1
Серебро снежной скани – деревья обведены тонким мастерством зимы, и иные из них напоминают сердца…
Или пурга, метель – с её звенящей, отливающей счастьем свежестью.
Снег присутствуют почти в любом стихотворении Владимира Соколова, сообщая им неповторимость поэтической оптики и расшифровывая индивидуальные предпочтения мастера.
Снег и слово, счастье и солнце, любовь и катастрофа, поражение и парение: всё соплетается в блещущей, и вместе такой не громкой лирике; всё охвачено; всё дано с той тонкостью и нежностью, зыбкость которых рискованна: чуть перейди грань – и всё погибло.
Но Владимир Соколов никогда не переходит её, зная подлинное золото середины, истинную меру – в том числе и вещей.
В том числе – высоты поэтического делания.
Ибо что, как не высота – метафизическая, и вместе с тем такая реальная, даже конкретная для поэта, диктует формулу глубины постижения века:
Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не нужно мне прав человека –
Я давно уже не человек.
Ибо только человек способен ощущать чужую боль так точно и мощно, оправляя горестное, как тризна, ощущение в гранёные строки.
И, несмотря на оное чувствование, именно Владимир Соколов всегда устанавливает стихами тишину – ту сокровенную, снежную тишину, что так необходима любому сердцу: а сердцам людей живших в двадцатом веке, ворочавшим его неподъёмные глыбы – вдвойне.
И получается новая формула смысла:
Вдали от всех парнасов,
От мелочных сует
Со мной опять Некрасов
И Афанасий Фет.
И тут уже поэзия представлена хлебом, тою субстанцией, без которой не обойдётся душа, какой бы взволнованной, сонной, или растревоженной она ни была.
Тишина, присущая стихам Владимира Соколова, отливает золотом – хотя и пронизана лучами снежного серебра; это тишина врачующая, идущая от голоса спокойной силы, голоса, начисто лишённого какой бы то ни было аффектации, не способного на пафос, всегда отдающий либо дурновкусием, либо чрезмерной страстностью; и солнце подобной тишины гарантирует подлинность высоты – той высоты, на которой страх смерти и уловки времени превращаются в условности, не интересные для стиха.
2
Сон снега о людских
Страстях и не-покое.
Двадцатый век таких
Дел, изломав людское
Сознанье, навершил,
Что души исказились.
Но снег пушист и мил,
В нём славно совместились
И детские мечты,
И взрослых умиленье.
Синь щедрой высоты
Даёт стихотворенье.
И мелкий дух сует
И праздные парнасы
Не могут застить свет
Высокого окраса.
Поэзия, как хлеб,
Как мир с медовым смыслом.
Что ей движенье лет
С их вверенностью числам,
Когда от высоты
Евангельского слова
Поэзии черты?
И всё в ней вечно ново.
