, а вот такие, как Васька, приживались. Чумовых и в жизни, и на заводе всегда хватало. Ума-то нету…
Иван поморщился. До водки он был не большой любитель, но сегодня, здесь, надо было соответствовать. Он подставил рюмку, Васька налил. Не чокаясь, выпили.
— Чего вскрытие показало? – спросил Иван, закусывая селёдкой.
— Чего? – не понял Васька.
— Вскрытие, говорю, — повторил Иван. – Ну, диагноз какой? Ферштеен?
— Какой диагноз? – непонятно всполошился Васька и почему-то даже оглянулся по сторонам. – У кого?
— Тяжело у нас в деревне без нагана, – с явной издёвкой пояснил Иван. – У Мишки! Не у тебя же! У тебя ещё рано! А?
— Чего «а»? – опять никак не мог въехать в тему этот дуболом.
Иван досадливо крякнул. Вот же послал Господь собеседника!
— От чего Мишка помер? – спросил уже напрямую. – Инфаркт, может, какой? Нарушение проходимости коронарных сосудов?
— Какой инфаркт, ты чего! – понял, наконец, Васька. – Никакого у него инфаркта не было! Утром на крыльцо вышел, побрызгал, икнул и там же, на крыльце, и крякнул. Петька говорит: услышал, как чего-то грохнулось. Он сначала и не понял чего. На крыльцо выскочил – папаша валяется. Пульс пощупал – нету. Вот и все дела.
— Не поддал он вечером-то?
— Кто?
— Мишка, кто!
— Из бани пришёл. Ну, понятно, четвёрочку впил. Как же после бани и без четвёрочки?
— Какой четвёрочки?
— Четвертинки! После бани — это обязательно! Портянки продай, а выпей! Суворов сказал!
— Балагур.., — поморщился Иван. Не любил он таких вот… фольклорных замудрёностей. Слишком уж они лукавые. Любой случай оправдают, любой повод дадут, чтобы выпить. Да ладно выпить – нажраться!
— Значит, здоровым помер? Кто не курит и не пьёт?
— А чего ему, Мишке-то? – удивился Васька. – У них в родне все такие. Ходят-ходят, потом вдруг сразу бац – вторая смена. Обзавидуешься! – и на самом деле завистливо вздохнул.
Дурак ты дураком, досадливо подумал Иван. «Обзавидуешься»… Нашёл чему завидовать! Самому скоро на пенсию, а ума так и не нажил. Да и где ему его наживать-то? В «стальнухе»? Там наживёшь! Геморрой с силикозом в придачу.

— Ну, чего? – поднялся из-за стола Петька, мишкин сын .- Давайте ещё скажите чего-нибудь! Иван Тимофеич!
Иван поднялся. Действительно, надо сказать.
— Ну, чего.., — начал он — Знал я покойного много лет. Ещё в пацанах по лопухам в прятки играли. Да.., — и он постарался придать лицу какое-то умилительное вместе с тем значимое выражение. – В армию в один год пошли. Вместе и вернулись. Во так всю жизнь и… Хороший был мужик. Да…
Нужно было ещё что-нибудь сказать – а чего? Ну, соседствовали – и что с этого? Дружить? Нет, особенно-то и не дружили. Здоровались, конечно, а чтобы дружить… Да и с какой радости? Чего говорить-то? Что за дурацкая обязанность? Жил и жил. Помер и помер. Все там будем. Чего особенного-то?
— Плашки мне трёхчетвертные однажды принёс, — вдруг вспомнил он. – Да… Mы как раз затеялись воду проводить, резьбу надо было на трубах нарезать, а трёхчетвертные – дефицит… Вот, значит, и выручил. Сейчас, слава богу, с водой… Помог, значит… Светлая, как говорится, память.
Народ расценил последние слова как сигнал, дружно выпил.
— Значит, провёл воду-то? – спросил Васька. Он тоже выпил и сразу же ещё налил. Боится, что не достанется? Или жаба горит на халяву-то?
— А чего же, — нехотя подтвердил Иван. – Такое дело. Не баловство какое. Теперь не к колонке бегать.
— А я так и не провёл, — вздохнул Васька. – Денег не было.
Иван неприязненно покосился на него, хотел сказать, что жрать надо было поменьше, тогда бы и деньги появились. Но ничего не сказал (а чего толку-то!), привычно засопел и потянулся вилкой к селёдочному хвосту. Была у него с детства такая сладость – селёдочные хвосты. Кому пряники, кому – конфетки, а ему эти самые хвосты были в самую сладость. Витаминов, что ли, каких в организьме не хватало?

Разошлись с поминок часа через два. Иван шёл по проспекту и продолжал недовольно хмуриться. Зачем он там , в «Васильке», про те плашки вспомнил? Главное, что никаких плашек ему Мишка тогда так и не принёс. Пришлось в «Сельхозтехнику» к слесарям идти. Целый литр с него слупили да плюс закуска… А Мишка обещал, обещал – и всё «мимо кассы»… Говорил, что на строгом учёте, что мастер, падла, за ними так и зырит… Врал, наверное… Кругом одни трепачи…