У Юрки Ромашкина всё как-то не так, как положено, всё не как у нормальных людей. То ли неудачливый он, то ли невезучий, то ли с рождения такой вот « с приветом Юра!» — кто знает. Взять, например, те же встречи Нового Года. У него все прошлые годы с этими встречами всё было кувырком, всё не по-людски. Причина в том, что он, Юраша, стропальщиком на комбинате стройдеталей работает, а работа при новом хозяине сменной стала, сутки через двое. Так вот у него на тридцать первое декабря то эта самая смена попадала, то приходил со смены такой измотанный, что какой ему праздник: лишь бы щец похлебать (желательно со стопочкой) — и брык мордой в тряпки (это он сам так образно выражается «мордой в тряпки». В переводе на нормальный язык — выспаться всласть).
Зато уж на этот Новый Год у него все складывалось как никогда удачно: он, Юрка-то наш, на больничном был, потому что простыл на работе, в своих стройдеталях (чтоб их черти сжевали, эти детали, вместе с новым хозяином!). Врачи сначала даже воспаление лёгких подозревали, но прослушали внимательно весь его могучий организм, рентгеном просветили, пальчиками по нему щекотно постучали, ещё раз прослушали и вынесли, наконец, диагноз: ничего страшного. Обычная острая вирусная инфекция. То есть, жить будет. Может быть. Ещё молодой потому что. Ещё до смерти не уработался. Ещё успеет, потому что дурак, а дураки что при всеобщем социализме, что при бандитском капитализме долго не помирают.
На больничный Юрок ушёл двадцать девятого декабря, и продлён он у него был аж до третьего января! Поэтому к встрече этого Нового Года начал готовиться без суеты и спешки: с самого утра тридцать первого декабря сходил в лавку (так он презрительно-насмешливо магазин называет, супермаркет) и купил персонально себе целую упаковку баночного пива – шесть банок в четыре ряда, итого двадцать четыре банки, по пол-литра каждая. Пиво хорошее, «Золотая бочка» называется (это к тому, что не какое-нибудь дерьмо, а именно золотая. То есть, качественная. Может быть.). У него уже давно была такая мечта поэта – от души надуться этого самого баночного пива. Именно баночного, чтобы выглядеть как буржуй недорезанный, олигахер поганый, нынешний хозяин ихнего комбината, а не Юра-пролетарий со своих со стройдеталей.
— Ты чего, сдурел? – встретила его с этой упаковкой супруга Кланя, женщина решительного характера и грубоватая на слова. – Такая пропасть! Со стокова пива будешь с…ть криво! (если кто не понял: Кланя хотела сказать, что мочевая юрина струя в результате употребления такого количества этого пенного напитка будет иметь не совсем привычные форму и траекторию).
— Не бэ! – решительно возразил Юрка (он умел постоять за себя. Особенно перед Кланей, этой слаборазвитой в умственном отношении, но, в общем-то, неплохой женщиной). – Для меня это не доза!
— Почки отвалются, «не доза»! – продолжала стращать его трагическими физиологическими последствиями Кланя.
— Не бэ, говорю! – повторил он, эффектным щелчком вскрывая первую банку. – Чего я, баночного пива, что ли, попить не могу! Чего я, не зарабатываю, что ли на баночное-то?
Кланя опять было раскрыла рот, опять хотела сказать что-то справедливое, дерзкое и бестолковое, но почему-то ничего не сказала, только вздохнула иронично (дескать, чего толку тебе говорить?) и пошла на кухню готовить праздничные блюда. И в их числе, обязательную селёдку под шубой. Кланя хотя и была грубоватой, а ЮркА своего всё одно любила, и поэтому время от времени баловала его этим высококалорийным блюдом, которого тот мог в одиночку умять целую селёдочницу. Он вообще большой любитель вкусно пожрать, а если ещё и под стопочку, то прямо надо сказать — тот ещё неутомимый молотила! Только подкладывай да пустые тарелки пошустрее убирай!
Вот, значит, Кланя начала на кухне пыхтеть над праздничными блюдами, а Юрка уселся в большой комнате, чтобы культурно надуваться вожделенным «золотобочковым» и смотреть по телевизору кинофильм «Ирония судьбы, или С лёгким паром!», который крутят каждый Новый Год уже миллион лет, потому что больше крутить нечего. Посмотрев, как артиста Мягкова, пьяного в дымину, его верные друзья сажают в самолёт, он начал постепенно погружаться в дремоту, и погрузился бы совершенно и окончательно, но тут раздался звонок в дверь. Поэтому он очнулся-встрепенулся, на всякий пожарный засунул упаковку под сервант и только тогда пошёл открывать. Оказалось, что пришёл кум Пахомов. Кума пивом можно было угостить, потому что тот — хороший мужик. Не какой-нибудь бесполезный алкоголист, а даже совсем наоборот — постоянный передовик производства, что по сегодняшним бизнесменским временам, конечно, вроде бы мелочи и даже пережиток нашего славного советского прошлого, но Юрка всё по той же старой советской привычке привык уважать людей труда.
— Ну, чего? – спросил Пахомов, заходя в залу. – Готовишься?
— К чему? – пискнул Юрка. Он, чего греха таить, кума побаивался. Его все побаивались. Такой человек. Личность, одним словом.
— К Новому, — объяснил тот, не считая нужным произносить слово «год» (а чего его произносить, тратить словесную энергию, если и так всё ясно и понятно?).
— А-а-а! Конечно. А как же! Разминаюсь потихоньку. Да! Пиво будешь?
— Лучше водку, — услышал он вполне справедливый и логичный ответ.
— Водку вроде рано, — попытался брыкнуться Юрка, но, как всегда, кума не убедил.
— Хорошее дело делать никогда не рано, — решительно и совершенно справедливо возразил тот и собрал свои мощные «брежневские» брови в суровую складку.
— Кланька дома?
— Дома.
— Где?
— На кухне.
— Вот и хорошо, — скупо одобрил Пахомов и достал из кармана бутылку. – Самое женское место.
— Рюмки доставать – услышит.., — покосился Юрка на сервант. Кум брезгливо поморщился.
— Эх, учишь вас, молодых, учишь.., — и достал из другого кармана складной стаканчик и какой-то сверток. – А толку — ни х…
Пахомов, как и Кланя, не отличался тактичностью и учтивостью. Он пескоструйщиком на цементном заводе работал, а какая в песочной струе может быть учтивость? Там единственно, что учитывается, так это напор этой самой струи и её пескоструйная толщина.
— Давай! Чтоб здоровья… ну и всего прочего.
— Во! Уже разговляются! — и появившаяся в дверях Кланя всплеснула руками, что должно было означать высшую степень её благородного возмущения. Впрочем, всплёскивала она зря: Пахомов её эмоций, как всегда, не оценил.
— Здорово, Клань! – гаркнул он совершенно спокойно. – Ты чего волнуешься-то? Разговляются на Пасху, а мы — освежаемся.
— А вам, ханурикам, что Пасха, что Новый год, что День Парижской коммуны! – моментально парировала это спокойствие Кланя, эта удивительно находчивая женщина, которая всегда найдёт, что сказать, как отбрить и как отрезать.
— Организьм к празднику должен постепенно приготовляться, — не смутился и Пахомов. Его тоже просто так, без хрена не проглотишь.
Кланя, осознав всю тщетность своих совершенно справедливых замечаний, махнула рукой и скрылась на кухне, откуда вскоре вернулась, неся в руках салатницу.
— Нате хоть закусите, ханурики, — с ласковой грубостью сказал она.
— О, под шубой! – оценил Пахомов. – А чего ж на праздник-то?
— Ещё приготовлю.
— Ну. готовь, готовь.., — оценил её поступок Пахомов. – Золотая ты женщина! Всё чего-то жаришь, варишь, паришь, месишь…
— Нет, не люблю я эти новые годы, — признался он минут через десять,, когда они уже ополовинили бутылку и домахивали вилками в салатнице. – Ждёшь его, ждёшь – а чего ждёшь, зачем? Чего изменится-то? Да ничего! Совершенно!
— Зато ребятишкам весело, — попытался возразить Юрка.
— Вот то-то, что ребятишкам, — согласился кум. — Мы с бабкой Игорьку пообещали: если без троек полугодие закончит, то к Новому году будет ему этот… как его… компьютер, который как книжка.
— Ноотбук.
— Во-во, бук! Так что пыхтит, старается. Пусть старается… балбес.
— Подарили?
— Ну, зачем же? В кладовке лежит. Чтобы сюрприз.
— Сколько же стоит?
— А чёрт его… Валька с Витькой ходили покупать. Витька разбирается.
— А теперь ещё и водка подорожает, — предупредил Юрка.
— А-а-а-а! – отмахнулся Пахомов. – Сколько уже их было, подорожаний-то этих – а мешок цемента налево как стоил литр, так и будет стоить. Вот и вся цена всему этому подорожанию.
— Ну, это если калым есть, — завистливо вздохнул Юрка ( у него с калымом всегда были большие проблемы).
— Это если мозги есть! – возразил Пахомов. — А если они есть, то и калым всегда будет.
— Кстати, о цементе! Мне по весне мешков десять надо будет. Хочу терраску к «фазенде» пристроить. Как?
— Без вопросов, — кивнул Пахомов. Нет, хорошим он был всё-таки мужиком! Своим в доску! И слово всегда держал! Настоящий пролетарий!
— Вот не могу я на кума сердиться, — сказала Кланя уже вечером, когда Пахомов ушёл, а она дочищала свеклу – непременное составляющее селёдки под шубой.
– Не знаю даже и почему. Но не могу — и всё тут.
— Это потому, что он спокойный – ответил Юрка. Он в это время тоже был на кухне и помогал супруге по мере сил и собственных кулинарных способностей готовить его любимое праздничное блюдо. Помощь ограничивалась глядением в окно и наблюдением за воронами, которые нахально разгуливали по их уличной помойке.
– Потому что кум суетиться не любит, — добавил он со значением. — И всегда правду говорит. В отличие от некоторых.
— Толку-то от его правды…
Юрка не нашёл, что возразить, поэтому обиженно надул щёки. Вороны вдруг начали громко каркать и драться. Наверно, нашли чего-то вкусное и не могли поделить. Всё как у людей, подумал Юрка, прислоняясь лбом к холодному стеклу. И где же кошки? Днём дрыхнут – зато ночью орут так, словно прямо на этой помойке их тигры это самое. И это называется гармония!
— Лук порежь, — сказал Кланя.
— Он слезучий, — резонно возразил Юрка (дескать, сама режь, если такая умная!).
Кланя вздохнула и взялась за луковицу.
— А вот ты чего ждёшь от Нового года? – спросил он.
-Чего… У Маришки отпуск с пятого. Значит, шестого приедет.
— Не, ну это понятно… И чего? И все ожидания?
— А тебе мало, что дочь приезжает?
— Не мало, но какое же это событие!
— А тебе-то какие события нужны? Весна придёт, терраску на «фазенде» начнёшь стоить. Вот и будет тебе самое настоящее событие.
— Да.., -расстроился Юрка (хотя нет. Не расстроился. Просто так… поморщился душою). – Как глухие разговариваем. Я ей про Фому – она мне про курятник свой.
— Чего это он мой-то? Общий!
— Вот я и говорю: как глухие разговариваем.
— Ты, Юрок, стареешь, что ли? – сказала Кланя. вытирая тыльной стороной ладони выступившие на глазах слёзы (хороший лук! Не гнилой! Ишь как прохватывает! От души!). – Смысл жизни искать начнёшь. На старости-то лет.
— А почему бы и не поискать? – неожиданно закипятился тот. Почему-то это замечание его очень задело. – Смысл жизни искать никогда не поздно! Люди, может, его всю жизнь ищут!
— И чего?
— Чего «чего»?
— Находят?
— Кто как, — упёрся Юрка. Ему очень не хотелось признавать себя побеждённым в этом совершенно бесполезном споре.
— Вот я и говорю: толку-то от этих поисков.., -повторила Кланя прежнюю фразу, когда говорила про правду Пахомова. – И чего ты, Юраша, всё время заводишься? Смысл какой-то… Ты чего, начальник или депутат? Чего от тебя зависит-то? Ничего! И от меня ничего. И от Маринки. И от кума… На, попробуй. Не пересолила? – и она сунула ему под нос ложку с селёдкой. Ванька раскрыл рот.
— Не. Майонезу маловато.
— Да? – засомневалась Кланя, попробовала сама, раскрыла пластмассовое ведёрко с «Провансалем», щедро черпнула оттуда ложкой. Перемешала. Опять поднесла ложку к юркиному рту.
— Во, нормально.
— Ну и ладушки, если нормально…, — успокоилась Кланя. – Вот сегодня сядем с тобой вдвоём за стол, винца махнём, вкусняшки поедим… Вот и будет весь твой жизненный смысл. А в чём другом его и нету.
— А у тебя никогда его нету! – опять разгунделся было Юрка, но уже потише, уже посмирнее. – Как ты только с такими…мировоззрениями живёшь – не понимаю!
— Ничего, живу. И ещё тебя, дурака, кормлю.
— Ну, вот при чём тут это? – у Юрки аж в горле заклекотало, как у молодого глупого петушка. – При чём тут корм?
— Да не при чём… и всё не при чём. Живём – и ладно. Без всяких этих твоих… поисков жизней.
Да, весёлая у меня… форма существования, горестно думал он, лёжа на диване. Он всё-таки не выдержал, ушёл с кухни. Кланя, Кланя, жизнь моя! Действительно, как глухие… И ведь не переспоришь, не докажешь ей ничего! Да ей и не нужны никакие твои доказательства. У неё кругозор размером с ту же кухню: чтобы одеть было чего, обуть, чтобы на голову не капало, в квартире полы были чистые, а на праздник приготовлена эта самая селёдка… Кум ещё этот, со своей пескоструйной правдой. Хотя, конечно, кум-то прав: главное- не суетиться. Как всё идёт – так пусть и дальше… Всё равно же ничего изменить нельзя – да и кому это надо, чего-то менять? Пошли они все к чертям собачьим с ихними переменами!
Кланя зашла в комнату, посмотрела на спящего мужа, накрыла его лёгким одеялом и вернулась на кухню. До Нового года оставалось всего два часа, а у неё ещё холодец не схватился. Желатину, что ли, мало положила?
