Лёд на катке дворовом раскисает,
Чернея, проступил вокруг асфальт.
Мистического в жизни не бывает,
Но воздух, слушай, зазвучит, что альт.
Сад Гефсиманский – тот, новозаветный,
И помещённый в мозга лабиринт.
Пусть человек в любом погибнет ветхий,
Чьи страсти посерьёзнее, чем Рим.
И пусть возникнет новый, как стремились
Алхимики, меняя матерьял
Низин на высоту… Дни покатились
Теперь к весне, где белизна зеркал
Небесных… Иль похож на голограмму
Мир? Гефсиманский сад блистает вновь
В сознанье, что порой с навозом яму
Напомнит, коль отринуло любовь.
Любовь – аккорд мистического свойства,
И жизни световое естество.
Для римлян и жестокость, и геройство
Привычны, и любезно торжество.
Сад Гефсиманский – будущего альфа.
И смоляные факелы горят.
И христианства золотого автора
Не устрашат ни боль, ни смерть, ни ад.
* * *
Куличами пахнет сдобно-сладко,
Масса варится из творога.
Пост держать не получилось. Ладно.
Праздника начинка дорога.
Пост, как обрезанье сердца даден,
Кто поймёт речение сие,
Коли много вкусных виноградин
Дарит нам умело бытие?
Свет и воскресенье непонятны,
Верхний слой Евангелий всего
Уяснили – глубина поката,
И опасно смысла торжество.
Очереди в церкви – закоснела
В старине, как в распорядке служб.
Вверх вести – её ли ныне дело?
Хлопотно оно весьма к тому ж.
Будем жить традицией, — и ладно!
Ибо сладко пахнут куличи.
Ибо пасха привлекает сладко,
Ни к чему нам верные лучи.
Показал Христос, как можно душу
Преобразовать – и мир вокруг.
-Я опять прогнал – достала! – дуру!
-Выпьем же за пасху, милый друг!
Внутреннюю сложную работу
Осветленья собственной души
Совершит ли кто сегодня, своду
Вверенный забот? И у дуги
Жизненной соблазнов предовольно.
Очереди в церкви. А листва
Зеленеет, обещая волны
Лета – золотого торжества.
БОГАТЕНЬКИЕ
Опьянев, поговорят о том,
И о сём… Богатеньких ругают.
Каждый из подобных пауком
В их сознаньях пьяных возникает.
Да, всегда богатеньким житьё,
Будто нету никакого бога.
И несправедливости витьё,
Будто искривлённая дорога.
Правда? Нет? Работая всю жизнь,
Два гроша надежды получаешь.
А узнать хотелось призму призм,
Чьё устройство вряд ли постигаешь.
Верно, рай богатеньких вокруг
Крохотный, ад остальным живущим.
Не готов. В сознанье не войдут
Истины об истине и Сущем.
* * *
Радуйтесь, что живы, коли нет –
Нет иных для радостей причины.
Что покуда вам сияет свет –
Пусть и не постичь его глубины.
Радуйтесь успеху! Пусть и мал –
В рост судьбы, но всё равно мерцает.
Иль закату, что высок и ал,
Мраморным и то порой бывает.
Радуйтесь игре детей! Всему,
Связанному с золотистым смехом.
Не интересуйтесь — «почему»
Мир не очень внемлет вашим вехам.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
(стихотворение в прозе)
Схоласт верхом на учёном педанте – И-го-го! И-го-го…
Камни глупости иссекаются острым, как сатира ножом, и вырастают из них замечательные тюльпаны шарлатанства.
Сияя, пролетает гомункулус, в колбе которого плавятся формулы правды, превращаясь в субстанцию лжи – и такое бывает в алхимическом мире отражений.
-Мы где? – интересуется старый толстый Гамлет у высокого, обросшего седою бородой Фауста.
-А? – переспрашивает уставший ото всего многознатец.
И Гамлет повторяет вопрос.
-Мы там, — отвечает бывший доктор, — где мгновенье остановилось, ибо оно прекрасно.
Хорёк, нацепивший очки в тонкой серебряной оправе, листает гигантский том, пока кошмары Босха коррелируют с открытием Америки.
Сколь духовных америк предстоит открыть прежде, чем человечество изменится физически, как о том мечтал сочиняющий при свете ночной свечи русский классик – тяжёлый нравом, грезящий опаловым светом для всех.
Бричка проносится по временам, вздымая снежные брызги, взлетая в космические дали, где запредельность включает ответы на всех вопросы.
Можно ли снизить градус?
Флобер, одетый в восточную одежду, с красной феской на голове внемлет всевидящим глазам легендарного сфинкса и слышит ответы на многие вопросы – в частности на тот, как надо писать, чтобы алмазы выразительности прорезали косность сердец.
И вновь схоласт скачет верхом на педанте, и снова тиран жрёт, мечтая о бесконечном ассортименте человеческих душ, и вновь повторяется всё, вихрится, поднимается на новый уровень, взрывается гранатами новых смыслов…
* * *
В Судный день земля завьётся свитком,
Загорится. Всё ль огонь возьмёт?
Человек, живущий век свой бытом,
Верит ли в такой круговорот?
Судный день: громады и расплата
За века неистовства, войны.
Пёрышко земли легко, когда ты
Видишь только радужные сны.
Судный день, которого не будет,
Или – постоянно длится он.
Солнце снова ударяет в бубен
Светом, он силён…
* * *
Алхимия? О, многослойна,
Работа с веществом – одно,
Пусть будет результат достойный,
И выдержанный, как вино.
А есть над философским камнем
Работа собственной души.
Все страхи, страсти в бездну канут
Так, чтоб любовь взошла в тиши.
Редактору поэт об этом
Расскажет. Усмехнётся он,
Весьма забавно быть поэтом,
Чтоб в собственный мираж влюблён.
Поэт на улицу выходит,
И видит, как мерцает снег.
Насколько свету кто угоден
Не объясняет оный свет.
* * *
Бесценное? А – нет цены.
Ценить бесценное должны,
Когда не ценим, будет пыль
Заменой бытию и гниль.
А нам цена нужна на всё,
Нас денежное колесо
Давно вращает вперемол
Костей. Что стоит ваш глагол?
А дружба? И т. д., и проч.
Настала денежная ночь.
Бесценное не ценим мы,
Давно став данниками тьмы…
* * *
В старой доброй Англии,
Англии, Англии
В парках шорох гравия
Так уютно-мил.
В старой доброй Англии,
Англии, Англии
Жизнь весьма размерена,
И стабилен мир.
А… когда из Диккенса
Вдруг фрагменты разные?
Дно – и махинации,
Скупость, нищета.
Чудно длить богатому
Дни холёно-праздные.
Вечно жизнь контрастная.
Давит пустота.
Нету старой Англии,
Это мифология.
Нету справедливости,
Худшее в цене.
Жизнь устроит многих ли?
Нет, страдают многие.
Ибо жизни сущность
Понятна не вполне…
* * *
Ниточки воспоминаний,
Иль цветные лоскутки.
Ленты праздные мечтаний,
Перец молотый – тоски.
Складывается картинка
Бытия, какой не рад.
И седеет паутинка
Множества твоих утрат.
* * *
Как художник часть мира на
Холст, инача её, переносит.
Цвет ко цвету: идёт волна,
Лица вписаны ярко в осень.
Наблюдай, как художник сие
Производит, меняя объёмы,
И удерживая бытие
В капле мига с разгадкою – кто мы…
НЕПОСТИЖИМОЕ СЕРДЦЕ
(стихотворение в прозе)
Снеговик, стоявший в одном из заснеженных дворов – зачарованных миров – был огромен, и, проходя мимо, вспомнил, как вчера с малышом катали на площадке спортивной в своём дворе: тоже велик получился, ели смог шары взгромоздить на шары, но этот! О! он был двухметровым, наверно!
Снег, вершивший работу всю ночь, представил утреннюю панораму упоительной: сказка плыла белизною бездвижно, не было ни ветерка, и огружённые белым пухом берёзы, тополя, рябины дворов слоились такими узорами, пред которым сложнейший орнамент восточного двора – детские игры.
Белые лабиринты выстроенные в небесах чаровали, как в детстве, и вышедший пройтись пожилой человек, останавливался, любуясь.
А идти тяжело было, неудобно – приходилось буксовать; скрежет лопат слышался повсюду, дворники не справлялись, снегоуборочные машины густо и медленно совершали работу.
Система дворов, где один перетекает в другой, цвела кипенно, и мир, обращённый в единый снежный сад, раскрывался добротою своего, никому не постижимого, сердца.
СОВЕРШЕННЫЕ ДЕРЕВЬЯ
(стихотворение в прозе)
Пёстрые волновые потоки в метро, людские завихрения, бурление человеческой плазмы, пустая гамма спешки и суеты…
В последнее время стало казаться, что умершие встречаются в метро, едут рядом.
Вот… это же дядя Валя, профессор Марьянов, великий юрист и отец, вечный тамады застолий, человек избыточной жизненной энергии, убитый давным-давно… Друг родителей, какого помнишь, сколько себя.
Ну да, он сейчас, может быть, подойдёт, расспросит меня о взрослой жизни…
Нет, поворачивается, выходит – и, конечно, это не он.
А тот? Неужели крёстный – Гена, дядя Гена, твой дядька, жизнелюб, из мудрых, много работающих простецов, рыбак, грибник, всеумеющий, всё испытавший в жиз…
Ни разу не повторяется былое, что естественно, а сходство, условное, конечно, говорит…
О чём бы оно могло говорить? Мол, у природы не так уж много вариантов по части формирования человеческих лиц?
Нет, избыточно.
Или, что общность, проступающая в людях порою, свидетельствует о сущностном единстве людском?
Метро кипит, булькает плазмой, пузырится эмоциями спешки, негативом, и, если надо ехать долго, закипаешь сам, в сознанье бурлит нечто, раздражая, хочется накричать на кого-то…
-Извините, — говоришь, улыбаясь, старику, на руку которого случайно съехала твоя, лежавшая на поручне выше.
Он кивает.
Кричать на людей не умеешь, да и учиться не следует…
Метро отпустит из своей бездны, выйдешь в опушённый, нежной снежностью раскрытый город, будешь идти, глядеть на совершенные деревья, думать, вспоминать…
* * *
Всю жизнь прожившему в тепле
Невероятным мнится холод.
Всегда – бумаги на столе,
Как в пользу творческого довод
Начала… Яростно тепло,
Ему нельзя противоречить.
Действительность дана светло,
А дальше наступает вечер.
ДИКТАТУРА
В метрополию входили танки,
Был гражданский президент смещён.
Генерал, власть захвативший, так и
Объявил: Он жалок и смешон.
Патрули покуда не привычны,
И запретов суммы тяжелы.
Осознаете попозже вы же
Диктатуры мягкие узлы.
-Нас узлы подобные задушат! –
Кто сказал – на следующий день
Исчезает. Смерть всё время кружит
Рядом, у неё избыток дел.
Где женьшень найти от диктатуры?
Публицист, мир воспевавший, взят.
Хрупкие реальности структуры
Укрепляет, пусть не зримо, ад.
Не ловитесь на посулы форму
Дивную носящих никогда!
Исказят и души вам, и норму
Жизни, оной сократив года.
* * *
-Эй, волнушки, айда со мной на войнушку!
-У нас, боровик, хозяйство, войной не увлечь волнушку.
-Рыжики, вы пойдёте со мной воевать?
-Не-а, лучше деток будем растить и добра наживать.
-Грузди, а вы? — Нам груз войны, боровик не нужен.
Белый гриб, рвавшийся на войну, попал к человеку на ужин.
В жизни любой должен роль свою исполнять.
* * *
Уроки русского сложны –
Вживаясь в суммы отношений,
Узнаешь корни глубины,
И лестницы в мильон ступеней.
Уроки русского страшны,
Великолепны, много планов.
Мы в парке посидеть вольны
Под сенью золотых платанов.
-Бог есть! — Бог мой, да отвяжись!
Идёт, пошатываясь, пьяный.
Не восприемлет трезвым жизнь,
Иль мнится страшной, окаянной.
Уроки русского густы
Историей, литературой.
Ты учишь снова их, и ты
Замучен собственной натурой.
МЕТАФИЗИКА ПОЭЗИИ
Коснётся запредельности, легка,
К известнякам спускаясь, к лабиринтам,
Закрученным куда сложнее Рима.
Мерцают нежно лепестки стиха.
Всё сводит к метафизике судьба,
Какая б ни была, опять играя.
Когда в тупик вонзается тропа,
Не испугают вас разрывы грая.
Но только метафизика её –
Поэзию – по сути, объясняет,
Оправдывает, видимо, ещё.
Понять бы, что поэта оправдает.
* * *
Электростанции митохондрий –
В каждой клетке дана своя.
Столь комбинацией многоходовой
Видятся ленты, витки бытия.
Голая мышь-землекоп не стареет,
В стадии детства надёжно застряв.
Мысли растут постепенно деревья,
Данности нашей меняя состав.
Коли программа старенья геному
Больше не надобна – выключит.
Иль
Некто, причастный к гигантскому дому
Жизни, и определив эту быль
Выключит? Станции митохондрий,
Суммы кристаллов и мысли, и звёзд.
Старость, ведущая к смерти нас, хоть и
Род вечно длится сквозь магию гнёзд.
* * *
Сосульки – винтовые стержни,
Прозрачно ленты сгущены.
Мальчишке ледяные темы
Важны.
Занятны и важны.
Стекает солнце по сосулькам,
Но крепко держатся пока.
По дня довольно крепким скулам
Тень вряд ли проведёт тоска.
Домой сосульки мы приносим.
И их укладываем в таз.
Треск оседания…
А осень
Была вчера… в который раз
Так ощущаешь. Но красиво
Сосульки таят – им едва ль
Страшна такая перспектива,
Нам страшно умирать.
А жаль.
ФЕВРАЛЬ НАЧАЛСЯ ВЧЕРА
(стихотворение в прозе)
Маша – обычно столь весёлая и подвижная – грустно сидела на скамейке возле залитого конька.
Она глядела на свои новые, очень красивые коньки…
-Купили тебе, Маш?
-Купили, — отвечала тихо. – А не покататься.
Снег сыпал всю ночь, сейчас шёл лёгкий, и чудо, воплощённое двором, исключало возможность катания на коньках.
Малыш мой махал лопатой, приветствуя Машу, с какой так здорово играли они много раз.
Зашли на каток, где среди неровностей снежного слоя резко чернели машины следы от коньков:
-Вот, попробовала, ничего не получается.
-Не переживай, Маша. Ещё будет много возможностей.
Малыш уже чистил снег, а Маша стала одевать чехлы на лезвия – собралась домой.
Она села в снег, я помог ей – чтобы быстрее вернулась.
И ушла она.
Всё мерцало белизной, снежные завалы были велики и многообразны, кусты смотрелись странными животными, курчавые, белые-белые массивы тополей чудесно и таинственно были вписаны в синеву воздуха.
Февраль начался вчера.
* * *
Не получилось биографии,
Что было – всё ушло в стихи.
Под шорох будничного гравия
В аллее счастья и тоски.
Но их покров – стихов – по сути,
Определивший жизнь, тяжёл.
А верил, что спасёт от мути
Сознанье шаровой глагол.
* * *
Ностальгию по детству и юности
Компенсируют атомы мудрости,
Или нет? Коли нет – ты пропал,
Захлебнёшься в своей ностальгии,
Вспоминая мечты золотые,
Золотые… да всё ж не металл.
* * *
Сочиняя истово, неистово,
Знаешь ли ты, что такое истина?
Коль не знаешь – стоит сочинять?
А не можешь сей вихорь унять.
* * *
Сквозяще-арочные своды,
Соединение ветвей
Листами снега; знак свободы
Февральских кипенных лучей.
Двор до бровей засыпан густо,
Шедевры рассмотри кустов.
Тебе неведомо искусство
Таких сиятельных основ.
Залюбоваться можно. То, что
Ходить не просто – ничего.
И снег лучится очень тонко,
Своё справляя торжество.
* * *
Эпоха человека началась,
Прошла этапы многие и страшные,
Соборы возникали, рвались башни
В небесный мир, с ним очевидна связь.
Картины пламенели, и текли,
Вскрывая суть устройства мира, формулы.
Агрессия весьма жестоко фокусы
Показывала, портя лик земли.
Эпоха человека всё идёт,
Не виден пик, не ясно окончанье.
Налившийся обильным соком плод
Падёт – но срок не выяснить заранее.
