ЕДИНСТВЕННАЯ ПРИЕМЛЕМАЯ ФОРМА ТИРАНИИ
(стихотворение в прозе)
Он говорит – Сесть!
Есть в этом нечто от приказа, но нежный шарик звука, выдуваемый малышком, распадается в воздухе розоватыми оттенками.
Улыбаясь, отец садится в кресло, и малыш залезает к нему на колени.
Через полчаса, насидевшись с отцом, спрыгнув с взрослых коленей, он кричит: Мама!
И маме нужно всё бросить, бежать к нему, узнавать, в чём дело, что ему необходимо – такому белому, маленькому, сложно-незащищённому – или? Как знать? Защищённому самим космосом?
Он говорит – Папа, идти тут! – И отец идёт, где он показывает, держа в жёсткой ладони крохотную, нежную лапку…
…а другой – старый, потёртый, с оспинами на лице отдаёт приказы об уничтожении человеческих множеств — просто оттого, что у него разыгралась мигрень, и вынужден сидеть в затенённой комнате, пока приказы его исполняются, людей вытаскивают из их щелей, волокут в застенки…
Он выздоровел – но приказы его не становятся мягче: все они связаны с чудовищной жаждой утверждения себя через кровь, ибо единственная приемлемая форма тирании – это тирания малыша, который никогда, никогда не вырастет во взрослого тирана.
На что надеется снова севший по его крохотному приказу в кресло отец; а малыш, ничего не знающий о тирании и кривизне человеческих взаимоотношений глядит мультики так, будто и не вырастет никогда – не зачем это.
ДВА СЛОВА ОБ ИСЛАНДИИ
(стихотворение в прозе)
1
— …писатели пишут так, как будто Исландии не существует!
-Ха! Что это означает? Ну, я помню – у тебя помешательство на Исландии, и всё-таки…
Вспомнил – гуляя праздно, что очень любил, в одном из тихих, тенистых московских переулков наткнулся на крошечный, кремовый (или розоватый? Забыл уже) особнячок, и с лёгким замиранием сердца обнаружил, что это – посольство Исландии.
Он улыбнулся.
-Я имел в виду, что сочинительствуя, надо учитывать все варианты мира – и исландский, и бирманский, подтверждая тем самым, если не доказывая, что человечество единый организм, неразрывное целое, и каждая новая смерть наслаивается на новое рождение. Или наоборот.
-Ну, ты загнул. Тебе и самому-то, поди, непонятно, что сказал.
-Ну, так… приблизительно.
Шли молча дальше.
И воображали – каждый своё, как это бывает с давно знакомыми, вышедшими прогуляться, но тот, кто мечтал об Исландии воображал сверх-прозу: роскошную, сложную, и в простоте высокой данную, включающую в себя…
А потом заговорили о бытовых пустяках.
2
Капелька, висящая в океане – солёном-солёном.
В детстве засыпал под картой мира, и она проникала в его пёстрые сны, но капелька Исландии была особенно манящей…
Просоленный воздух питал старых рыболовов и воинов, и саги звучали жёстко и крепко, суммами фраз напоминая грядущие романы.
Потом, в период увлечения нумизматикой, особенно стремился достать исландские монетки – довольно неинтересными оказавшиеся, впрочем.
Затем, когда жизнь всё глубже уходила в дебри его самого, и становилось понятно, что путешествовать не грозит, воображал: утро в Рейкьявике, розоватой синевою текущий воздух, тихое движенье машин, уют почти игрушечных домиков, взмыв основного собора, начинённого жёстким лютеранством.
Раз, бродя по столичным переулкам, наткнулся на посольство Исландии, жёлто-белый особнячок с широкими тёмными стёклами: явно был нерабочий день, и приятно ёкнуло сердце…
Капелька, висящая в океане – солёном-солёном.
Мечтающая человеческая капелька – когда от мечтания выступают слёзы: солёные, как сама соль.
ВНЕЗАПНОЕ УВАЖЕНИЕ
(стихотворение в прозе)
Бабка соседской маленькой девочки казалась противной: нудно-хозяйственной, не отвечающей на приветствия, слишком хлопотливой…
А однажды вышел с малышом, и на площадке во дворе были: эта бабка с внучкой, и мамаша из соседнего дома, катавшая коляску с младшим, пока старший – тоже карапуз – играл с девочкой.
И бабка позвала его сынка:
-У нас тут остров, — говорила, — давай искать тропы муравьишек, а потом вы будете охотиться на рыбок и птичек.
И малышок включился, бежал быстрее всех…
Затем сгрудились около огромного тополиного пня, мощно пошедшего вверх целым лесом зеленовато-золотистых, тонких побегов, полупрозрачных, чудесных.
Они вглядывались в старые складки коры, детки тыкали пальчиками, восклицая: Вон он! Вот!
А потом собирали листика, воображая пойманную рыбку, и она – неприятная бабка – подняв палочку, нанизывала листки на неё, делала вид, что жарит, до этого отправив малышей за веточками для костра.
Она великолепно организовала игру, соблюдая меру и обладая явным, достаточным навыком общения с малышами, и он… не то, что изменил к ней отношение, но проникся своеобразным уважением, что ли.
* * *
Мрачно-смертный колорит церквей,
Обомшелые, как плиты, догмы.
Для дремучих – из веков – людей
Кнут обрядоверья. Оный должен
И сейчас хлестать, считают так,
Света и любви не обещая.
И, о них твердя, ввергают в мрак.
Ну а есть надмирность золотая.
К ней душа и тянется, иных
Форм всерьёз не признавая… Смертный
Колорит церквей, гнетущий стих
Псевдо-веры – ложной, дикой, мерзкой.
* * *
Нет контакта с миром,
Пубертатный криз,
Превращает мигом
В сложный космос жизнь.
Вещь в себе подросток,
И в себе растёт
Тяжело, не просто.
Нескончаем год.
Школа отвалилась,
Чтенье, будто свет.
Мысли вьётся жимолость –
Золотой сюжет.
Индивидуально
Школу посещал.
Но фундаментально
Классику читал.
Нет контакта с миром,
Будущего нет.
А едва ли милым
Мнится данный свет.
НОЧИ НЕ БЫЛО
(стихотворение в прозе)
В три часа ночи кем-то потревоженная машина взорвалась рёвом, перебудив спящих в обоих домах.
Звук плыл, пилил чёрное, летнее пространство, и даже показалось, огни фонарей стали дрожать, теряя чёткость света.
Так показалось одному из братьев, что, скатившись с кровати, аж залез на письменный стол, чтобы глянуть вниз.
-Сам-то спит, что ли?
-Да выйдет, небось, сейчас.
Но звук продолжал терзать пространство.
Второй брат, студент МАДИ, быстро одевшись, двинул на улицу.
Младший глядел из окна, видел, как брат, обогнув детскую площадку, подходит к машине, как подъезжает милиция, как на красноватом в свете фонарей асфальте топчутся ещё несколько людей.
Потом лёг, сунув голову под подушку.
-Менты приехали, — говорил, вернувшись, старший. – А толку-то. Его дома нет. А стекло бить – мороки не оберёшься.
Ночи не было. Ночь была сорвана звуком.
Ранним утром хозяин шёл к машине под сочными шлепками мата многих высовывавшихся из окон.
-Ночка… — вздохнул младший брат.
-Да уж… — ответил старший.
* * *
Великое рытьё социализма
Фундаменту всеобщности сродни.
Так, новая необходима призма,
Дальнейшие чтоб очевидны дни
Нам стали… Муравьиная работа
В одеждах смыслов предстаёт, сложна
И примитивна… никогда свобода
Не будет, как ни тщись, обретена.
Необходимо рыть, и дальше строить.
Рост в данной нам реальности, как цель.
Иначе просто ничего не стоит
Жизнь… шутовская вертит карусель.
* * *
Сломать очки легко, а сделать сложно.
Жить надлежит, сколь можно, осторожно,
Чтоб ничего вокруг не поломать.
Блажен, кто смог подобное понять.
* * *
Психической атаки волны
Выдерживали далеко
Не все – а жизнью каждый полный,
Расстаться с нею не легко.
Дробь донимает мозг, упорны
Идущие на вас. Такой
Окрас был Первой мировой –
Новаторский, квадратно-чёрной:
Газ, танки, лодки под водой,
Аэропланы в небе… Босху
Не снилось. Больно страшно мозгу,
Хоть даже смел душой герой.
Несправедливости с тобой
Творящиеся только части
Глобальной – и на всех – одной.
И все мы в неизвестной власти.
Психической атаки пласт
Собой задавит многих. Было.
Как быстро всё проходит, быстро,
Как сложно в смутный рай попасть.
РОМАН
(стихотворение в прозе)
Он был рослый, спортивный, крепкий, улыбчивый, и, глядя на него на уроках, она – крепкотелая, молодая – чувствовала токи, расплавляющие её естество.
Старалась быть строгой.
Взгляд стремилась словно притушить, не зная, не видя выхода из собственных вожделений.
Он улыбался.
Учился не плохо, хотя мог бы и лучше, но в чрезмерности усилий не видел никакого смысла – зачем?
Одиннадцатый класс, пёстрые игры чувств, ощущение жизни, как начинающейся улицы.
Она велела остаться ему после уроков, помочь убрать определённые препараты, и он сам – резко, с тою же вольготной улыбкой – обнял учительницу.
…встречались у неё; он звал к себе, когда родители уезжали на дачу, она отказывалась; иногда брала ключи у подруги и шли туда.
Будущее едва ли покроет их отношения изумрудными волокнами света , и её, всё больше привязывавшуюся к нему – улыбчивому, лёгкому – охватывал страх от мыслей…
А потом – накатывало – и всё тонуло в волнах плотского счастья.
ВОСКРЕСЕНЬЕ, ОПУЩЕННОЕ В КОПИЛКУ ВСЕОБЩНОСТИ
(стихотворение в прозе)
Отец вытащил из рюкзака большие пластмассовые машины, и малыш возился с ними в песочнице, когда, преодолев небольшое, заросшее разнокалиберной травою пространство, оторвавшись от родителей, подбежал другой малыш.
-Привет!
-Пивет.
-Даш мне повозить?
Подбежавший был чуть постарше, и говорил лучше.
Малыш протянул жёлто-синий трактор.
-Радмир, пойдём в парк! – раздалось.
И мальчишка вернул малышу трактор, побежал к родителям.
-Папа, подём в пак! В пак!
-В парк хочешь, малышок? Вроде никогда не стремился… Ну давай.
Он быстро упаковал машины в рюкзак, пока малышок перелезал через ограду, бежал за мальчишкой по траве; отец догонял его, неся в руке самокат – как назло заело заднее колесо.
Они шли вместе – малыши держались за руки, и отец малыша и родители мальчишки постарше то обгоняли друг друга, то отставали.
Они поднимались на мост, откуда скатывался трамвай нового типа.
-Красивый, да? – сказал отец Радмира спутнице – жене ли? Больно моложе, а он седой, хотя поджарый, молодцеватый.
Она подтвердила. Малыши бежали впереди.
Пруды, окружённые телами, заблистали среди деревьев гладко отливая зелёным, и шум пластался гладко, и гул улицы, кванты движенья её почти не долетали сюда.
Спускались вниз, мимо кустов, огибая крапиву и татарник, шли вдоль пруда, и резвились малыши – замирали у бортов, глядели на медленно плавающих уток, на подводные заросли, напоминавшие миниатюрные леса…
-Радмир, не надо палки кидать, вода смотри какая чистая!
Оба малыша добыли по палке, попробовали фехтовать, потом рванули к большим прудам – где люди купались, брали лодки на прокат, где на водных лыжах крутили различные финты.
И тут расстались – также спонтанно, как встретились: просто Радмир побежал на взрослую спортивную площадку, а мой малышок заинтересовался виртуозными прыжками воднолыжников.
Потом мы с ним стояли у камышей, шли по тропкам, и, набегавшись, устал он, всё время на руки просился.
И нёс я его, и самокат приходилось тащить, и сидели потом на скамейке отдыхали, и мерно проходило августовское воскресенье, опускаясь в копилку незримой, мало кем понимаемой всеобщности.
* * *
Флот уток, бороздящий пруд…
От корпусов – от кораблей
Вода расходится, как труд
Свершая массою своей.
Расходится и оный флот
По разным ракурсам воды.
И словно в детстве счастлив от
Простого наблюденья ты.
