Наименьшего сопротивленья
Путь от звёздного весьма далёк.
Взрывы обещает вдохновенье,
Вместе с ними шаровой полёт.
Наибольшего сопротивленья
Путь, коль творчеством осиян он.
Ни наград, ни удовлетворенья
Ожидать на оном не резон.
Звёздности понятие сегодня
До пародии искажено.
Свет от звёзд исходит превосходный,
Названным лучить едва ль дано.
Те, кто добиваются инаких
Результатов внутреннего све-
та нелепо жить в условьях мрачных
Вынуждены… Но закон не свеж —
Для чего он жёсток и жесток.
Не прочтёшь меж явью данных строк.
БИОПОЛЕ И ТЕМА СНОВ
Биополе, совокупность
Тонких ниточек-лучей.
Или ложь? Её преступность
От игры гнилых огней
Адского пошиба… Поле
Ржи сияет золотым.
Панорама леса подле
Оного дана густым
Совмещеньем сил различных.
Биополе: матерьял
Из довольно необычных.
Изучающий пропал,
Сталкиваясь с тупиками.
Панорама тупиков,
Ощущение: я в яме
Даст. Желанней тема снов.
Биополе… В небе снова
Поле туч весьма густых.
До чего доводит слово –
Мир тебе… почти постыл,
Коль возился со словами
Жизнь свою насквозь, навзрыд.
Стих на тонкой нитке замер —
Будто сердце в нём болит…
* * *
Ливня после розов лепесток
На стене лежащего заката.
Выцветает на глазах. Итог?
Темнота – и бархатно-богато
Даст её июль, ну а пока
Лепестка ещё играет вымпел.
Ждёшь бессонницы. Она горька,
С ней сведя знакомство, мало выгадал.
* * *
Пьяный в лоскуты и пьяный в дым –
Лоскуты и дым организуют.
Ибо не понять, зачем седым
Стал, и что реально существует.
ПОКА, ТРАТОР, ПОКА!
(стихотворение в прозе)
Дорожка, выложенная плиткой, разделяла детскую площадку на две части, и во второй работал маленький трактор: два нацмена в фирменных куртках снимали старые покровы, наполняли ковш, и трактор, забавно пофыркивая, поворачивался, ехал по дорожке к большому грузовику, высыпал содержимое ковша в кузов.
Трое мальчишек носились вокруг, двое из них было братьями, а третий… вышел гулять с отцом.
Они ликовали – мальчишки: подпрыгивали, скакали на одной ножке, забирались на деревянные полоски – для шагов, игр – скакали на них, визжали, свистели.
Они ныряли в кусты, стремясь опередить трактор, выбежать к грузовику первыми, и прыгать около, глядя, как медленно ползёт вверх ковш, переворачивается в воздухе, и куски плит пополам с камнями сыплются в кузов.
Потом трактор возвращался, и они наперегонки бежали за ним, срезали углы, проскакивая под кустами.
Старший из братьев подхватил камешек, нацмен протянул ему лопату, и мальчишка бросил добычу туда.
Потом подхватил обломок плиты, восторженно восклицая:
-Это уже по-взрослому!
-Мирон, тяжело! – крикнула мать.
-Давай, давай мне, — зачастил нацмен. – Маленькие берите.
Они брали – маленькие, побольше, они забегали сбоку, стремясь попасть в ковш, и сколько бы мать братьев не пыталась отогнать их, ничего не получалось.
-Ничего, — улыбался пожилой работяга, — помогают ребятки.
И они помогали, подбирали камешки, выковыривали иные из земельных слоёв, они радовались.
-Мы поогаим! – кричал то один, то другой.
Отец стоял чуть поодаль, не вмешиваясь, а его малыш трудился наравне с братьями.
Трактор отъезжал, мальчишки мчались за ним, прыгали у грузовика…
Последняя порция была погружена, трактор задрал ковш, развернулся, и поехал по двору.
Мальчишки махали ему:
-Пока, тратор, пока!
Потом и грузовик уехал… и остались горки, карусели, качели.
Достаточно малышам, так лихо и задорно прикоснувшимся ко взрослой жизни.
* * *
Щупальца ветвей проходят воздух,
Знанья получая от него.
Сложно скручен мозг, однако мозгу
Не понять почти что ничего
Из древес устройства жизни: мало:
Много ль ветви могут ощущать?
Собственной не ясно жизни мясо,
Хлеб и суть, желание летать…
ЧИСТЫЕ, БЕСХИТРОСТНЫЕ
(стихотворение в прозе)
…и толстый том «Братьев Карамазовых» лежал на кровати, с закладкой.
-А! Неужели? – воскликнул мальчишка, пришедший в гости к другому.
-Пошутили – и хватит! – засмеялся хозяин, выдёргивая закладку и убирая том на место.
Оба захохотали.
Оба – книгочеи, но у одного страсть к русской классике, у другого к истории Французской революции.
Они чистые, бесхитростные, живут в Советском Союзе, мечтают об истории и филологии, и не представляют того слома, грядущего скоро, под которым им едва ли устроиться в жизни.
САМОВАР
(стихотворение в прозе)
Старый, со слегка вогнутым боком самовар, и продымлённая, согнутая коленом труба…
-Шишками топить будем – такой ароматный чаёк выйдет! – жмурясь, говорил дядя, хозяин дачи, и двоюродные братья (а смотреть я могу только глазами племянника, ибо я и есть он: ныне пожилой, седобородый), слушали, думая, как получится.
Сначала рубили щепки – мелкие и тонкие, растапливали самовар так, будто вершили важную работу, или, как топят печь – для серьёзного дела.
-Сапогом раздувать надо, — говорил дядя, и братья бежали в сарай, откуда и был извлечён самовар, искали старый сапог, и дядя показывал им, как раздувать, смеялся…
-Вот затеяли! – улыбалась тётушка с веранды, одобряя, конечно.
Куда проще – вскипятить чайник, попить чаю, но нет – в сердцевине июля, вечером, навозившись в огороде, съездив за грибами чудесно именно топить самовар, раздувать его сапогом.
-Трубу ставим.
И дядя водружал старую трубу, и дым валил: густой, щедрый.
Чашки приносили, блюдечки наполняли вареньем, доставали хлеб, резали, рассаживались вокруг стола, венчал который важно работающий самовар; и – течёт по чашкам вода, мутноватой кажется, и резной вентель крана отводится вбок: открыть-закрыть.
-Ну как? – спрашивает дядя.
-Не сравнить! – дружно соглашаются все.
Закатные полосы идут по небу.
* * *
С архитектором и инженером
Настоятель в сотый раз, тяжёл
Нравом, и не мысля о манерах,
Говорит, его суров глагол.
Говорит о грандиозном шпиле –
Должен долю славы ощутить
Божьей прихожанам дать, — о были
Будущей приятно говорить.
И расчёты представляют снова,
Утверждая: невозможен шпиль.
Очи горе он возводит, слово
Подбирая – острое, как штырь,
Верное, как вектор веры – слово
Страшное, сродни обвалу, дав.
Голдинга высокий миф сурово
На гордыню вас лишает прав,
Люди церкви, — оных не лишая.
Шпиль растёт, обвал грядёт под ним.
Смертью подъедаема любая
Жизнь, таков реальности режим.
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
(стихотворение в прозе)
Легкокрыло мелькающий, серебрящийся июльский дождь – туча предвещала нечто бурное, сбивающее ветви с деревьев, крушащее листву тополей, как ахейцы крушили троянцев: и правда: в детстве, горевший мифами, воображал в кипении листвы бой за тело Патрокла, суммарную сумятицу тел, мешанину криков…
Но туша тучи – тяжёлая, как диплодок – прошла, задев тополиные московские дворы краем, и вместо ливня промелькнул нежный, серебряный, исполнивший простую мелодию на струнах гигантской, зыбкой арфы.
Лужи означались, затемнив асфальт; и золото вновь пролилось на листву, на весь мир – по-прежнему живущий данником разнообразных сует, в кропотливости своей не замечающий летних мелодий и тюленьего лоска асфальта.
Малышей уводили, завидев тучу, и теперь многие из них рвутся вновь на улицу.
-Сынок, там с горок не покатаешься, мокро.
-Всё равно, па. Лужи есть…
Счастье, пенное счастье в солнечным ореоле брызг – по лужам прыг-скок, тут и запад, и восток.
Чистота детского восторга наслаивается на заскорузлое мировосприятие взрослого, уставшего ото всего, в том числе и от видов реальности.
Ветер играет ныне – и не вообразить его орган, стотрубно устроенный; но ясна работа, воплощённая в изгибах ветвей, в упорном раскачиванье оных.
Строчки прогноза вызывают нарекания, как предсказанья гадалки, которой не довелось попасть в десятку судьбы.
Струи света точно путешествуют в лиственной массе, и тонкое их движенье понятно листве, но едва ли – мозгу, чьи очертания издалека напоминают иные древесные кроны.
Быть может, световое естество есть мысль, проходящая глубинными недрами листвы?
-Папа, пойдём гулять, а?
-Ладно, сынок, только ненадолго – хорошо?
-Ну, хорошо.
ХЛЕБ ХЛЕБНИКОВА
(стихотворение в прозе)
Поля прозрений и поля графомании – Велимир Хлебников (впрочем, графомании в первом её замечательном контексте: страсть к письму, к проведению действительности через разнообразные линии слов; хотя и словесные сливы, и захлёбывающееся бормотание не редки у Хлебникова).
…бегут слуги, напуганные выстрелом в охотничьем домике: не знают ещё, что Мария Вечора и эрцгерцог ушли из яви, где не нашлось места их любви; бегут русскими лесенками слов, превращая полузабытый фрагмент чужой истории в замечательный фейерверк русской словесности…
Тарарахнул зинзивер, беспокоя гладь, мерцающую запредельно: может, озёрную, может, небесную.
лебедиво даст озари достойным огнивом озарения лета
Слова сшибаются, скрещиваются, образуют новые ходы в бесконечном лабиринте смысла; слова отвергают стяжательство, славу, успех – им не до того: им надо удержать великолепные флаги, вымпелы, знаки и значки беспредельности – и они удержат их, не мешая дервишу-поэту быть председателем земного шара.
НORROR ХОДАСЕВИЧА
(стихотворение в прозе)
Жёсткое мировосприятие Ходасевича, отлившееся в железную формулу одного из лучших русских стихотворений.
Кто хоть раз не смотрел на свою руку, думая нелепо, страшно – неужели это я?
Ведь есть «я» иное, жемчужно-розовое, не расставшееся с детством, сохранённое в глубине глубин…
Стальная мускулатура строк высветляет сомнения в подлинности яви, показывая отвращение к себе, какое способно дать энергию для необыкновенного движенья.
Путём зерна идти необходимо – хоть путь этот, может быть, посложнее узкого, библейского.
…сыплет дождь на мусорные бачки одного из худых парижских кварталов; сыплет, отливая алюминием, суля необыкновенный сад русских стихов; сыплет дождь вечности – и хорошо, коли не вечной тоски.
* * *
Сна смола густая в сердцевине
Дня с трудом отпустит, и при том
Не поймёшь, который день, и ты не
Связан с явью будто, как фантом.
* * *
Вентель времени один
Повернёт слепая сила,
И всё стёрто: что томило
И влекло: узлы картин,
И томов тяжёлый строй.
Бейся, бейся, человечек,
Будь работой изувечен,
Воздаянья жди, герой –
Всё в тщету обращено
Поворотом лёгким, страшным.
Бывшее мгновенно зряшным
Стало – да и где оно?
КОРАБЛИК И КОЛОКОЛЬЧИК
Кораблик уплывает, жаль,
Мечты довольно мил кораблик,
Тянулся в небо, как журавлик,
Да пустит ли горизонталь?
Обыденности воды то ж
Горизонтальные донельзя.
Что у реальности на срезе
Найдёшь? Что ты не так живёшь?
И колокольчик – вовсе не
Громоздкий колокол – созвучья
Тугого неблагополучья
Мне навязал в лиловом сне.
Кораблик, колокольчик, я
Меж них – изгоем бытия
Смотрю на сны дарящий снег.
КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ
Медленно и кругло зачерпнув
Данного пространства, поднимает
Выше крыш различных, — птичий клюв
Будто высота вдруг раскрывает.
И машинки можно в руку взять,
Коли был бы ты Пантагрюэлем,
Ими, как модельками, играть,
Упиваясь оным, будто элем.
Маленькие, милые дома,
Кнопками видны ряды окошек.
Вон в кафе готовится далма,
Кот выглядывает, осторожен.
Ладно фантазировать! – зачем?
Воздух ближе станет от подъёма.
Спуск потом логичен, и совсем
Ничего не вспомнишь взрослый дома.
ВОЗМОЖНО, СКОРО ПОЙДУТ ГУЛЯТЬ
(стихотворение в прозе)
Пластилин, упрятанный в тела воздушных шариков, на какие приклеены смешные глазки и махровые хохолки: безделки продавались в метро, и теперь, играя с малышом, их можно превратить во что угодно.
-Смотри, малыш, дельфин.
-Дефин…
Хвост вытягивается у одной из штук, и под пальцами отца другая превращается в кораблик.
-Коаблик.
-Ага. А из этой колокольчик сделаем.
Жёлтая игрушка удлиняется, снизу немного сдавить, выявить края.
-Вот, гляди. Только звякать не будет.
Малыш трясёт колокольчик, всё же пытаясь извлечь из него звон.
Потом отбрасывает, вскакивает с кресла, и закрывает ручонки глазами:
-Папа, ку-ку
-Ну, давай. Кто прячется? Ты?
-Нет, ты…
-Ладно, считай.
Отец становится в простенке между кухней и коридором, в узком пространстве, где старые сумки навалены пластами, и халат висит на гвоздике: редко пользуется им.
В щель видно, как деловито (такой сосредоточенный затылок!) малыш заглядывает в туалет, в ванную, стоит несколько секунд, повторяя: Неть папы… — потом идёт на кухню, заглядывает за плиту, дальше собирается проверить комнату.
Но отец высовывает руку, и малыш, смеясь, оттягивает дверь:
-Вот он – папа!
-Ап, вот я малыш. Теперь ты прячься.
И он бежит в комнату – прятаться.
Лиловая тьма копилась за окнами, но дождь прошёл легкокрыло, сторонкой точно, и появляется солнышко.
Возможно, скоро пойдут гулять.
ШПИОН
(стихотворение в прозе)
В учреждении, раскиданном, точно расплёсканном по филиалам, в громоздких зданиях с бесконечными коридорами, офисами, переходами, лестницами, сейфами для хранения документов никто никогда не догадается, что один из самых тихих сотрудников – невысокий, худой, безвредный, как сверчок, поблескивающий круглыми очёчками без оправы – головоломный мастер шпионажа, зиждитель сложных интриг, созидатель сетей, из которых…
О, в открытом кафе вечером он потягивает коньяк, иногда усмехаясь – он вспоминает, как был заброшен, как закапывал парашют и одежду, как пробирался лесами, обманывая огоньки погони, как натурализовался в старом городе, новые небоскрёбы которого хранят тайны, необходимые его державе…
Он пьёт коньяк с кофе, заедает его великолепным яблочным пирогом, и знает, что скоро самолёты будут бомбить прекрасный город, и в том, что от него ничего не останется – его, виртуоза шпионажа – адская заслуга…
Он вздрагивает – его зовёт начальник, ибо в бумагах снова путаница, и – кафе исчезает, вместе с витым шпионским путём, а остаётся она одна: неудачная, скучная, нелепая жизнь, не согретая ни семьёй, ни детьми, ни денежным успехом, остаётся крик начальника и мерзкое шуршанье бумаг.
* * *
Свет, как на Вермеера холстах –
Серебрится, жемчугом играет.
Шлейфом сути неба ниспадает
На пределы комнаты: никак
Не определишь его игрой,
Но – работой сил, тебе безвестных.
Свет не даст погибнуть даже в безднах,
Благородней, чем любой герой,
Суммы мудрецов мудрее – свет,
И добрее доброты меж нами.
Сумеречный шёлковый сюжет.
Ночь – как свет в другой нам данной гамме.
* * *
Обкорнали, обкромсали
В парикмахерской меня.
Лето ливни истерзали,
Нету без дождя и дня.
Стрижка, внешность, зримость, вещи…
Интересна только суть,
Пусть она порой зловеща,
Иль слоится в оной муть.
Ради внешнего сегодня
Жизнь, в квадрате суета.
…дождь прольётся превосходно –
Серебристая вода.
* * *
Темнота таинственна зеркал –
Серебром она переливает.
Свет – изнанка тьмы. Что ты сказал?
Темноты, по сути, не бывает.
Темнота есть форма света, но
Так судить не многие способны.
Белый свет зеркал, и всё равно
Отраженья списками подробны,
Или каталогами – не то
Сложными реестрами деталей.
А решать – ты некто, иль никто
Дадено лишь власти вертикалей.
* * *
Сбивает ветер, налетая
С листвы дождя следы легко.
Густая, летняя, литая
Листва. А выше молоко
Небес, какие этим летом
Не расположены к Москве.
Дождливым полнится сюжетом
Действительность… И вдруг Марке
Пейзажи вспомнишь городские.
Вновь начинает моросить.
Не молоко – они седые
Пейзажи неба.
Трудно жить.
* * *
Материя – основа форм.
Дух-зиждитель насколько ясен?
У ветра и деревьев форум,
Он формулой пространства явлен.
Материя дана, как от-
блеск духа, и деянья духа.
Патетика едва ль оплот,
Её весьма условны дуги.
Лукреция перечитать,
Как погруженье в дали смысла.
Зачем поэзию искать –
Ей всё полно – хоть жизнь, хоть числа.
* * *
Тень птицы по асфальту под
Летящей птицей проплывает.
Фонтан и белизной играет
И жёлто-синим цветом вод.
ВДНХ. Тепло. Народ
Собою лето изучает.
И воскресенья мерно плод
Довольно крупный вызревает.
Тень вечно рядом. Так дано.
Изнанка смысла вечно с оным
Союзна. Воздух невесомым
Течёт. И зрелости вино
Допил. И старости теперь
Напитка предстоит отведать.
Прогулки, в общем, праздный вектор,
Приятен сердцу, и т. п.
* * *
Из ничего не выйдет ничего.
Сколь семена вещей исчислить можно?
Так, из пустот едва ли вещество
Возникнет, зарожденье слишком сложно,
Чтоб самопроизвольно шло оно.
Лукреция сиятельные своды
Включают духом данное зерно,
Сокрытые его от мозга коды.
Мозг сам зерно, и личность прорастёт
Из оного под звуки обстоятельств.
Природа круг за кругом развернёт
Сиянье жизни, в коих отстоялись
Борьба, и труд, и всех движений мёд.
ВЫКРУТАСЫ МОЗГА
(стихотворение в прозе)
Около мусоропровода – случайно глянул вниз, выбросив мусор, и решив покурить – капелькой блестит крохотный ключик.
От двери, что ведёт во…
Ключик мерцает, переливается, воздух вокруг него вдруг начинает блестеть серебряно, и человек, нагнувшись поднять предмет, ощущает, как палец его упирается в плитку пола.
Дверь открывается, но открывшая её тётка неизвестна, хотя до вчерашнего дня здесь жили люди, с которыми приятельствовал много лет.
Удивление зыбкой гранью прорезывает сознанье, точно некто внутри него, вырезывает ангелов из бумаги, как меланхоличный, скучающий король, ото всего сильно уставший в жизни.
Дверь закрыта.
Ключика нет.
Длится сигарета.
За окном всё, как обычно: тополиный московский двор, детские крики, точно распинающие воздух, котельная с берёзовой рощей, изображенной на стене, овальная клумба, ряды машин.
Ключика нет.
Соседка, вошедшая в знакомую дверь, неизвестна.
Бред, заваривающийся в действительности, не затрагивает её саму, остающуюся объективной, противу любых выкрутасов мозга.
В КОВЧЕГЕ МАШИНЫ
(стихотворение в прозе)
Крутые спуски по крутым берегам Оки, прорубленные в земле ступени, и ласточкины гнёзда чёрными точками глядящие на явь из-под кромки берега; двумя огромными крыльями данный лес – за спиной.
Рыбаки – трое молодых и один старый, больше увлеклись питиём – великолепным отдохновением: разговорами, философствованием; и улов был не значительным: одна серебрящаяся мелочь тёрлась в садке; зато изгибы и повороты мысли заворачивались круто.
Удочки были закреплены на берегу, но колокольчики молчали; и фиолетово ползущая туча, заполнившая собой всё видимое небо, не предвещала ничего хорошего.
-Однако, — сказал старый рыбак.
Молодые вздёрнулись, даже не успев понять, как закипело, полилось, закрутилось.
Куски, фрагменты лагеря скручивались, пихались в машину; в машине же и укрылись вчетвером, мокрые, поддатые, охающие.
-Удочки не сорвёт?
-Может, вполне.
-Их не достанешь щас. Туда не спустится, там не берег – один грязевой поток.
Лило, стенало, казалось, машину унесёт.
Заворачивала турбулентность ливня: властная, крутая; хлестало в окна, холод полз полосами.
-Где водка-то?
-Водке что будет, ха-ха. Даже бутерброды уцелели.
Они разливали жидкое счастье в пластиковые стаканчики, закусывали, и философствовали вновь.
Есть в этом особый колорит: вмещённые в крохотный ковчег старинные приятели говорят, вспоминают, пьянея, предполагают невероятное, а влага, скручиваясь в жгуты, хлещет и хлещет вокруг, переливается, играет…
Ливень прошёл, всё воссияло, и выбрались из ковчега машина, и с шутками, спускались вниз, проверять удочки, и были счастливы – чтобы запомнилось потом, отложилось в ячейках памяти, мерцало серебристо.
ОЗЕРО ЛЕСНОЕ
(стихотворение в прозе)
Озеро лесное было не столь далеко от дороги, с которой свернув, шли к нему, при чём мельком увиденный человек, сидевший на пеньке, евший арбуз (это когда двигались вдоль дороги) показался мужу им самим. Впрочем, он привык к тому, что иногда ему чудилось странное…
Шли и шли, трава расступалась, отгибали кусты.
Оно необыкновенным было – это озеро, жена рассказывала про него.
Оно мерцало живой ртутью, или жидким серебром, и было прозрачным – до форм мелких камешков, до следов на песке, до мелькавших рыб – маленьких, крупных не было; и живая его ртуть точно сулила нечто необыкновенное, но не было понятно, что…
-Красиво, да? – спросила жена.
-Да, — отозвался муж.
А назад ехали на автобусе – старом, дребезжащем, — и когда показались дома и крыши провинциального, патриархального города муж ощутил острый приступ счастья.
УСЛЫШАТЬ ПЕСНЬ ВСЕОБЩНОСТИ…
(стихотворение в прозе)
Странно, но церковь не восстановили ещё, и на осыпающейся, не чистой кровле кусты росли, рвались в небо, перетекали жилами под ветром.
-Брат мой когда-то здесь работал – на восстановлении. – Сказала жена.
-Так она ж не обновлена? – удивился муж.
-Начинали несколько раз. Потом что-то стопорилось.
Они обогнули одноэтажный, крашеный зелёным деревянный дом, напоминавший частное жильё, и с удивлением обнаружили библиотеку здесь: так гласила табличка справа от двери.
-Надо ж…
Они ездили по посёлкам и городишкам поселкового типа вокруг родного своего провинциального города, где бывали летом, отдыхая.
Шли тропкой, и маленькой кладбище возникло точно из ниоткуда – суммою ржавых оград, крестов, венков.
Проходили им, и муж, как всегда вглядываясь в лица на фотографиях, стремился представить общечеловеческое глобальное единство, услышать песнь всеобщности…
