Ядро, иль ядрышко души
Сумеешь ты отлить в тиши?
Не знаешь, но стремишься тишь
С высот познать, и к ней стремишь
Всё лучшее, что есть в тебе –
Любовь, и радость, и т. п.
НЕЛЕПЫЙ ОТЕЦ
(стихотворение в прозе)
В три ряда расселись родители в задней части актового зала детского сада – большого, советского; стульев не хватало, и приносили из кабинета директора…
Четырёх-и чуть моложе летние малыши толпились, принаряженные, за занавеской, а ёлка сияла в центре зала: искусственная, но убранная красиво.
И действо началось, и он – пожилой отец, оказавшийся за двумя молодыми, высокими, с пышными причёсками мамами – вглядываясь в своего малышка, вспоминал, а как было у него в саду? А? через неделю будет пятьдесят…
Бабу ягу вызвали сперва, якобы похитившую Снегурку, и муж, наклонившись к жене, спросил тихо:
-Это из коллектива сада или актриса-неудачница?
Жена пожала плечами.
Баба Яга требовала с малышей выкуп: песни, пляски, отгадки загадок…
И явно ликовали малыши, исполняя то, другое.
…а в группе кратковременного пребывания, куда ходил малыш с двух лет, он отказался участвовать в новогоднем утреннике: висел на маме, хныкал; сейчас, в четыре, хорошо танцевал, читал стишок, участвовал в хороводе.
…ещё пожилой отец вспоминал свою вчерашнюю прогулку, когда зигзаг на асфальте оказался тысячной купюрой: бывало, и раньше находил деньги, и сегодня, после утренника, он собрался идти в нумизматический магазин, купить канадский доллар.
Смешная отрада почти пятидесятилетнего человека, не слишком успешного литератора, грустного философа…
Дед Мороз оказался огромным, шумным, профессионально-гулким и весёлым, но лучше всех была перевоспитавшаяся, отдавшая Снегурочку Баба Яга; однако, посланная за мешком с подарками, притащила старый, вытряхивала оттуда, смеша детей, свои вещички; подлинный мешок явился потом.
За руку вёл малыша в группу, вся раздевалка была завешана гроздьями родительских одежд: вешали прямо на края дверей шкафчиков, и многолюдно сразу стало, тесно.
-Иди в группу, малыш. Скоро тебя заберу.
-Пока, па.
И – убежал.
А отец – о! этот нелепый отец – бежал сквозь дивно заснеженный лесопарк, к знакомому нумизмату, любуясь кружками и стрелами, ожерельями и серебряными драгоценностями, естественными шарами, украсившими ёлки лесопарка…
* * *
Как сердце бьётся постоянно,
Так и тебе – жить каждый миг –
Смешно, нелепо, окаянно,
Храня в себе избыток книг,
Позоры метины и скуки,
И бытовой мешок таща.
Слов мёд, банальность их, и муки.
А звездочёта нет плаща.
И нету мудреца – высокий
Быть должен – колпака, увы.
Жизнь получилась многострокой,
Оцените ль – не знаю – вы…
* * *
Уникальность жизненных ступеней,
Приключений, скуки косной, проч.
Всё похоже: и набор движений,
И как долгий день уходит в ночь.
Всё похоже, где тут уникальность?
Только стружка мелкого пути,
Страха шаровая инфернальность
Перед тем, как в никуда сойти.
* * *
Баклага варит, варит, варит –
Неистово и без конца.
Негодных власть – и государит
Всегда, любого мудреца
Низвергнув, и в баклагу валят
Наркотики, оружье, проч.
Мечты напрасны, детки, ваши –
Всегда в действительности ночь.
Баклага варит, варит, варит.
* * *
Никола зимний. Что творится!
Как тает, дождь вобравши, снег.
Насколько праздника страница
Серьёзна? Да, конечно, нет.
Условен всякий праздник – зимний
Будь, летний… Снег уходит, жаль.
Никола жизнь бесперспективной
Не посчитал бы: вертикаль
В ней зная… Дождь идёт, упорен,
Раскидывая без конца
По снегу суммы чёрных зёрен,
И спросишь зря – мороз когда?
* * *
Рулонами на первый шар
Ложится снег с площадки детской.
Снег влажный, и при этом девственный.
Сегодня – первый снежный дар.
Катаются снеговики,
Малыш ликует, с ним и папа.
Он детства снова огоньки
Увидел… — Правда чудно, лапа?
Смеясь, шар снизу укрепит
Малыш, и ярко снег блестит.
* * *
В павильоне в парке Пляска смерти,
Виденная в детстве, в десять лет
Поразила, бренности сюжет
Яростно живописав, поверьте.
Кадриорг уютно-зелен был.
Карпы золотились в недрах пруда.
Всё воспринималось формой чуда,
В десять лет о большем не просил.
Павильон был небольшой весьма
Тот, где Пляска смерти лютовала.
И картины тонкого письма
Были рядом – разные, не мало.
Были и гравюры: носорог
Бронирован будто и массивен.
Прошлое, как бытия исток,
Пусть грядущий день бесперспективен.
ВЕЛИКИЙ ШЁЛКОВЫЙ ПУТЬ
Ишаки и верблюды.
Великий
Путь, где шёлк тёк и специй тюки.
Города и дороги, и в книге
Человечества так велики
Главы, давшие путь уникальный –
Технологий, развития путь.
Преступления были банальной
Частью, не замутившею суть.
Путь мерцал и клубился, пестрея,
Воплощалась развитья идея
В том числе через Шёлковый путь.
ИНДЕЙКА
1
(стихотворение в прозе)
-Давай ей крылья сначала отрежем, ма?
Индейка горою возвышалась на столе.
Достали разные ножи, и вертели тушку, примеряясь.
-Велика больно, — сказала мать.
-Зато на Новый год разными блюдами обеспечены, — ответил сын.
Сдирая слоями кожу, подрезая мутную плёнку, отсекли ноги, и разрезали тушу.
Компактное сердце, печень, влажная розовая пена лёгких…
-Выбрасывать вместе с кожей, я не готовлю их.
Хребет рассекали, выворачивали кости.
…мясное, густое, жизненное.
И – одиночество вдвоём.
2
Крупная индейка на столе.
Мать её разделывает вместе
С сыном. Снег мерцает на земле,
Новый год – известие известий.
-Ноги, ма, отрежу. – Ну, давай!
Развернули тушу: сердце, печень,
Пенистые лёгкие: — Ну, край!
Долго будем есть… — Вот это легче,
Ма, ножом. – Он раздробил хребет.
Кожа обдирается слоями.
Янтарём плывёт вечерний свет,
Двор ему ответит фонарями.
СОЧИНИ СТИХИ…
1
Рыбий глаз, налитый кровью,
Перламутры чешуи.
Сытость, близкая к здоровью,
Предъявив права свои,
Рыбу чистить призывает.
Иссекают плавники.
В жизни роли не играет,
Что звучат порой стихи.
2
(стихотворение в прозе)
Брызги рыбьей чешуи, переливаясь серым и перламутровым, разлетаются веером.
Тушка рыбы на доске, и глаза её – точно посечённые потёками крови.
Нож ходит взад-вперёд, руки выдирают мякоть внутренностей, вырезаются плавники…
Сочини стихи про это…
* * *
Золотое солнце царь-Давида…
На орудьях струнных пастушок
Для Саула, умягчив обиды
Оного, играет хорошо.
Лентою разматывают мощно
Силы неизведанные жизнь.
Дан триумф над Голиафом – толща
Славы, и жестокий взлёт души.
Мощь побед становится привычна,
И привычно горечью псалмов
Сердце исцеляет… Больно зычно
Голос подчеркнёт гирлянды слов.
Старые слова скорбей и боли…
От Вирсавии исходит свет.
Многое, конечно, в царской воле,
Власти над душой ничьею нет.
Даже над своей… Слоятся миги
Подвигов, жестокостью полны.
Образ возникает столь великий,
Сколь дано от власти и вины.
КАРДИНАЛ РИШЕЛЬЕ
Трактаты об основах веры
И политический расчёт.
О! Ришелье – легенды сфера,
Легенда яркостью влечёт.
Но данные академичны
О нём… в различных словарях.
И с гугенотами логично
Бороться, чтобы не зачах
Огонь густой католицизма.
Всегда легенда стоит свеч.
Когда значительна харизма,
Забвения бессилен меч.
* * *
На крыше котельной работы,
И брызжут огнём аппараты,
Не знаешь названий их… Кто ты?
Стихи сочиняющий… Как ты
В реальности прожил полтинник?
И сам понимаешь с трудом.
Кури на балконе, бессильный
Реальности против с огнём
И дымом, с гудроном…
На крыше
Котельной работы идут.
И серое всё много выше, —
Что небу надежды и труд…
* * *
Храм на краеугольном камне,
Вздымающийся выше выси.
Величие царя не канет
В проран забвенья – хуже слизи.
О, джинна всякого способен
Смирить царь Соломон, чьё имя
Уже печать, и сам подобен
Полубогам, хотя с другими
Подобными себе не связан.
Пресыщен женщинами, златом,
Вином, легендой многогласой…
В нём возмутился каждый атом.
Всё суета! Провозглашает
Царь, удалившийся от яви.
Соль суеты настолько знает,
Сколь отрицать её не вправе.
БОЛЬШЕ НЕ ПЕРЕПИСЫВАЛИСЬ НИКОГДА
(стихотворение в прозе)
Он рос в советской, еврейской, интеллигентной семье, и до тринадцати лет был рьяным коммунистом – маленьким, забавным, убеждённым; а после – таким же антисоветчиком; он получил хорошее образование, и долгое время преподавал в МГУ на психфаке, чему не мешало ни пристрастие к выпивке, ни фрондирующий настрой; он, некогда атеист, увлёкся эзотерической литературой, а после 91 года много путешествовал, оставив преподавание…
Вернувшись, ушёл с головою в интернет, где выложил свои, претендующие на создание нового учение мистического плана книги, и где делал журнал…
Поэт, посылающий ему стихи довольно часто, задавал вопросы – о сути мироздания и Боге: не больше, и не меньше; ответы были столь уверенными, что поэту, скитавшемуся в лабиринтах неопределённости, казалось – этот человек всё знает.
Он отвечал на вопросы, он печатал стихи.
Потом они перестали переписываться, и когда через три года поэт прислал ему новые, поразился: как выросло мастерство! Просто шедевры!
Написал об этом – но письмо, пришедшее в ответ, было жестким и истерическим одновременно: Вы утверждаете, что главное в жизни человека духовный рост? Так вот мой привёл меня к убеждённости, что если Бог и есть, то он жестокий экспериментатор, никаких оснований, учитывая человеческую историю, и жизнь человеческих социумов, для иных утверждений просто нет…
И всё в таком духе.
Отвечал, писал, что тупики и падения необходимая составляющая духовного роста; отвечал, убеждённый в горизонтах, открытых им давно – бессчётное число горизонтов наползало друг на друга, путая и сбивая грешное сознанье…
Больше не переписывались никогда.
* * *
Было у алхимика три сына –
Старший был гомункулус, ему
Бытия была ясна причина,
Ибо он сумел покинуть тьму.
Магистериум второго звали –
Выкристаллизован в тишине
Той, где отпадают все детали
Пустоты земной, смешной вполне.
Третий бриллиантом был – который,
Как ядро души творил.
Таков
Лабиринт, какого коридорами
И прошёл алхимик до основ.
ЗОЛОТОЙ СНЕГ
Снег золотой? Такого не бывает.
Снег детства – драгоценно-золотой.
Но детство постепенно вымывают
Из жизни – снег теперь совсем седой.
НАЕДИНЕ С ДЕРЕВОМ
(стихотворение в прозе)
Дорожки золотистого мха поднимаются вверх по растрескавшейся коре, всегда напоминающей таинственные письмена.
Мох нежен, мягок, бархатист, тонкие волоски чуть выдаются из него, и можно увидеть мелкую-мелкую жизнь втуне крошечного леса.
Лес на дереве.
Мощная циркуляция соков втуне, под корой, вечное движенье жизни.
Облетает тополь неровно, слоями: сначала листва сходит с низин, потом справа… или перепутал?
Могучие ветви тополя прорезают серый или синеватый воздух, тянутся вдаль; древесные развилки, какие видишь с лоджии, выходя курить, тоже зеленеют мхом, и кажутся так круто слеплены, созданы могуче, что захватывает дух – впрочем, не у воробьёв и ворон, прыгающих по развилкам.
Сложно долго простоять у дворового дерева, не привлекая к себе внимания соседей; сложно и не нужно, но, даже оказавшись на минуту наедине с огромным тополем, ощущаешь прикосновение к тайне, частично расшифрованной, но важной, важной…
* * *
Мне много надо: код вселенной,
Благие янтари небес.
И звук органа драгоценный,
И снегом убелённый лес.
Мне мало надо: хлеб и крыша,
Вода, бумага, чтоб писать.
Чтоб не оставили без ниши
Меня большие небеса…
* * *
В пустом театре представленье
Устроят призраки пиес.
Заводит Освальд привиденья,
Каких не обойдёшься без.
Топор взяв, Гамлет убивает
Старуху, чтоб идеи мог
Свои дать свету… Не бывает! –
Воскликнет, проиграв, Игрок.
Кто за шагреневую кожу
Своих фантомов не отдаст?
Порядочность, дурную ношу,
Здесь Чичик сбросит, как балласт.
Загадочное представленье,
Серея, призраки дают.
Цветные вспыхивали тени,
Иначили людской маршрут…
* * *
Запах прели вспомнится зимою,
Живопись осенняя и проч.
В декабре поутру над землёю
Слишком долго не уходит ночь.
Осень завершилась только-только,
И уже достаточно давно.
Всё вот так. В воспоминаньях толка
Никакого. Лучше пей вино.
Сладкое вино не позволяет
Жизнь употреблять. Сие мерзит.
В декабре за окнами мерцает
Снег, и чернота на оном спит
Утренняя. Спит, но не пугает.
* * *
Проигравшему усекновенье
Счастья, гнилозубая судьба.
Выигрыш, как счастье и затменье.
А поленница всегда груба.
Дни свои в поленницу сложивши
Ждать чего-то? Или всё же нет.
По двору гоняет пёсик-живчик,
И струится сероватый свет.
ДЕКАДА ДО НОВОГО ГОДА
(стихотворение в прозе)
В один день – причудливость пересечения с двумя одноклассниками: с обоими когда-то связывали долгие, порой трудные отношения; с одним много пили, шляясь ночами, философствуя – он буен был, любил драться, и – пропал на много лет.
Написал по фейсбуку, поздравляя с наступающим днём рожденья, рассказав, что лечил проникающее ранение в брюхо, теперь лечит глаз, не успел, мол, увернуться от ножа.
Под пятьдесят послание сие кажется диким, не хотел поначалу отвечать, но…ответил: Раны твои не новость, но вот с наступающим днём рождения меня ещё никто не поздравлял.
А вечером, когда шёл за малышом в детсад, остановился, подчиняясь красному глазу светофора, и на противоположной стороне улицы увидел другого – с каким сам прервал общение, а тот всё пробовал возобновить, писал электронные письма.
И прошли, не здороваясь.
Светофоры играли разноцветно, и плыл свет вечерних фонарей, и до Нового года оставалась декада…
* * *
Скрип снежный, чёрные следы,
И лабиринты переулков.
Прогулки собери плоды,
А впрочем – много знал прогулок в
Реальности, жил долго ты.
Скрип сладок, детство вспоминай,
Как ёлку в дом везли когда-то,
И детство было – малый рай,
Верней, большой: куда богато.
Сознанье режет острый край
Сегодняшнего – пустовато.
* * *
В одеждах пышных и красивых
Квант папской власти обсуждать.
У гвельфов мета в перспективах
Блестящая, — не потерять.
Сколь слово гибеллина твёрдо,
Столь проигрыш грядёт, провал
В проран, звук чёрного аккорда.
Сам знак действительности ал.
Среди гонимых будет гений,
Не многим ясно, или всем?
…есть лестница в мильон ступеней,
Нам не видно она совсем…
* * *
Нёбо – небо рта. Ну а души
Небо? Как алхимия ответит?
Душу надо пестовать в тиши,
Впрочем, ледяной вертлявый ветер
Закалить её способен… Не-
бо – любовь, и творчество, и тайна,
Уяснить какую не вполне —
«не вполне» такое не случайно.
ЛОТО
1
«Валенки» и «дедушка» – лото
Помогает с вечерами зимними
Справиться… Вы люди, иль никто?
Все мы плазма. Дни бесперспективные.
Замело село. Играй в лото.
«Барабанных палочек» постуки-
Перестуки… А играть легко,
И бочонки славно входят в руки.
Снег блестит. Пролили молоко.
Жизнь куда сложней любой науки.
2
(стихотворение в прозе)
В заснеженном домике приятно играть в лото; крайний дом на конце села, и, оставляя в снегу большие отпечатки валенок, собираются соседи, рассаживаются; стол старый массивный… Из синих мешочков извлекаются милые бочонки, и – сколько наименований! А! «дедушка», «барабанные палочки», «крендельки»…
Идёт время – тихо, неспешно; торопиться некуда, и аура счастья мерцает в несуществующем домике…
СВИНЦОВЫЕ, ДАВЯЩИЕ СЛОИ
1
(стихотворение в прозе)
Как в советское время лидер мог быть только из партийных кругов, так в нашей современности на это место может претендовать только выходец из спецслужб, или большого бизнеса.
Как первые слои, так и вторые недра подразумевают специфическое представление о совести, морали и прочих сущностей этого порядка – если не полный отказ от них.
В бездне созданного государственного устройства, сильно напоминающего феодализм, едва ли можно рассчитывать на прорастание лидера из народных толщ (если вообще уместно теперь понятие «народ», ибо нынешняя плазма человеческая больше похожа на население); равно на вызревание этого лидера в научном или художественном мирах.
Отсюда следует грядущее утяжеление жизни, свинцовые, давящие слои.
По-прежнему будет процветать шоу-бизнес: как универсальный инструмент растления, столь необходимого власти.
По-прежнему главную роль в жизни социума будут играть деньги.
Долгая мрачная перспектива не обещает небесных цветов гармонии.
2
Как раньше из партийной бездны
Мог лидер выйти, так теперь
Из бизнеса, цветёт железно,
Не то спецслужб – там каждый зверь.
Мораль, добро и совесть – в минус
Уводят данности слои.
Церковный карнавал – как вынос
Духовности и с ней любви.
И шоу-бизнеса цветенье
Сулит растления плоды.
А перспектива? Пораженье
Ума, таланта, красоты.
ЖИВА ЛИ…
(стихотворение в прозе)
Широкие, огромные окна этой комнаты в общежитие доходили до полу, а поскольку дело было на первом этаже, казалось, улица вмещается сюда, перетекает разнообразным движением.
Впрочем, может это казалось от лёгкого опьянения – ибо в филиале библиотеке, что располагался тут, вполне можно было потихоньку выпить: редко кто заходил.
Маленькая женщина, заведующая филиалом, вытащила внезапно старые свои фотографии, и он, сотрудник с другой территории, друживший с ней, обалдел: насколько была хороша.
-Слушай! Ну – Брижитт Бардо, а! Тебе в кино надо было сниматься.
Она засмеялась.
-У меня первый муж киношник был. Сейчас в Вене бизнесом занимается.
У неё было двое мужей и советское привилегированное детство; она развелась с обоими, жила со старой мамой, детей не было.
Так.
Много лет спустя, уже на инвалидности, звонила иногда ему, говорила: У меня ближе-то тебя и нет никого, так одиноко, знаешь.
Ещё про собачку рассказывала, что завела.
Он посылал ей свои книжки, ибо сочинителем был, впрочем – кто у нас не сочинитель…
Потом сказала, что переезжают, что позвонит, даст новый телефон.
Семь лет прошло.
Пробовал что-то узнать, вспоминая – тридцати-двадцатилетней давности посиделки у неё в филиале, когда всё было не так – но ничего не узнал.
Ничего.
Даже – жива ли ещё.
КРОШКА ЛЮБВИ
(стихотворение в прозе)
Он сидел с малышом, долго и много гулял с ним, играл, пробовал приучить к чтению, оторвать от мультиков, водил в сад, забирал из сада.
Он – поэт, ничего не зарабатывающий, безработный, живущий на маленький процент от маминых вкладов.
Жена отсутствовала целыми днями – бизнес.
Малыш сказал:
-Мама хорошая, она всё покупает, — ибо что-то приносила ему чуть ли не каждый вечер.
-А я? – неожиданно для себя спросил отец.
-А ты плохой! – задорно ответил малыш.
-Ты… маму любишь за…
-За то, что покупает всё. А тебя нет…
Лопнуло, поехало, оборвалось.
Ничего – ему четыре года.
Нет! Чего! Уже сформирован эгоистичный потребитель.
…вспомнилось, из недр детской памяти выползло: отцовская мать, какую не выносил, даже бабушкой называл через силу, спрашивала после совместных прогулок – с отцом и с ним: Ты меня любишь хоть чуть-чуть? Спрашивала, низко наклоняясь к нему, обдавая мерзким старушечьим запахом.
И через силу отвечал: Да.
А один раз, когда, не выдержав, ляпнул: Нет! – был скандал.
Вдруг сжалось сердце за неё, давно умершую: как ей хотелось хоть крошку любви.
Сжалось… и за себя, мозг стиснуло не-знание, что делать.
А малыш опять смотрел мультики.
* * *
От усталости и стресса плохо спишь –
Вроде бы наоборот должно быть.
Некогда в душе копивший тишь
Расплескал, собрать – нелепо пробовать.
…а Гераклу у Адмета тень
Поведенья путь подскажет: совести.
Он пока пирует. Счастлив тем
В области сегодня данной повести.
Мясо, хлеб, вино… И дальний плач,
И рабыня, чьё лицо сереет.
Геркулес не знает неудач,
Никогда не плачет, не болеет.
Он сожмёт Таната – так, что тот
Ни вздохнуть, ни охнуть не сумеет.
…плохо сплю от стресса. Пышен торт
Мифа. И черны в окне деревья.
Вспоминаешь греческие зря
Сказки, тем бессонье не пугая,
Просто тщась унять, пока заря
Не возникнет, данность расширяя,
Новый день даря календаря.
* * *
Его щемит ото всего –
За пятьдесят оно устало,
Здорово сердце, ничего,
Но что же сгустком боли стало?
Ото всего его щемит –
Своих проблем, чужой невзгоды.
Вон ангел по небу летит
Нелепым вестником свободы.
* * *
Волхвы идут и пастухи,
Пласты плывут – века былого.
Животного в избытке, злого,
Там было, как вели грехи.
Машины едут, поезда,
Церквей настроено без меры.
Алчбы и глупости химеры
Владеют нами, как всегда.
Волчцы желаний впились в мозг
Любой – и кто их выдирает?
Желанья всякий воплощает,
Как может. А никак не смог,
Знать, неудачник, проиграл.
Волхвы идут опять по снегу
И пастухи, поверив свету,
Но он давно обманом стал.
Природа наша против слов
Христа — физиологья наша
Наполнить, как пустая чаша,
Себя возжаждет. Будь готов.
Амброзией небес не жить,
Не жить и словом, что исходит
От Сущего… Мильон историй
Историю такою быть
Заставили, где кровь и кровь.
Вновь пастухи идут по снегу.
Следов запутанную схему
Скрыть новый, падая, готов.
* * *
Над Константинополем гудят,
Ветхий воздух беспокоя снова
Истины колокола: готовы
Ниспровергнуть ниже ада ад.
Где это? В какие времена?
Как аскет воспринимал реальность?
Объективно данная одна –
Взлёты духа совместив, банальность
Станет ли основою трудов?
Объективность…Субъективность — в пару.
Гул колоколов… А ты кошмару
Вверен темноты своих дворов.
Или объективность есть излом
Суммы субъективностей? Однако
Был Константинополь – ветхий дом
Веры. А Монако против мрака:
Радуйся, коль жить досталось там.
Времена меняются и знаки.
Ну а всем сколь будет по делам,
Разглядишь ли… в удалённом мраке?..
* * *
Раствориться, исчезнуть
В сочинённых стихах.
Что реальность, как бездна,
Отразилась в глазах
Мало значимо, если
Ускользнёт человек.
Растворюсь, верю, весь я
В предстоящий четверг.
А стихи? Может, снегом
Павши, тают потом.
Разнесёт ли их ветром,
Иль прольются дождём?
Раствориться удастся,
Коли жизнь не постиг
Как благое богатство
Автор множества книг.
* * *
Отходишь от неё. Она идёт
Не зримо за тобой, жизнь призывая
Менять, тебя способным признавая
Растить в душе великолепный плод.
Сикстинская мадонна такова –
И впечатленья сходятся у многих.
Жаль, отразятся мало на итогах
Судеб, чья суть понятна нам едва.
СИКСТИНСКАЯ КАПЕЛЛА
Представлены пласты творенья,
И в каждом – шаровая мощь,
Пестро вольются поколенья
В суда единственного толщ.
Сивилл фигуры, и фигуры
Грешивших, маленьких, людей.
И фресок вечные структуры,
Вмещённые в огонь огней.
* * *
При атеизме как с душой
Решали? раз упоминали
Порою – то не отрицали.
Бывает маленькой, большой.
Ядро, блеснувшее бриллиан-
том доказать никак не можно.
Субстанция влияет мощно
На сумму жизненных полян.
Ни доказать, ни опроверг-
нуть не реально мыслью эту
субстанцию… Но человек
подспудно тяготеет к свету,
в любой, какой бы ни был, век.
* * *
Атлантида советская глубже
С каждым годом под временем вод.
В стариках ещё мы обнаружить
Можем жизни когдатошней код.
Много лозунгов, скучных донельзя,
Лжи газет, дефицита и проч.
Как цветы не взойдут на железе,
Так от прошлого будет ли прок?
Песен детских почти что святая
Чистота, и возвышенный лад.
Все искусства давали, мерцая
Суммой, чудно-раскидистый сад.
А кружков, лагерей пионерских
Тьма, где радость живёт, мастерство.
Ныне данностей множество зверских,
Денег страшно вообще колдовство.
Атлантиды советской двоенье,
И всё глубже она под водой.
Будто даром прошли поколенья
Сложно данной тропою земной.
* * *
Улыбка, тайна Моны Лизы
Значительна: через неё
Лучи иных миров – сквозь призмы
Глаз и лицо — лучат своё.
Существованье,
Доказуя,
Что наш мир – следствие причин.
Симфонию их золотую
Герой не слышит ни один.
* * *
Из раковины, как из пены
У Боттичелли рождена,
Чтоб украшением вселенной
Предстала дивная она.
Нам красота столь непонятна,
Сколь действует всегда на нас.
Великой живописи плавно
Цветами входит в ум рассказ:
Он входит, дебри изменяя
Сознаний, призывая ввысь
Тянутся, больше понимая,
И тоньше ощущая жизнь.
* * *
На лестничной площадке, где курил,
Раздался чох. Он вздрогнул: никого.
Страх охватил, внезапно охватил,
А вдруг бывают призраки? Во-во.
-Не призрак я, — услышал голосок,
И за угол, робея, заглянул.
Так… вроде гнома, маленький мешок
С головкой. Он сидит, но где же стул?
-Желания прислали воплотить
Твои, верней одно… Ну, выбирай.
Засуетился. Побогаче жить?
Иль попросту, чтоб жизнь была, как рай.
Иль…это? всё мелькает в голове.
Нет никого, потёмки за окном.
Мерцает снег, и холодно в Москве,
И в жизни тоже холодно при том.
