ДВЕ КУКЛЫ
(стихотворение в прозе)
Светин и Ветин – они друзья: не-разлей-вода.
Они не помнят в первом, или в третьем классе — расхохотались, услышав соответствие фамилий.
Они расхохотались – и подружились.
Вот так.
Им под пятьдесят.
Порой они выпивают – то у одного, в холостяцкой берлоге, то у другого – в похожей.
Порою идут гулять, проходя в тысячный раз дорожками лесопарка.
Порою играют в шахматы, или…
Светин и Ветин, Светин и Ветин…
Они две куклы – как и все.
Один мечтал стать живописцем, вместо этого занимается мелкими спекуляциями, другой… Просто живёт на деньги оставленные родителями, и сам не верит, что в молодости был порывист, дерзок, точно у ветра занимал силы, словно оправдывая фамилию – Ветин.
Они две куклы, выдуманные к тому ж.
Как выдумано всё – как выдумана реальность, что тяжеленным колесом давит всех, разнося надежды, мечты, планы.
ГАЗЕТА, ЗАЛИТАЯ ЙОДОМ
(стихотворение в прозе)
Мама стояла у старинного их буфета, моргала растерянно, растопырив пальцы.
-Сынок, я твою газету залила йодом. Извини, капнуло вот.
Газета с его статьёй…
Сколько сил, энергии, времени потратил, чтобы быть в литературе! Сколько…
Печатают иногда, и вот ничтожные результаты никому не нужных публикаций, на час, или два заливающие душу радостной надеждой.
Он вскипает, потом остывает, потом…
-Да ладно, ма. Залила, так залила. Что ж теперь.
Но хочется ему чистый номер, он одевается, суёт мелочь в карман, идёт к газетному киоску.
Он проходит асфальтовым коридором, связующим два двора, он глядит в окна дома повышенной комфортности, тщась представить тамошние квартиры; он минует детские площадки, и апрельский дождь тихо барабанит по зонту.
Он холодный: дождь – вчерашний и вовсе был перевит изнутри снегом.
На улице неприятно, колко.
И также – ему, спешащему за газетой – неприятно, колко в жизни.
Внезапно он начинает думать о Страстной, о Христе, о давящей власти церкви и пустой её бутафории; но мысли эти, провернувши привычный круг, вымываются из головы.
Склоняясь к окошку, спрашивает газету.
Не разобрали, конечно, ещё есть экземпляры.
Из кармана достав пластиковый пакет, разворачивает его, суёт туда гномер, спешит назад, идёт, будто торопится – и кажется ему, с мамой случилось что-то, и вспоминая её – растерянно моргающую у буфета, где бросил газету, вдруг чувствует, как туго и страшно
сжимает сердце.
Дождь продолжает нудную, холодную работу.
* * *
Локон Бьянки, как строчка сонета
Развевается. Чудо-монета,
Как поэзия штемпель её.
Се – гульдинер Максимилиана.
Суть поэзии – пышность поляны,
Бытия осмысленье ещё.
Сколь на талерах изображенья
Обещают к стихам приближенье?
А на папских пиастрах даны
Сцены сложные – строфики вроде.
На тосканском пиастре что в розе
Видишь?
Старой поэзии сны.
* * *
Статистика звёздная – перлы
Без раковин радужных звёзд.
Их суммы сложились в шедевры,
Стихами прочти…
Или гнёзд
Распутай сложение сложное.
Статистика чисел больших
На тайну такую умножена,
Что дух захватило.
И, тих,
Глядишь на поля и просторы.
Шатры драгоценные звёзд,
Сиятельные коридоры,
Над бездной опущенный мост.
* * *
Формовка черепа природой
Сложней скульптурного труда.
Звук творчества – удар аккорда,
Он прорастает сквозь года,
Как род за родом прорастают
В грядущее, что ткётся днесь.
И люди-перлы обещают
Жизнь интереснейшую здесь –
Здесь, на земле.
* * *
Дельфинариум отчасти весел,
Как смеётся, клюв открыв, дельфин.
Что же говорит? Лоснится весь он –
Корень замечательных глубин.
Корабелов в Греции, бывало,
Провожали славные они.
Не понять античное начало,
По-иному там творились дни.
Дельфинариум теперь детишкам
Дан великолепно для души.
Что дельфины говорят мальчишкам?
Выросший – ответить не спеши.
* * *
Окна домов… и ночью
Примстится в бездне висят.
Звёзды даются — точно
Капли мёда блестят.
Окна погаснут, звёзды
В сроки иные то ж.
Бессчётны небесные гнёзда,
На здешний их мир не похож.
* * *
Одиночество пахнет скорбью,
И парением, и речной
Замечательною водой,
И вокзалом – уносится скорый.
Одиночество, как среда
Самого себя, как свеченье,
Как огонь, как провал, как беда,
Как сулящее много растенье.
* * *
По медной проволоке били,
И штемпель примитивен был.
На лепты далее делили,
Монетки те входили в быт.
Вдовицы лепта тяжелее
Речений многих ветхих книг.
О том не знает. Ведь идеи
Не для простых.
А для кого Иисус явился?
Уже не очень разобрать.
Иносказаний мир закрылся
В себе, и шифров не сыскать.
ОРКЕСТРЫ ЖИЗНИ
Мечтаний скрипки заглушают
Виолончели дел, и вот
Оркестры бездной полыхают,
Гобой отчаянья ревёт.
Труба восторга сыплет ловко
Сиятельное серебро.
На флейте тихо снова, снова
Наигрывает вам добро.
Орган свершений светлых славно
Подъемлет звуки к небесам.
Но – вне оркестров. Ибо плавно
Врасти в звучанье должен сам.
ПОДЛИННАЯ ПАСХА
Розоватое свеченье пасхи,
Тяжелы большие куличи.
Из евангельской чудесной сказки
Не смогли, увы, извлечь лучи.
Сказкою для нас и остаётся –
И повествованье, и слои
Толкований, застящие солнце
Духа, дав полотнища свои.
Что Христос тяжёлою работой
Внутренней преобразил себя
Постижимо мало, коль заботой
Живы дня, что нам дала судьба.
Куличи и пасха. Красим яйца,
Сути праздника не осознав –
Той, что нас принудила б меняться,
Свой душевный осветлив состав.
* * *
К соседу нянька по двору –
Седая бабушка с кошёлкой
Идёт, ты куришь поутру
На лестнице. А воздух волглый.
Апрель сырой. В окно глядишь,
Идут студенты на учёбу.
И с мамою спешит малыш
В сад, снять с игры грядущей пробу.
* * *
В завихреньях мчится снежный пёс,
Серебристые картины снега
Созидает, густо сам оброс
Высверками кипенного бега.
Он играет и резвится так,
Как играет детвора, и тонко
Завихрит метель, откинув мрак,
Счастье дав для всякого ребёнка.
* * *
Много ли людей, чья жизнь прошла
Зря? И вообще – такие есть ли?
Макроплан не ведом, тяжела
В человеке бездна.
Или бездны.
Маялся поэт, всё тщился он
Кем-то быть, печатался; но – прахом
Ощущает всё пошло, резон
Пьянствовать, хоть раньше не был праздным.
Выросшие дети и не вспом-
нят несчастных стариков. Бывает.
Сей – серебряный скупает лом,
В ус не дует. Часто напевает.
Жир богатых. Большинства потьма
Выживанья. Редкие моменты
Счастья. Физик, спятивший с ума –
Бесконечности скрутили ленты.
Зря прошли те жизни? иль не зря?
Жалко всех – что на ответ не тянет.
Не взошла духовная заря
Над людьми. Совсем не многих манит.
СКОЛЬ ДОЛГО ЕЩЁ ЖДАТЬ ТЕПЛА
(стихотворение в прозе)
Страстная плыла холодом, кололась зыбким снежком, запускала свинцовые дожди, и зелень, чуть только брызнувшая, казалась бутафорией.
Шёл, гулял.
Трамвайные пути тускло поблёскивали, и громада завода вставала вавилонским строением, а из проходной – вечерело – валил пёстрый народ.
Пройдя под голыми тополями, встал на светофоре, пережидая красный, глядя праздно на разноцветные, быстро снующие машины.
Перешёл, когда светофор разбрызгал жидкий изумруд.
Двигался вдоль ограды ВДНХ, достал сигарету, и, держа в зубах, шёл, не прикуривая, когда, наискосок пересекая клумбу, к нему подбежала миловидная девушка, спросила прикурить.
-Если получится, — ответил, точно выплывая из сна, доставая зажигалку, чиркая ею.
Огня не было.
На миг язычок мелькнул, девушка втянула в себе островатый уголок дыма, но сигарета её тотчас погасла.
-Дайте я сама попробую.
Он протянул зажигался, и девушка, чиркнув несколько раз, вернула:
-Не, сдохла она у вас.
-У кого-нибудь ещё попросите.
-Ага.
И она быстро пошла вперёд, а он, двигаясь за нею, удачно нажал на педальку зажигалки, прикурил…
Как-то неудобно стало – хотя объяснишь ли почему?
Девушка шла быстро, курящих не попадалось, и дальше она перебежала улицу, и пропала во дворах.
А он свернул на выставку, затягиваясь дымом, поёживаясь от холода, и думая, сколь долго ещё ждать тепла.
* * *
Тайная вечеря. Ино-
сказанья Христа.
Истины просто имя,
Но она не проста.
Следуйте, хлеб вкушая
Ученья, Христу.
Будет жизнь золотая –
Сад сокровенный в цвету.
Пейте кровь – то есть сущность
Христовых слов.
Сердцу опасна тучность,
С оной – дух не здоров.
Тайной вечери сила
Церковью побеждена.
Плачевная перспектива
Будущему суждена.
ЕМУ БЫЛО 18 ЛЕТ
(стихотворение в прозе)
Свернув с широкого проспекта, шёл узкой улочкой с высокими домами, думал – такие, наверно, громоздясь, составляли Вавилон… Тополя во дворах отливали июльским золотом.
Шёл в качалку при заводе, на котором не работал, но договорился, платил рубль (Союз казался незыблемым)…
Из раздевалки пересекал большой холл, подымался по скрипучей лестнице, заходил.
Здоровались шумно – под грохот гантелей и штанг; включался, вливался в общий ритм, растворялся в нагнетании силы, слушал своё тело.
Ему было 18 лет.
Он не знал, как будет жить.
ОБЛАЧКО ВОСПОМИНАНИЯ
(стихотворение в прозе)
Разница в возрасте – 40 лет.
Старый и молодой дружили; молодой называл старика папой, и в шутке таилось тепло, ибо отца похоронил рано; а у старика сын погиб давным-давно.
Молодой приезжал в Калугу с женой, откуда оба были родом, и где было много близких и родных, и первым делом шёл к старому, в одинокую его, хотя совсем и не грустную квартиру; они располагались на кухне, выпивали под не хитрую закуску, философствовали, говоря обо всём на свете.
Однажды на седьмое ноября, выпив немного, решили выйти, глянуть на демонстрацию.
Снежок пушил, и в сквере собирался народ, разворачивали знамёна, поднимали транспаранты.
И старик и молодой пошли со всеми вдоль бульвара, а движенье машин было остановлено.
И вскоре старик предложил вернуться, а по дороге молодой купил ещё водки.
Он помнил потом: грязный пол уазика, матерящиеся мужики, серые стены вытрезвителя, мерзкое одеяло, жирный храп…
Через час жена, имевшая много знакомых в Калуге, забрала его.
Со стариком общались ещё несколько лет, а потом он ушёл в свою раковину, отказался от общения напрочь, но облачко воспоминания белым золотом мерцало в памяти, не омрачённое даже тем, как напился раз, попал в вытрезвитель.
РУССКИЙ ПАЛИМПСЕСТ
Русский палимпсест поверх тяжёлой
Крови пишут новые века.
Год семнадцатый – рывок был новый
К счастью, чья держава далека.
Замерзает всё, и снова рвётся,
Взрывы – следствия подземных вод.
Грозный царь ещё ко всем вернётся
Новой кровью каменных широт.
Неужели палимпсест когда-то
Даст всеобщности роскошный текст?
А душа России столь крылата,
Сколь ей запредельность – Божий перст.
ЗАПАХ РЕКИ
(стихотворение в прозе)
Рваная лента детских воспоминаний: поездка в Тарусу с мамой.
От калужской пристани, по Оке под аккомпанемент дивного аромата речной воды.
Площадь с белым кристаллом художественного музея, где акварели русского поэта сияли многоцветьем.
Улица, ведущая вверх – пыльная… И коллега мамы с колоритной фамилией Табакман встречает у калитки сплошного забора.
Ночевали в старом доме, и утром завтрак был изобилен, как обед, состоял из трёх блюд, и пузатый, жизнерадостный хозяин принимал в нём активное участие.
На кладбище ходили; на могиле художника – распластанный каменный юноша, ставший жертвой окских вод.
Тишина окружала дом-музей знаменитого писателя, льющаяся прозрачно тишина…
А музей был закрыт.
Пыльный, милый, деревянный городок с многочисленными спусками к реке, запах которой пресно и чудно наполнял детскую реальность…
* * *
Иов всё получил назад –
Гнил заживо, смердел молитвой.
Детей был прежде целый сад,
Оборотившийся могилой.
Иов всё получил назад.
За что отобрано любовью?
…не то тиран над всеми, над
Живой пульсирующей кровью?
Иов всё получил назад.
Какая бездна скрыта в книге?
Расшифровать я был бы рад
Её, да ум едва ль великий.
Иов всё получил назад.
Но как его смеялись дети –
Те, прежние, живя на свете.
Услышать снова был бы рад.
