Киря считался в вашем кругу интеллигентским сынком — мама у него была врачом, а папа инженером. Ещё он носил очки, имел приличную библиотеку, почти не ругался матом, а если такое с ним происходило, то тихо и незаметно, но всегда по делу.
Круг — это школа, пусть в недалёком, но уже прошлом.
Юрок, по кличке Москва, бесконвойник, вернее, расконвоируемый водила, последнее время крутил баранку то на самосвале, то на хлебовозке.
Москва смиренно отбывал остаток своего срока и носил эту кликуху, которая приклеилась за ним на зоне. В здешней колонии он оказался единственным жителем из белокаменной, поэтому приметное его лицо, всегда открытое и приветливое, было всем здесь знакомо.
Зона — это тоже школа, только другая и она — отмерённое приговором ваше с Юрком настоящее, а, может, и пока неясное будущее.
Вот так, Киря, Москва и ты оказались в одной связке всего лишь на один летний день. Этот узелок завязался, когда к тебе подошёл Юрок и отозвал в сторонку.
— Тебе привет от Кири! — сказал он и протянул несколько пачек «Примы».
Ты их взял и вопросительно на него взглянул.
— Сообразил?! — ободряюще кивнул Москва. — Это от твоего школьного дружбана… Он тут у предков гостит… в городе. В общем, так — сегодня, после обеда, у вас свиданка… Меняетесь местами — с бугром я договорился… После обеда ты выходишь с бригадой, что работает за зоной, а тут — вместо тебя — мужик из неё встрянет… Понял?!
— Ага… — ответил ты, видимо, не совсем уверенно.
Юрок внимательно посмотрел тебе в глаза, чтоб в чём-то удостовериться и пояснил:
— После обеда встрянь в эту бригаду… Она рядом, у главных ворот строится, понял?!
— Понял, — уже тверже произнёс ты, а Юрок слегка дотронулся твоего плеча, словно желая придать тебе уверенности, и проговорил, улыбнувшись:
— Ну, бывай!
Он быстро удалился, а ты, всё ещё размышляя, вертел пачки «Примы» в руках.
Уже потом, слегка поседев к тридцати годам, ты прочитаешь в какой-то книжонке, из тех, что рассыпаются после первых рук, как одна язвительная шмара будет кому-то там вякать, мол, настоящие мужчины никогда сигареты «Прима» не курят. Тогда ты лишь усмехнёшься, а сейчас, зная цену табачку покрепче «Примы», ты мысленно благодарил Кирю за сигареты.
После обеда ты вышагивал под конвоем в чужой бригаде, всё ещё удивляясь, что скоро увидишь Кирю. Ты знал, что раньше, обычно, в летнюю пору он регулярно гостил у своих родственников в здешнем городишке, однако даже не мыслил о возможности такой встречи.
Стройка находилась недалеко, всего несколько сотен метров от зоны, и была огорожена забором с одной смотровой вышкой. Какое-то время ты поработал на бетономешалке, закидывая в неё песок и таская раствор в носилках до подъёмника.
Где-то рядышком раздался свист, а затем к тебе подошёл незнакомый зэк.
— Парень, тебя жираф зовёт, — сказал он на полном серьёзе, указывая рукой на смотровую вышку, где маячила фигура солдата с автоматом, и ты послушно двинулся к караульной будке под вышкой.
Мужик не врал — солдат оказался худым, долговязым, с большими оттопыренными ушами. Он действительно чем-то напоминал забавного и очень доброжелательного жирафа.
— Встречай кореша, приятель! — бросил он тебе, спускаясь с вышки, приоткрыл тесную караулку, впустил тебя, затем Кирю, а сам снова поднялся наверх.
С Кирей ты не виделся больше года, и вам было о чём потрепаться. Спустя время, когда радость от встречи поутихла, Киря спросил:
— Сигареты получил?
— Получил, — ответил ты и отчитался — чего и сколько.
— А «Столичные»?! — я же ему пару пачек дал… — с некой досадой произнёс Киря. — Значит, зажал!
— Да, ладно… ничего — спасибо хоть за это, — успокаивал ты примиряющим тоном. — Все хотят свой бакшиш иметь!
— Понятно! — Киря согласно кивал головой.
Сверху раздавался голос солдата и в проёме, над караулкой, появилась весёлая физиономия в пилотке:
— Вы бы на радостях водочки выпили за встречу… Магазин тут рядом — пять минут ходу… Я сам бы сбегал, но мне нельзя — на посту!
Солдат не шутил, но ты лишь улыбнулся ему в ответ, уже никому не веря в этой жизни, а Киря ответил задорным голосом:
— А нам и так радостно… без неё… без водочки!
— Вам, парни, видней! — добродушно рассудил солдат и исчез из проёма.
Вы вспоминали общих знакомых, а тебя так и подмывало спросить Кирю про Дашку, но ты противился этому желанию и терпел. Приятель же, словно угадав твои мысли, намеренно по-простецки и будто невзначай, произнёс равнодушным голосом:
— А Бегущая по волнам в Москву ездила поступать… Кажись, поступила — теперь москвичкой заделается!
— И тут Москва! — зло усмехнулся ты. — Никуда без неё…
Киря странно посмотрел на тебя и, не уловив подспудного смысла в твоих словах, лишь сказал:
— Да уж… Ни проехать, ни объехать — третий Рим! — однако больше про Дашку уже не заикался и душу твою не бередил.
Проговорили вы долго, и тебе стало даже чуть не по себе, что-то кто-то отдувается сейчас за тебя на бетономешалке, а когда она, наконец, смолкла, и на стройке раздался чей-то громкий голос:
— Шабаш!.. Съём, мужики! — ты попрощался с Кирей и, готовясь к построению, покинул караулку.
Киря жил в сталинке — в доме с большими комнатами и высокими потолками. В их подъезде царило разнообразие: от простых слесарей и шофёров, которые проживали, в основном, в коммуналках, до директоров предпрятий и начальников трестов. Однако коммуналки постепенно расселили и состав ковчега, как шутил Киря, подровнялся и номенклатурно накренился, существенно и окончательно.
Когда на четвертом этаже, вместо убывшего семейства начальника какого-то треста, заселились новые жильцы, то во дворе у Кири замелькала ещё одна юная особа. Выделялась соседка приятеля не только молодостью, очевидной уже всем красотой, но ещё своей необычной походкой. Она была у неё прямой, стремительной и воздушной, словно девушка не шла, а бесшумно парила над землей.
Начитанный Киря прозвал свою соседку за её удивительную походку Бегущей по волнам.
Ты захаживал к Кире за книжками, иногда вы просиживали у него во дворе, и ты начал заглядываться на Бегущую по волнам.
— Нравится?! — спросил как-то Киря, перехватив твой взгляд.
Ты хмыкнул и поморщился, стараясь выглядеть равнодушным.
— Нравится-нравится! — уверенно и обрадовано ответил за тебя Киря и добавил чуть торжественным голосом: — Дашка многим нравится!
— А тебе? — слегка обидевшись, сказал ты.
— Мне?!.. Мне — нет!.. Бегущая — не мой фасон… — безразличным голосом произнёс Киря, и ты поверил ему, поскольку знал про вполне определенные симпатии твоего приятеля к одной вашей однокласснице.
— Ты не смотри, что у неё такое простое, колхозное имя… — Киря никого не учил, а рассуждал вслух. — Она особенная, не из простых… Такие дешёвый вермут не пьют и таким целку на мешках с картошкой в подвале не ломают… Я заметил — мама с папой держат Бегущую в строгости.
— Мне-то что?!.. Зачем мне это знать? — ты пытался изобразить удивление и тем самым выдавал себя ещё больше.
— А чтоб роток не слишком разевали… на девчонку, — негромко, но жёстко сказал Киря, будто никого вокруг не слыша и не видя, но ты догадался, что слова приятеля касаются только тебя.
Вы, озадаченные столь неожиданной откровенностью, замолчали, не зная оба, о чём говорить дальше. Киря что-то соображал, а ты после слов приятеля насупился.
— Свобода, равенства и братство — это теория, — первым изрёк Киря без всякого глубокомыслия на веснушчатом и добродушном лице, — но с практикой эта схема не контачит, как говорит мой папаша.
Киря уважал папашу-инженера, но после школы заметался: сначала учился какое-то время в техническом вузе, потом забросил учебу и проболтался больше года в неопределенности, но затем, чтоб успокоить родителей, снова поступил в тот же институт. Но ты об этом не знал, и однажды встретился с приятелем случайно, когда Киря его заканчивал.
Ты удивился, полагая, что он уже трудится, как и его папаша, инженером, пусть не главным, но хоть каким-то. Ты заговорил с сожалением о потерянном времени, а Киря, вроде бы солидный на вид и уверенный в себе молодой человек, много тогда шутил и показался тебе слишком легкомысленным.
— Какие наши годы?!.. И, вообще, всё это мура: потерянные люди… поколения… — иронизировал Киря. — Беллетристика!.. Просто мы расфокусированные с тобой, поэтому и жизнь у нас такая — размазанная… Резкости не хватает — и светосилы!
Киря занимался в школьные годы фотографией, но всё ещё продолжал щеголять терминами из своего прошлого увлечения.
— А что лучше — ещё неизвестно… — Киря становился на мгновение немного задумчивым, даже чуточку грустным. — Наведёшь эту самую резкость, а житуха такой зачуханной покажется… Такой, что и жить не захочется!
Ты спрашивал Кирю про институт, будущую работу приятеля, стараясь обходить их общее прошлое, чтоб среди знакомых имён не появилась она — Бегущая по волнам. Но Киря сам вспомнил про Дашку.
— Вот, Бегущая — целеустремленная, сфокусированная… Институт закончила, вышла замуж и живёт теперь в первопрестольной! — почти выпалил Киря и умолк, видимо, ожидая твоих расспросов о его бывшей соседке.
Но ты сохранял невозмутимость, никаких вопросов ему больше не задавал и, пожелав Кире удачи, распрощался с приятелем.
Настроение же у тебя подпортилось, хотя с Бегущей по волнам ты расстался давным-давно. Ничего серьёзного у вас в прошлом не было. Только вспоминалось, как Киря — внушающий доверие сосед, вызывал несколько раз Дашку во двор. И вы гуляли вечерами втроём, сначала весной, а затем ещё в самом начале лета.
Потом Киря пригласил Дашку на день своего рождения, где ты танцевал с девушкой, и долго, почти час, разговаривал с ней на кухне. Вот, собственно, и всё, если не считать прочие мелочи. Но однажды Киря признался, что они с Дашкой как-то беседовали о тебе.
— Ну и что? — настороженно, с напряжением в голосе спросил ты.
— Она сказала, что ты странный… — спокойно ответил Киря.
— В каком смысле… — не понял ты. — И почему странный?!
— Ну, это лучше у неё спросить, — усмехнулся Киря, — только не в лоб и без ссылки на меня…
— Мудришь… Всё мудришь, Киря! — теперь усмехнулся ты, усомнившись в искренности приятеля.
— Никаких премудростей… Просто зашёл разговор, у кого какие планы на будущее, — Киря, похоже, чуть обиделся, но вида не показывал. — Дашка спросила про тебя, а я ответил, чем ты хочешь заняться. Она немного удивилась и сказала, мол, люди этой профессии, какую он хочет выбрать, всегда немного чудаковатые — вот и всё!
— Понятно… — недовольно пробормотал ты.
Киря выглядел слегка расстроенным, не горел желанием обсуждать чужие планы и тем более чьи-то странности, но точку в их разговоре решил поставить.
— Дашка сама, по-моему, причудливая барышня… В этом смысле, вы даже подходите друг другу… чисто теоретически, — произнёс он, поразившие тебя слова.
— А практически?! — резко спросил ты.
— А практически… а практически, — Киря явно тянул время, соображая, как своим ответом не обидеть тебя. — А практически — дерзайте, парниша… дерзайте! — и приятель улыбнулся без всякого ехидства.
Однако советы приятеля не пригодились — твоя тётка-судьба, не слишком ласкововая и скуповатая, не расщедрилась на время для таких дерзаний, а Бегущая по волнам никого и ничего не ждала, и стремительно скрылась за горизонтом твоей жизни.
О Бегущей ты думал всё реже и реже… А про давно минувшую юность вспоминать не любил, как про диктант с двойкой. И о ней тебе мог напомнить лишь близкий друг — единственный человек из того времени, с кем ты ещё поддерживал отношения. И в один прекрасный летний день он тебе позвонил.
Поздоровавшись, друг удручённо сказал:
— Киря погиб… застрелился.
После короткого разговора, узнав от друга адрес, по которому проживал ваш бывший и уже покойный, школьный однокашник, ты отправился в город.
Это был день похорон, и траурные его картины, благодаря неведомым свойствам человеческой памяти, не отягощали её и сохранили в ней лишь какие-то эпизоды.
Жену Кири и двух их маленьких детишек ты не запомнил. На старом кладбище, где Кирю похоронили рядом с отцом, вы бродили недолго, безуспешно ища могилу приятеля твоего друга. Но траурное мероприятие продолжалось, и вы поспешили в город, на поминки.
На них всё происходило чинно, без осложнений, только в один момент, видимо, от проникновенных и искренних слов Кириного сослуживца, жене покойного стало дурно — с ней случился глубокий обморок и её увезли на скорой.
После поминок, не сговариваясь, вы зашли с другом и его знакомым в первый же бар. Горбачёвская перестройка уже выдохлась, и питейных заведений в городе хватало теперь с избытком.
Просто так, даже в подпитом виде, люди не стреляются, считали вы с другом, всё ещё обсуждая самоубийство Кири. Знакомый друга оказался весьма осведомлённым человеком и немного просветил вас о сложных взаимоотношениях Кири с женой.
— Он специально устроился к ней поближе… — рассказывал приятель друга, — чтоб на виду была, а жена Кири плевала на всё… Курсанты в общаге имели её, как хотели… Она там, извиняюсь, по комнатам таскалась, как шлюха… Мужик терпел, мучился, но, видать, не выдержал в конце…
— И решил что-то доказать ей, — горько усмехаясь, прервал его твой друг. — Вернее, решил наказать её, а наказал, по сути, себя… Но очень дорогой ценой!
— Да уж — недешево! — проговорил осведомлённый приятель.
— А Киря, что не говори, сильным был мужиком, — задумчиво произнёс твой друг, — это ещё в школе было заметно…
Вы с приятелем друга промолчали, словно соглашаясь с ним.
Домой, после бара, вы возвращались с другом вместе и по дороге вспоминали, когда в последний раз видели Кирю живым — выяснили, что очень давно.
…В тот тёплый, летний день ты ехал в полупустом автобусе, и находился в редком для тебя душевном расположение, когда свобода, равенство и братство были так неразрывны и почти реальны.
На одной остановке в салон вошёл милиционер, в отлично пошитой на его рослую фигуру офицерской форме, и задержался на задней площадке. Выглядел он подтянутым, даже элегантным, а модные, солнцезащитные очки придавали ему некий шарм.
Ты равнодушно взирал в окно, пока не прозвучало сначала негромко, а затем чуть сильнее твое школьное прозвище. Подняв от неожиданности голову, ты упёрся взглядом в улыбку на лице офицера, в котором не сразу узнал своего бывшего однокашника Кирю. Шагнув на заднюю площадку и оказавшись рядом, ты поздоровался с ним, не скрывая радости, и спросил суетливо:
— Киря, черт меня побери!.. Ведь ты был этим — позабыл…
— Инженегром… инженегром я был, — шутливо подсказывал Киря, разглядывая тебя, а затем произнёс уже серьёзно: — Сейчас технари везде нужны, а органы не исключение… Милиция тут не отстает.
Вы не виделись лет десять, поэтому рьяно набросились друг на друга, обмениваясь вроде бы общими, но уместными вопросами и ответами. И ты успел узнать, что Киря получил не так давно квартиру и его телефон есть в новом городском справочнике… Но потом, словно задохнувшись в потоке фраз, вы вдруг умолкли.
— Недавно в Москве пассию твою встретил… — широко улыбаясь, неожиданно проговорил Киря.
Ты удивлённо взглянул, будто не понимая его.
— Забыл… забыл Бегущую по волнам?! — воскликнул он да так громко, что к ним обернулись две молоденькие студентки, стоящие поблизости.
— Только теперь она не Бегущая, а Плывущая по волнам… Такой бабищей стала — настоящая баржа — кормой заденет, не поздоровится! — весело, будто чему-то радуясь, говорил Киря. — Не поверишь — тумба… Баба в два обхвата!
Ты вроде бы улыбнулся ему в ответ, а, может, лишь поморщился, как бывает от зубной боли, но так и ничего Кире не сказал. Ты ничуть не сомневался, что он видел в столице именно Дашку и даже верил его красочному описанию их встречи. Но беззаботная, очень живая физиономия бывшего однокашника стала почему-то тебя раздражать, а слушать его совсем расхотелось. И поэтому обрадовался тому, что тебе уже надо было выходить из автобуса.
— Ну, бывай! — сказал ты на прощание и, почти не глядя, хлопнул, по-дружески, приятеля по плечу, где у Кири сверкали погоны, и вышел на своей остановке.
На улице красовалось лето и дышалось легче, чем в душном салоне автобуса — странно, но это тебе запомнилось, а сколько было тогда звездочек на погонах у Кири, ты почему-то забыл, а, скорее, просто не заметил…
Когда ты закончил рассказ про последнюю встречу с Кирей, то друг на мгновение задумался, а затем медленно, с нескрываемой тоской в голосе произнёс:
— Дурак наш Киря… Просто дурак, хотя… хотя о покойниках так не говорят.
Друг знал гораздо больше Кири, что для тебя значила в твоей жизни Бегущая по волнам, однако ты не стал ему возражать, а лишь негромко сказал, будто оправдывая покойного однокашника:
— Все мы дураки… Все!
— Да, все… — соглашаясь, усмехнулся друг, задумался и добавил:
— И все мы обречены быть счастливыми в этой жизни… хотя бы теоретически.
Ты снова что-то вспомнил из далёкого прошлого, а потом с пристальным беспокойством взглянул на постаревшего друга.
