Скобы не зримые держат
Данное, их не сломать.
Грезящий истинным стержнем
Реальности будет страдать,
Ибо замены такого
Социум вечно даёт.
Деньги – а вовсе не слово.
Где же любовь? Лишь расчёт.
Истинны коли нету,
Тонкость едва ли к чему.
Но не позволят планету
Скрепы низвергнуть во тьму.
ВОЙНЫ ЯИЦ
Остроконечные верхушки,
Как шлемы, яйца наклонив,
Презрев учёные игрушки
Философов – смешны, как миф, —
Тупоконечным не позволят
Взять верх: есть пики и мечи.
Воителей прискорбна доля –
Слепящей ярости лучи.
И скорлупа летит, белея,
Белок течёт, желток течёт.
Банальна первенства идея,
Но всем покоя не даёт.
Других собою отрицая,
Имеем кривобокий мир.
И войны длятся без конца, и
Отравлен ими сам эфир.
* * *
Политика – шуршанье за портьерой,
Шероховатости видны,
Морщинки, и т. д., но верной мерой
Объёмы грязи и вины
Едва ли кто из публики оценит.
Последствия страшны.
Никто условий жизни не изменит —
Условий адской кривизны.
* * *
Клочки от жизни остаются,
А иногда и оных нет.
Озёрное блистало блюдце
В глубинах позабытых лет.
Где всё? Куда оно пропало?
Где мальчик, чей велосипед
Мелькал по всем дворам немало?
Но мальчик жив, хотя и сед.
Клочки едва ли соберёшь ты,
Смерть с детства смотрит на тебя.
…сквозящее мерцанье рощи…
Прозрачным взором серебря…
* * *
Острия параллельных прямых
В бесконечность не зримо уходят.
Математики ярок язык,
У поэзии много угодий.
Параллели мерцают в ночи
Многозвёздным пространством роскошно.
Глянь, лучи там скрестили мечи.
Фантазировать, впрочем, не сложно.
Параллельных миров бытие
Не похоже на вечное – наше.
Как своей объяснить колее,
Что наскучила горькая чаша?
Острия параллельных прямых
Неизвестностью блещут фатально.
И какую же выбрать из них
Для движенья, коль данность брутальна?
* * *
Из ничего взрастить нельзя
Стихи, иль овощи на грядке.
Когда мучительна стезя,
Едва ли скажешь – всё в порядке.
Из боли вырастить стихи
Волшебными цветами можешь?
Нам серебро небес, верхи
Души откроют Бах и Моцарт.
На грядках с овощами день
Копаться хорошо на даче.
А мыслей жалких дребедень
Терять – подобие удачи.
Удачей разное считать
В разнообразье мира можно.
Девиз хотел бы начертать,
Да нет щита и столь тревожно
Тебе, когда под пятьдесят…
Из ничего растут пустоты,
Какие пострашней, чем ад —
В них вряд ли осознаешь, кто ты.
* * *
Кагал волнуется. Мессия
Не оправдал надежд. Он слаб.
А им бы горы золотые
Взамен евангельских силлаб.
Им власти бы – вполне реальной,
Осточертевший сбросить Рим.
Земным – земное: столь банальный,
И столь естественный режим.
Они волнуются. Не в силах
Принять всю глубь его словес.
И им уютнее в могилах —
Своих телес.
* * *
Трицератопс поглощает зелень,
В папоротник морду погрузив.
Почва содрогнётся, и, растерян
Трицератопс, видящий массив
Плоти, надвигающейся мощно.
Пасть тираннозавра широка.
Нависает жадной смертью точно.
От укуса рана глубока.
Трицератопс вывернется, чтобы
Рогом брюхо пропороть, и вот
Ранены они – гиганта оба,
Травоядный всё ещё живёт —
Нижнюю конечность прободает.
Вой издаст тираннозавр – опять
Наклоняясь, плоть врага терзает,
Ибо оный должен пищей стать.
Лента миллионолетий древних
С жаром солнца, истовостью битв.
И с нагроможденьем несомненных
Сил, где слабый, как всегда, убит.
ГАРМОНИЯ ГЕННАДИЯ АЙГИ
Он — выпускающий на волю птиц
Мечты и мысли, образов и звука
Верлибрами, лишёнными границ
Сует земных, когда юдоль – как мука,
Легко касающийся слов Айги,
По-новому их сущность представляет.
Попытка зафиксировать круги
От камня по воде порой бывает
Успешною, поскольку мастерство
Поэта алхимического свойства.
Фальшиво прагматизма торжество,
И от него едва ли жизни польза.
Естественна поэзия: она
Есть атрибут нам даденного мира –
Идёт от прометеева огня,
Орфея вечно золотится лира.
Таинственны огни Айги – они
Мерцают, призывая к постиженью
Того, что наколдуют дальше дни,
Не склонные – как жалко! – к вдохновенью.
* * *
Как видит всех поэтов со
Кривыми судьбами их? Боже!
Как видит Бог, труды итожа
Всех, строящих дома, и всё
Творящееся в царстве грёз?
И муравьёв с их городами,
И войны, что идут годами,
И пьющих от тоски всерьёз?
И мириады разных солнц –
В сравненье – микроорганизмы
Мы сами: подлинности жизни
Не знаем, ибо оной соль
Считаем выгоду свою…
Как держит Бог всё мирозданье?
Ах, я за подлинное знанье
Свои мечтанья отдаю.
* * *
Сохранив себя – потерял.
А растратив, как дождь – обрёл.
Зыбок данности матерьял,
Но его освещает глагол.
Не сберечь себя – раздарить
Он потребует, зная суть,
Зная корень жизни, и нить,
Что поможет свершить ваш путь.
* * *
Организация текста включает
Много деталей, пейзажей, холмов
Мысли, стаканчик вечернего чаю,
Гаммы оттенков и радугу слов.
Организация текста окрестно
Жизнями дадена, суммой телес.
В небе, окрашенным маем чудесно
Бездной мерцает невидимый лес.
Организация текста, в котором
Души и психика сложно даны.
Многое рушится под напором
Глупости, скуки, проблем и вины.
* * *
Лежанье, как любимое
Занятье – не Обломов.
Но часто мнится: мнимое
Явленье, хоть затронув
Сознание, даётся нам:
Назвали жизнью оное.
Мечтается – далёкое
Изведать, не знакомое.
Лежание, как плаванье
В неведомое, нравится.
Вдруг Византия славная
Привидится, красавица.
Иль римские громадины
Из мрамора роскошного.
Иль счастья виноградины
Столь сочные, хорошие.
СТАРИКИ
Старик, корпящий, что Кощей,
Избегнув участи бессмертья –
Над суммою монет: важней
Ему, чем все законы тверди.
Старик пьёт пиво по утрам,
Другой с собакою гуляет.
А третий, дописав роман,
Как с оным поступить не знает.
Умней ли молодых они?
Иль просто опыта побольше?
Сынок прислал письмо из Польши,
И посветлее стали дни.
ПЬЯНКИ
(стихотворение в прозе)
-Ты покрышку с дивана сдёрнул, обернулся ею, и ну – плясать!
-Да, ладно, сам будто ничего не учудил!
Мир качался – ало-золотист, мир переливался, тёк, играл огнями; мир отливал молодостью, был радужно-радостен, с оттенками грусти.
Собирались, где была возможность собраться, закупали водку, вино, закуски…
-Мне приятель рассказывал: возвращается раз, пьяный, конечно, думает – чтобы не беспокоить родителей, проползу-ка я потихоньку. Разулся и пополз через их комнату к себе. А они наутро говорят: Ну ты и напился! Сидим, телевизор смотрим, а ты – ползёшь!
-Ха-ха…
Историю рассказывали многие, истории повторялись, обрастали подробностям; не натуральное, подхлёстнутое водкой веселье выплёскивалось за край реальности; советская явь серела, и не представляли тогда, что то, что воспоследует за ней, будет внешне пестро, а по сути – черно.
Выбредали ночью от одного из приятелей, и ветер гнал по асфальту тёмную, казалось, листву, выбредали весёлые, и огни сверкали – а были в реальности, или качались в сознаньях?
У ларька, давно закрытого, на столике со скорёженной столешницей стояли весы, затаскивали их на ларёк, шкодили, смеялись…
Есть ли другой шанс попасть в запредельность, кроме выпивки?
Распускаются садом её огни, сознанье мягко и пестро уплывает, и нечто горит, полыхает, зовёт.
-А в ментуру помнишь как загремели?
-Ну?
-Пошли мы добавки брать, менты проезжают, тормознулись, а ты в машину голову всунул, и ну орать: Менты – козлы!
-Да ладно!
-Правда, правда…
Какая она — подлинная правда?
В юности много пили, не было ничего важнее компаний этих, долгих шляний по вечерним переулкам, посиделок в кафе.
Будут ли такие воспоминанья интересны к старости?
Или едкий стыд затопит душу, и захватит сознанье от сего, бывшего?
Кто знает?
Доживи сперва…
