Мы все умрём… Но всем ли страшно?
Святого не терзает страх,
Он прозревает суммой башни,
Что свет возводит в небесах.
Святого отыскать попробуй
В действительности – не найдёшь.
Сколь неприятна лодка гроба,
В какой в неведомость плывёшь.
Да нет, покуда сон всего лишь.
Уходит страх, когда опять
Стихом своё сознанье колешь,
Мгновенье чтобы удержать.
ДОМ ФИШЕРА И ДЕТСТВО
Советник статский Фишер дом доходный
Имел в Москве. Классический модерн.
Сам сановитый, плавный, благородный
В особняке жил, начиная день
Неспешно: кофейком из белолобой
Красивой чашки. Дорогой халат.
Дом высится. И, проходя, попробуй
Представить в нём квартиры. Сколь богат
В них быт?
Роскошны арки, тихий дворик,
И за три метра потолков полёт.
Я жил в соседнем доме, и упорен
В мечтах в него вернуться. Он зовёт.
Пульсации его я представляю,
Мне в недра надо прошлого попасть.
Отец, опять позвавший маму-Лялю
Представится: познавший смерти власть
Давным-давно.
Дом Фишера – он рядом.
Советник статский, едущий в авто.
Ему вся жизнь казалась пышным садом.
А я… поэт я, в сущности, никто.
Под арками дом Фишера пройду я,
И выйду к дому старому, где жил.
Под пятьдесят в прошедшем существую,
На будущее, знаю, нету сил.
* * *
Ничего не надо, кроме сада
Мыслей и мечтаний. Ничего.
Мне вернуться в детство очень надо –
Так души подскажет вещество.
Возвращаюсь. С папой по дорожке
Парка очень тихого иду.
Или в сон скользну я на немножко
Днём, раз от реальности не жду
Ничего. Мечтания и мысли…
Пробудишься – и увидишь сад.
Он играет нежно, очень мило
Суммою событий и утрат.
ВЕЛОСИПЕДНЫЕ СТРАСТИ
(стихотворение в прозе)
Пышная тётя лихо пролетает на велосипеде, за нею юнец делает крутой вираж, и оба замедляют движенье, видя строительные ограждения на ВДНХ.
Смеются, сворачивают…
Толстый индус с пепельной бородою рулит плавно, замедленно…
Проносятся отец с сыном, отец оборачивается, кричит:
-Не отставай, сынок!
Молодые девчонки лихо заворачивают, и исчезают из виду…
Велосипедные страсти горят, пылают, бушуют, вызывают раздражение у идущих пешком…
Всюду, везде, в парках, лесопарках, скверах, на улицах – катятся любители…чего?
Просто велосипеда.
…в детстве рулил сам, восторгом дыша – жили тогда в старом доме, в центре Москвы, и только что купленный велосипед ещё не был освоен, и летел по узкому асфальтовому перешейку, вдоль стены дома, пока не выскочил на проезжую часть, и, не зная, как тормозить, всею массой завалился на дорогу.
Страшно ли было?
Не вспомнить сорок лет спустя.
На даче под Калугою много гоняли с братом, и нравилось, нравилось это ощущение ветра, свистящего в ушах, и мчались мимо стен леса, сворачивали, выскакивали у реки…
Теперь всюду катающиеся раздражают, действуют на нервы, как многое, когда этим несчастным, истрёпанным нервам почти пятьдесят.
ДОМ БЫЛ ПОСТРОЕН В 1906 ГОДУ…
(стихотворение в прозе)
Дом был построен в 1906 году, а в тридцатых надстроен; он высок, массивен, в квартирах долгое время были коммуналки с высоченными потолками, на выступающих серьёзно карнизах вечно сидели голуби.
Пять этажей дома соответствуют современной блочной девятиэтажке…
Здесь некогда жила знаменитая солистка Большого, лучшая Аида тридцатых годов, совершенно не тщеславная, основательно забытая. Здесь жила внучка болгарского поэта, эмигрировавшего в Россию, и мальчишка помнил старуху, к которой ходили с мамой, и ширму в квартире её – цветную, восточную, с тиграми и драконами.
Здесь жил часовщик дядя Костя, в ящиках буфета которого было так интересно шуровать, ибо полны они были блестящими механизмами, занятными детальками, и пружинки норовили, разжавшись, выскочить из пальцев.
Лестницы внутри дома велики, круты, лифты старинного образца, с тяжёлыми металлическими дверьми.
Дом серьёзен, как мудрец, ибо слишком много всего творилось в его недрах, слишком долго чередовались жизни и смерти; многое менялось, ибо коммуналок нет уже, а на первых этажах, некогда жилых, помещаются юридические конторы, салон красоты, медицинский центр…
Из окна первого своего этажа мальчишка смотрел на заснеженный двор, и на двор летний, и на осень, сыплющую цветной листвой, и на весенние, полные надежд синеватые разводы воздуха.
Дом пульсирует прошлым, находясь в настоящем; пульсирует сгустками детства, фантазий, мечты; дом-чудо – куда так хочется вернуться, куда не вернуться никогда…
* * *
Мама уехала. Одиночество
Давит слоями привычной квартиры.
Сам не ответишь, чего тебе хочется
В крошечном уголочке мира.
Ранее был с одиночеством дружен,
Ныне оно во врага превратилось.
Заката полоска – карминная милость,
Не лучше других визуальных щедрот,
И не хуже.
ТЮЛЕНЁНОК
(стихотворение в прозе)
Запомнилось с детства: в таллиннском зоопарке меняли воду в вольере с тюленями, и маленький, гладко блестящий тюленёнок, забавно забирался по пандусу и, улыбаясь – буквально улыбаясь – съезжал вниз, плюхался в воду, высовывал из неё радостную мордочку, вылезал сам, переливаясь боками, вновь забирался по пандусу…
Испытать бы такой восторг хоть раз – и жизнь стала бы понятнее…
* * *
Банки с огурцами переставить
В подполе, пыль с полок протерев.
В данности? Иль отошёл от яви?
Сам не скажет, на ступеньку сев.
Лук был нужен, стал возиться… Что же…
Дачное замедлено житьё.
Связки белых, и они похожи
На санскрит. А человек поёт.
ВОССТАНИЕ СИПАЕВ
Сипаи мыслят о победе,
Пусть их из пушек расстрелять
Готовы те, кому о свете
Досуга нету размышлять.
Колонизаторам – доходы,
И – властолюбье насыщать.
Сипаям надобно свободы
Огни в реальности познать.
История творится вечно –
Во все моменты, и — всегда.
Героев путь даётся верно,
И лет им не страшна вода.
* * *
-Я изобрёл прибор луны.
-Я тень, меня он отражает.
Они больны. Нет их вины
В том, или есть? Кто это знает?
Их разговор, по сути, бред,
Коль в Кащенко они. Всё грустно.
Жизнь воспринять, как мудрый свет —
Довольно сложное искусство.
* * *
Вместо милой лавки овощной
Ресторан вьетнамский. В детстве, помню,
Бегал за картошкой, дальше с полной
Сумкой возвращался я домой.
Булочной теперь в помине нет,
Где такие ситники бывали!
Лишь от детства ощущаю свет,
Жаль, я…
* * *
Тщеславия кнуты поэта
Уже не хлещут в наши дни.
И славы он не жаждет: это
Фантомы, не нужны они.
Служение поэта ныне
Сродни аскезе… Иль опять
Иллюзии, смещенье линий?
Не разобрать, не осознать.
НИВЕЛИРУЮЩИЙ ПРИНЦИП
(стихотворение в прозе)
Поэт краем глаза видел, сидя у окна в электричке: сосед, используя гаджет, рисует: и возникают забавные фигурки, человечки и зверушки.
Потом сосед говорил по телефону, сообщая кому-то, что герои для мультфильма почти готовы.
Зевающий напротив задрёмывал, вздёргивался, потягивался, опять засыпал, глядел в окно.
Поэт не представлял, кто этот сосед, но думалось о нём, как об инженере, и ещё слоилось в мозгу: как занятно: инженер, поэт, аниматор точно вмещены в маленький треугольник пространство, и никогда не узнают, что возможный разговор дал бы интересный результат.
Людское содержание электрички сродни принципу очереди: нивелирующему принципу, увы.
НОТЫ УМИЛЕНИЯ И ГРУСТИ
(стихотворение в прозе)
Пёстрые параллелепипеды кубиков вытряхнул из коробки, и, сев на пол, стал собирать дома; они тянулись вверх, вставлял белые и жёлтые окошки, устраивал арочные перекрытия.
Мансарды поднимались под крышами, деревца окружали строеньица…
Долго сидел на полу – почти пятидесятилетний, седобородый, улыбаясь в усы, представлял, как скажет малышу:
-Смотри, сынок, целый город построил!
И захлопает в ладоши малыш, и радостно будут вдвоём заселять город крошечными человечками, расставлять машинки…
На даче с матерью сейчас – отец вернулся на три дня раньше, были дела.
И, пристраивая очередную, составленную из красных плоскостей крышу, вспомнил внезапно: чётко-чёрная тень на днище детского бассейна, висящая под корабликом; а малыш на крыльце играет с кошкой, какая приходит, точно возникая ниоткуда, подкормиться.
Жарою плавила пространство последняя неделя июля, и разноплановая зелень банального шестисоточного участка казалась золотою, сверкающей.
Он встал, отряхнул штаны, поглядел на часы, и отправился к монитору – работать.
Малыш, собиравший на втором этаже даче подобные домики из такого же конструктора, едва ли почувствовал ноты умиления и грусти, звучавшие в сердце пожилого отца.
НАВЯЗЧИВЫЙ СЧЁТ
(стихотворение в прозе)
-В детстве изводило, — нервно говорил жене, расхаживая по комнате, — ну…навязчивый счёт называется: не мог, выучив формулу, или правило, отвязаться от повторенья.
Каток во дворе, залитый фонарным светом, и, на вихляющих ногах учится поздним вечером кататься, а в голове крутится нечто вроде: визируем десятку, подводим единицу – из жизни логарифмической линейки, то есть.
В бассейн идёт, идёт любимой улицей, так красиво обсаженной тополями, идёт, мучительно повторяя нечто давно забытое – ныне.
-Детство давно прошло! – улыбнулась жена.
-Ну да. Не прошёл этот внутренний кавардак. Навязчивый счёт превратился в навязчивое ожидание публикаций. Точно нервы тянут – то не вышло в срок, это почта не донесла.
-Всё выйдет, ты же знаешь, — жена улыбалась спокойно.
-Надеюсь, — он вышел на балкон: курить, думая, как часто в последние годы, что нет хуже доли, чем сочинительская: особенно в современной России.
* * *
Финал июля. Ливень ночью
Узлы закручивать горазд.
А утром осени воочью
Увидишь – рано вроде – пласт.
Листва желтеет на асфальте,
И лужи, серые весьма.
Прохладно. Снова об Амальфи
Мечтаешь, как мечтал вчера…
* * *
Визируем десятку, подводим единицу –
Крутилось и мелькало столь рвано в голове.
Навязчивого счёта подобье, и страницу
Дня сложно перекинуть. И тени на траве.
И было это жизнью линейки логарифмов
В нём – или правил разных… Иль школа ни к чему?
Мальчишка, сам немало выдумывавший мифов,
Всё время провалиться боявшийся во тьму.
Осталось и во взрослом навязчивое это:
Кручение в сознанье, изъять – превыше сил.
Сгорающее лето. Обыденное лето,
Усвоил скорость жизни, коль в ней изрядно был.
* * *
Метро, как ад московский, — пышет
Толпою пёстрою оно.
Вонь пота. Кто кого услышит?
Всё плотно, плотско и темно,
Темно, пусть даже и красиво.
-Не вишь, мужик, я с малышом.
Мат закрутился, эко диво,
Любой от плоти так тяжёл.
Движенье быстрое, однако,
Тут всё равно – жара и ад.
У тётки на руках собака.
Никто ни в чём не виноват.
* * *
Пень тополиный дал побеги
По краю, нежные весьма.
Они верны, как жест победы,
Они важны, как жизнь сама.
Их нежность заключает силу,
Какая мудрости сродни.
Так, обещают перспективу
Дни творчества, святые дни.
* * *
Иезуиты Паганини
Считали перешедшим грань.
Чтоб жизнь его в пандан полыни
Была, свой прозревая рай,
Старались, умные донельзя.
Откуда у маэстро власть,
Коль слёзы даже на железе
Появятся? И власть, и страсть.
Взгляд узкий – торжество кошмара.
А скрипка вечности звучит,
Любви не убавляя, жара,
И звуков с отблеском молитв.
* * *
Ленин, как поэт. Округлый стиль
Тянет на поэзию вполне.
Ветхая в утиль сдаётся быль,
Буря и порыв одни в цене.
Мысли-рифмы… Так двоятся риф-
мы, как мыслей золото блестит.
Столько жертв не оставлял и Рим,
Войнами верша свои пути.
Ленин, как поэт… Анти-поэт…
Ныне явь, по сути, анти-явь.
Не амбивалентен даже свет –
Переусложнён, зачем же я в
Нём? поэтом Ленина назвав,
Бреда ли не добавляю ко?
Стиль округлый, хоть словесный сплав
От гуманных мыслей далеко.
СКАМЕЙКА
(стихотворение в прозе)
На зелёном участке пространства между дворами скамейка под навесом, а кажется – остановка, но не ходит здесь транспорт, не ходит.
За бортиком скамейки всегда – чекушка, пустые пивные банки.
Сидят соседи, просто прохожие присаживаются – хорошо, лето.
Трава у скамейки истоптана, и, проходя мимо, вспомнишь непроизвольно, как раз повстречал тут одноклассника, хлещущего пива, и он махал тебе рукой, а ты, подойдя на минуту, сказал, что очень спешишь – хотя не спешил вовсе, просто неохота сидеть с ним было, коли отношения исчерпали себя.
Итак, мимо проходишь.
Дворы, детские площадки, и дома точно встают из разлива зелени.
Скамейку миновал.
Кажется она – частью жизни, частью, какую не замечает никто, или – заметив, забывает тотчас.
* * *
Поэт в современном мире,
Как маркшейдер в степном городке.
Бежать? Посмотреть пошире
На явь? Огоньки вдалеке…
Бросить своё занятье?
Современность не ценит стихов.
И о служении хватит
Болтать, о сакральности слов.
* * *
На острие иглы не удержать
Свои мечты, фантазии, фантомы.
И, вероятно, не зачем дерзать
Найти иное, выходя из дома,
Чем знаешь… Остаётся скрытый мир,
Его устройство сколь тебе понятно?
И ты отдал бы за прозренья миг
Своих ошибок траурные пятна.
Колодец чёрен, лестницы парят.
И нежность мха времён прельщает сильно.
А детства не забудешь аромат,
Коль совместилось многое обильно
В подобном, ощущенье счастья дав.
На острие иглы едва ль удержишь
Жизнь собственную, каковой состав
Довольно рыхлый, не найдётся стержень.
