Вы посещаете по ночам пивную (она же распивочная, шалман, трактир, рыгаловка – возможны другие варианты)? Я — не регулярно, но своевременно. Когда припирает освежиться с большого бодуна. О, ночное «рыгло» — это замечательное место! Если утром и днём здешняя публика состоит, в основном, из случайных прохожих или работяг, которым перед сменой надо привести себя в норму, а вечером достойно отметить окончание очередного трудового дня, то ночью здесь собирается совсем другое общество. Я не говорю о блатной гопоте (эта крутится здесь в любое время суток) и о мелкоуголовной шушере, которой ничего не стоит разразиться дешёвой матерной тирадой или наблевать прямо себе под ноги. Это уже не люди, это, как называет их один мой товарищ-профессионал остроумья, «обсоски». А вот самую достойную часть здешней ночной публики составляют люди д у м а ю щ и е, этакие житейские философисты, с которыми очень приятно и полезно поговорить на самые разнообразные, в том числе и довольно сложные с философической точки зрения темы.
Одним из таковых был мой, ныне, увы, покойный друг Вася Исаков. Это был мужчина одновременно и сложной, и простой душевной конструкции. Среднего роста, лобастый, коренастый, лысый, с шикарными, характерными для какого-нибудь важного мажордома в солидном английском поместье бакенбардами, Василий являл собой образ типичного пролетария, достойного социального продукта нашей ушедшей в небытие непритязательной социалистической эпохи. Проработав двадцать пять лет в кузнечном цехе местного машиностроительного завода, он «по горячей сетке» вышел на пенсию и наслаждался покоем и благополучием в качестве простого-рядового пенсионера, не привыкшего к роскоши и излишней неге. Одной из мелких, но зато ежедневных радостей и была наша привокзальная пивная , которая до сих пор носит гордо-игривое название «Трактиръ».
— Вот скажи мне, — говорил он при наших встречах в сием заведении, – Ты веришь или не веришь?
При этом он всегда наклонялся как можно ближе, словно излагал что-то важное и почти что секретное.
— Конечно, верю, — охотно соглашался я.
— Значит, веришь.., — он тяжело задумывался. – А в чего? И почему?
-А во всё, — отвечал я, стараясь интонацией попасть в тон разговора. – И потом. как же не верить-то ? Верить надо! Обязательно! Без веры – никуда! А также матери ихней Софьи!
-Понятно, — кивал он своей могучей лысиной, отсвечивающей в здешнем интимном полумраке как бильярдный шоа. – Издеваешься.
— Ни в коем разе, — горячо протестовал я. – Просто констатирую.
— Значит, ты считаешь, что Бога нет? – следовал очередной, полный самых разных поводов для размышлений и заключений вопрос.
— Почему же нет. Просто он у каждого свой.
Василий задумывался. Ответ ему казался интересным и даже перспективным.
— Важна не сама вера, а причастность к ней, — продолжал развивать я мысль. – Именно тогда человек становится мудрее, а значит, чище душой.
Василий склонял голову сначала в одну, потом в другую сторону. Этими жестами он удивительно напоминал африканскую птицу марабу, которую я однажды видел по телевизору в передаче «Очевидное –невероятное» и которая почему-то не вызвала у меня никаких высоко эстетических чувств, а наоборот — отвращение.
— А ты веришь, что я без всякого военного образования – майор спецназа?
— А почему бы и «не»? – пожимал я в ответ плечами. — Может, ты с самого детства деревенского, детства босоногого обладаешь такими специфическими, я бы сказал – полководческими способностями. В таком случае, зачем тебе военное образование?
— Мне, между прочим, сам Варенников удостоверение подписал, — хвалился он, оставляя эту скользкую тему насчёт феноменальных военных способностей. – Ты знаешь кто такой Варенников?
Ему очень хотелось, чтобы я не знал, но я, к его глубокому сожалению, был в курсе.
— А как же! Парад Победы!
— Во-во! – и Вася втыкал вверх указательный палец. – Это — ЧЕЛОВЕК! Не то, что…, — и не уточняя и не договаривая, горестно вздыхал.
У каждого из нас есть свой бзик и свои головные тараканы. У Васи было вот это звание – майор спецназа. Осуждать его не за что, может, он и был у него на самом деле. А может, и не был. Какая разница? Главное, человек верил в то, что говорил. Был убеждён, а если человек убеждён, то он искренен.
Да, это был достаточно и сложный и, одновременно, простой человек. Явный противник насилия в быте. Практически готовый марксист-разночинец.
— Вот сидеть бы так и сидеть, — вдруг сказал он однажды совершенно, кажется, невпопад (но это на первый взгляд невпопад. На самом же деле , очень даже впопад). – Сидеть и ни о чём не думать. И чтоб провалились они все со своими.. – и, не договорив, махнул рукой.
— С чем «своими»? – попытался уточнить я.
— Да какая разница? – махнул он рукой. – В этом ли дело?
— А в чём?
— В сермяжной правде жизни! – решительно заявлял он. – А эта правда, она уже во где! – и крепкой рукой удушающим движением хватался себе за кадык.
Где-то в середине ночи или ближе к утру он допивал пиво и шёл в расположенное рядом заводское общежитие, к хорошей женщине Марусе. Маруся не отличалась вообще никакой философичностью, она была суровым практиком-реалисткой и привыкла относиться к существующему положению дел с типично бабьей покорностью. Василия она принимала в любое время суток, потому что безмерно уважала и даже побаивалась, хотя последнее было излишним: тот никогда не поднимал руку на женщин. Воспитание не позволяло.
