ПЕРЛАМУТРЫ
1
Перламутровая изнутри
Раковина нежного отлива.
Перламутры жизни столь красиво
Дарят вам в апреле цвет зари.
Перламутры жизни каковы?
Знаешь и обвалы и прораны,
И нарывы страшные и раны
На душе — добавить ли: увы?
Солнечно расходится апрель,
Он со снегом долго разбирался.
Так апрелю радовался раньше я —
Полагал — расцвет, по сути, цель.
Перламутры мистики влекли:
Книги драгоценными казались
Многие…Теперь изводит жалость
К большинству участников земли.
Жизнь кривая! всё равно: они
Так великолепны — перламутры!
Нежностью столь шелковисто утро,
Будто мы на свете с ним одни.
2
Раз есть деревья — есть и пни,
И всё же — перламутры жизни
Ценней всего, пускай они
Так редко счастья дарят жилы.
3
Перламутры любил король,
Не постигнувший власти соль.
Свергнут был, а потом — казнён.
Таковы перламутры времён.
4
Греции чуть дымчатая даль,
Мраморы, поэзия и войны.
Рима жёсткая горизонталь,
Пышность — оной редкие достойны.
Древнего Египта лабиринт
Антиподом пирамид возможно
Дан? и снова возникает Рим.
Далее средневековье сложно
Будет проявляться… Где горит
Готика сврх-языками веры.
А церковный суд нам всем грозит,
И не знает жалости и меры.
Это — перламутры, их игра,
Но всерьёз она дана, и значит
С темою добра — добра и зла —
Связана, не может быть иначе.
5
Перламутры счастья и печали.
Шаровой — в мозгу она гудит —
яви — и привычной изначально.
Пуговички превосходный вид.
Раковины изнутри получше —
Как движенье вверх, чем славный случай.
ДОЛГАЯ ПАНОРАМА
-Харитон, распятие из церкви
стырить? да ты спятил! — Ну, решайтесь.
У купцов я точно знаю цены
На такие вещи… Всё же шанс есть:
денег будет: не хочу!
В харчевне
Три бродяги.
Византии вещей
Пыльные задворки. Важен древний
Статус вещи.
У огня Вийон согревши руки,
За вином потянется… Приятель
Ножиком другого так некстати
Жалит. А зима в Париже — муки:
Волки забредают — до стихов ли?
Рифмы смолкли.
Строится собор веками: сложно
Поднимать его, и украшений
Садом покрывать: сияет, словно
Истиной омыт — о! без сомнений.
Я, как все, тремя глотками воду
Пью — отца во имя, сына, духа.
Так учила мама: вышло вон как:
Рано небеси познала — дуги,
Или сферы… Есть поэма: в оной
Ад и рай описаны так пышно.
Но живым туда ход беззаконный.
На войне убит я. Так уж вышло.
Мир художник, что Гефест когда-то
На щите Ахилла дал, сегодня
На холсты перенесёт богато.
Как детишек игры превосходны!
Как шумят, едят, играют свадьбы!
Что алхимик делает — узнать бы…
Вырастить гомункулуса можно,
Но — не нужно Философский камень:
Сердце, чистота какого сложно
Добывалась мудрыми.
Не нами.
На Тридцатилетней мы в засаду —
Дождик шёл и шёл, курились вётлы —
Угодили. Прикоснулся к аду:
Затянул огнём — краснее свёклы
Цветом…
Я убит — иной родился.
Панорамой долгой отразился
В каждом целый мир, давая опыт.
Вновь война. Грохочет конский топот.
* * *
Облака башнеподобны —
Над реальностью стоят.
А узлы её условны,
Если есть и рай, и ад.
Башни двинулись громоздко.
Всё — движенье если, за
Адом рай представить можно.
Что за раем? и нельзя
Ничего представить дальше.
Наслоение небес.
И безвестные пейзажи
Тех, от нас далёких мест.
И конкретика окрестной яви:
Двор, где гаражи,
Тополя — зелёной бездной,
И вороны виражи.
ТЕНЬ ПТИЦЫ РУХ
(стихотворение в прозе)
Просто описать день — утром рано проснувшегося малыша проводил в сад; и, поскольку встал в пять, сочинял, сидя за компьютером, день уже казался долгим в восемь, когда продолжал сочинять, вибрируя одновременно энергией, неврастенией, счастьем, бедою…
Всё включает в себя жизнь.
Потом — дворы прогулки, нанизывание пути, когда всё равно, куда идти, медленно ли, быстро, и, заглядывая в окна домов, воображая растущие в них незримые древеса быта, представлять и людей, в огромной массе которых затерян.
Что такое смерть?
Просто присоединение к большинству.
А на деле — не знаем, нет-нет…
Снова дома, у монитора, и мама — старенькая, восьмидесятилетняя, но бодрая и деятельная мама зовёт обедать; и едите — вкусно, наваристы супы, колоритное второе…
В два клонит в сон так, что сознанье смеркается, гаснет, и сон затягивает — хочешь, не хочешь.
Потом — к малышу, в сад: они гулять будут на отведённом им сегменте площадки, и помчится к тебе, подхватишь, подбросишь, пойдёте за самокатом, будет прощаться с ребятами, с воспитательницей…
Если встретите Машу — поедете на площадки в другие дворы, если Катю, или Дениса, значит будете гулять на своей площадке.
После ужина, отвлекая малыша от мультиков, играть с ним, строить крепости, гаражи, запускать по разному машинки, нечто выдумывать…
Жена поздно возвращается из офиса.
Обычная жизнь — но всю внутреннюю густоту её — с провалами-пареньем, лестницами Византии, и космосом культуры, и тенью пролетающей над тобою птицы Рух разве опишешь во всех нюансах смысла и цвета?
ВОЗДУХ В ПРОРЕХАХ
(стихотворение в прозе)
Гладкое мерцание синего-синего, не большого озера, чуть перекипающего лёгкой рябью, и — клочок движущихся брызг.
-Смотри, Сашок, — говорит дядя. — Видишь, выхухоль плывёт?
-Выхухоль? Это мышка такая?
-Ну да, похож немножко…
Снасти вытащены из машины, всё готово к рыбалке, плоскодонка ждёт.
-Прыгай. Поплыли.
Дядя жизнелюбив, бородат, сух, поджар, а ты — ты толстый ребёнок, которому рыбалка больше интересна из-за присутствия на ней, не из-за результата…
Мы плыли и плыли, плоскодонка плавно и легко разрезала воду, а было что-то поймано, или нет?
И ещё — где был старший двоюродный брат?
Кадры фильма размывает странным веществом, чьи резервуары помещаются в памяти, и вся лента видится кусками…
Тучи собирались — густо-фиолетово заходили, тени текли по воде…
-Не успеем к берегу, — сказал дядя…
И — гребли в камыши, и прозрачно-стеклянная вода упала, веселясь и брызжа, а в камышах спрятаться разве? Но густы они были, хороши, и, помнится, опускал руку в воду, выворачивал мясистые стебли, рассматривал беленькие, усики напоминавшие, корешки…
…на старом провинциальном кладбище (дядя, его семья жили в провинциальном городке) мы, с двумя двоюродными братьями снимали ограду с могилы его матери.
Завтра — похороны.
Умер — проснулся, спросил у жены сколько времени, откинулся на спину, и глаза остекленели.
-Счастливая смерть! — шуршало голосами там и здесь — уже на поминках, многолюдных, ибо знакомых, друзей, родни было у дяди много, и водка лилась, и, пьянея, вспоминали люди о том, об этом…
…под пятьдесят только и остаётся вспоминать череду похорон родных: тех, без кого воздух реальности точно в прорехах.
…или снова удираем от внезапной июльской грозы — удираем нелепо, в камыши, у которых такие мясистые стебли.
* * *
Плен пляжа сладок — не уйти,
Песок ласкает, очень мягок.
И в нём нагреты все пути,
А блеск воды волнисто-гладок.
Мальчишки, прыгая с коряг,
Телами вспенивают воду.
От взрослого к мальчишке — шаг,
Я тоже плюхаюсь в свободу
Воды и счастья, и раскол
Пластов озёрных сине-зелен.
А дальше брасс, его глагол,
Которому я с детства верен.
* * *
Плоскодонка по воде озёрной
Плавно, будто по стеклу, идёт.
Фиолетовую тучу вздорной
Посчитать едва ли. И — ползёт.
В камышах мы с дядей хоронились,
Щупал, помню, стебли камышей.
И жгуты воды легко крутились,
Озеро варили вроде щей.
…дядю хоронили много позже,
Был мороз февральский, но людей
Много было, и души по коже
Резало былое: масса дней.
Так, воспоминания терзают —
Хороши когда, не повторить,
Плохи — позабыть скорей. А зря ли,
Или нет я жил? как надо жить?
ПЛЕН ПЛЯЖА
(стихотворение в прозе)
Плен пляжа сладок — не уйти…
Песок золотится, лёгкими ярусами спускаясь к озеру, всюду подстилки, разнообразная снедь, карты, выпивка.
-Валька, не мухлюй!
-Ха-ха, заметила…
Ровный пластающийся гул, крики мальчишек, что прыгают в тугую озёрную синеву с коряг, похожих на замерших крокодилов, — прыгают, и: плывут к зелёному острову в центре озера.
На пляже, за полосой песка, у кустов шныряют юркие сине-зелёные, или серые ящерки, ребята ловят их, но отпускают быстро, подержав минутку в руке, почувствовав плотную шероховатость кожи.
Дальше трава, и сосны, чьё дело рваться в небеса, обозначив необходимый вектор движения.
Раскинув руки, лежать на спине на гладкой воде, чуть покачиваясь, глядеть в бездну, что сочится отцеженной синевой, глядеть долго, будто сам можешь подняться туда.
Или ощутить, что от взрослого до мальчишки — один шаг, тоже забраться на корягу, прыгнуть, подняв гамму брызг, золотящихся на солнце.
Машины пестреют среди сосен, звучит попса, и бегут, бегут люди к песку, к воде, великолепно-синей, ибо плен пляжа сладок, как детство.
МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ФАНТАСТИКА СТРУГАЦКИХ
(стихотворение в прозе)
Ведьмины языки иллюзий — или почва надежда, что затягивает твои дела в болото бессмыслицы. Ограждения ограничений: не зримые, но слишком сильные, чтобы их можно было преодолеть.
В этом смысле — все мы в зоне, описанной Стругацкими, и в этом смысле проза их: не фантастика, но метафизика, ибо только этот пласт человеческой мысли высвечивает содержание и содержательность жизни.
А потом мы войдём в лучащийся остроумием Понедельник, который начинается в субботу, и вернёмся в детство-юность, в сказочную реальность, творящуюся вокруг Саши Привалова; и перья сюжетной роскоши сверкают, будто их разроняла жар-птица, и жизнь кажется лёгкой-лёгкой, и — никакой метафизики.
Такие контрастные вещи! Зона из Сталкера и НИИЧАВО из Понедельника.
Литература живёт подчас совмещением несовместимого — так, в поэзии сочетание не сочетаемых слов даёт искры новых смыслов, и Стругацкие, мешая различные пласты яви, добиваются интересных эффектов: объяснения жизни через шутку, и прояснение её через метафизику.
Метафизическую фантастику.
* * *
Хокинг, ведающий мысли Бога,
Данте, нисходящий в недра ада.
В космосе культуры слишком много
Разного — соборы, колоннады,
Стволовой орган и интегралы.
Брейгель, мир фиксирующий мощно.
Мистики златые минералы,
И алхимии мерцающие рощи.
…даже и Лаокоон Эль Греко
Есть варьянт распятия… И нежно
Музыка лелеет человека.
Музыка — и всё не безнадежно.
* * *
Победителей не судят,
Проигравших не щадят.
Так обычно мыслят люди,
Спутавшие рай и ад.
Победители кошмарны,
Проигравшие, увы,
Жалкие…
Ужасно жалко,
Что не верим в свет любви.
* * *
Изобретенье колеса
Открытьям физики едва ли
Сложнейшим уступает… Вся
Реальность в тему вертикали
Так постепенно включена,
Что целостность нам не ясна.
КО ДНЮ ЖЕРТВ КОНЦЛАГЕРЕЙ
Жить после концлагеря: обычно
Жить, работать и создать семью.
Выжившие… или сила бычья?
Дух даёт защиту им свою.
Кто прошёл Освенцим и Треблинку,
Рвы убитых видели, и всё ж
Жизнь и там играла — под сурдинку,
Хоть на бред мир лагерей похож.
…мать отталкивает дочку, чтобы
Из-под трупов выбраться могла.
Зло хранит гранёную чащобу
Созданного человеком зла.
Выжившие. Жившие изрядно
Долго. Не забыть им ничего.
Помнить всё. Безжалостно. Нещадно,
Чтобы в жизни верить торжество.
* * *
Всё же жизнь казалась долгой,
Хоть и промелькнула быстро.
В ней, всё думал, мало толка.
Счастье было? счастье было.
Замечательное детство,
Молодые папа с мамой.
От стихов не отвертеться —
Ты упорный и упрямый.
Цели ставил. Добивался.
Ставил. И не получалось.
С носом к старости остался,
И с другими так случалось.
Всё же жизнь казалась долгой,
Хоть и промелькнула быстро.
В ней, всё думал, мало толка.
Счастье было? счастье было.
* * *
Лягушка, севшая на трон,
Заставит квакать в унисон
Всех, кто хотел попеть, иль спорить.
Подумайте: пускать ли стоит
Лягушку глупую на трон…
Не для неё устроен он.
* * *
Весёлые таксы едут на электрички боках,
Нарисованы: видят отец с малышом.
У путей опасно играть, но можно рискнуть, коль в глазах
Мальчишки восторг, и поезду машет флажком.
Спускаться быстро, подниматься вверх тяжело.
Апрельская травка, и почки на многих ветвях.
И как-то особенно, по-апрельски светло,
Будто любая тьма осталась на других берегах.
* * *
«Понедельник начинается в субботу».
Сложно ль доброй магии работу
Совершать, даря чудесный смех?
В детстве как читалась книга эта!
Нету интереснее сюжета
Детских лет и крепких детских вех.
Перечитываешь снова взрослым —
Утомлённым, и во многом косным,
Погружаешься в роскошный мир,
Будто сам таков, как был когда-то,
И легки мечты твои, крылаты —
Уплывают в золотой эфир.
* * *
В недрах мозга бой Ахилла со
Гектором, и лабиринт завьётся,
Детства прокатило колесо,
И блеснуло ободком на солнце.
В недрах и соборы, и парят
Лестницы замшелые, огромны.
Наступает, вылезая ад,
Рай сверкает, чьи огни духовны…
…ШКАФ С ПУБЛИКАЦИЯМИ
(стихотворение в прозе)
Толпа около дома, много народу внутри — собираются люди, приходят, из дома поедут на похороны профессора, депутата Госдумы, убитого несколько дней назад: хулиганы ночью напали…
-Какой кошмар! — слышится среди отдельных человеческих групп.
Вздохи.
Обрывки воспоминаний.
Вот пожилой и молодой, и пожилой спрашивает:
-Как у тебя с журналом-то?
-Не знаю, — пожимает плечами. — Обещали.
-Ну, как всегда. Три года ждать.
Молодой содрогается внутренне, не показывая виду.
Они говорили о стихах молодого, он никак не мог пробиться в печать, а пожилой, работавший рецензентом в известном тогда журнале, пробовал помочь, да не вышло…
К ним, стоящим на улице, у подъезда, подходит неровной походкой бородатый, высокий.
-О чём вы?…
-Да о сашиных стихах…
-А-а…
Ехали на автобусах к далёкому кладбищу, похороны пышны были, грандиозны…
…вспоминалось, вихрями проносилось в мозгу: убитый профессор, много лет друживший с родителями молодого тогда поэта: у них в гостях, склонив лицо к гитаре поёт… Вот — спорит с отцом, после партии в шахматы с ним же, вот с сыном профессора строят игрушечную железную дорогу…
Пёстрые клочки ничего не значащей памяти — двадцатипятилетней давности: тогдашний молодой, взглянув мельком на шкаф, забитый изданиями с его публикациями, вдруг вспоминает те похороны, садится на диван, и снова пускается в странствие по детским лабиринтам: старая квартира в огромной коммуналке, праздник, гости: дядя Валя так далёк от смерти, как и отец, как многие, от кого теперь остались воспоминания, а в реальности — будто прорехи в воздухе…
* * *
Украшенье корабля земли —
Данте, Бах, учёные, какие
Лабиринты знания прошли,
Вести сообщая золотые.
Ну а есть мечтающие путь
Корабля окутать темнотою.
Власть и кровь подобных жизни суть,
Всё залить кровавою волною.
Плазма человеческая так
Пестротой многообразна всё же.
И сиянье голубого факт
В космос помещен, на рай похожий.
* * *
Белый пух, как ангельский, курчав.
Но в конце апреля вместе со
Холодом грусть вводит в мой состав
Психики. Обратно колесо
Что ли покатилось? тонкий слой
На площадке детской, на пластах
Серого асфальта — быстро свой
Цвет меняет, прямо на глазах.
* * *
Души толстые от жира,
И горбатые уродцы.
А тела ходячи, живы,
И глаза глядят на солнце.
Не в цене большие души
Ныне, есть они однако.
Размышлений, жалко, дуги
Низведут в подобье мрака.
* * *
Космос ощутимей ночью, но
Он же должен быть сияющим, счастливым,
Вверенный столь ярким перспективам.
Темнота всегда отчасти дно.
Космос ощутимей ночью, но…
* * *
Жизнь, жизнь… Крыжовника шатры,
И лабиринты разной сложности.
Разнообразные возможности,
Амбиций нашенских костры.
Узоры грязи, коль мороз,
Грязь в душах и гирлянды света.
Каков её апофеоз,
Коль ей конца и края нет, и
Нельзя увидеть — жизни?
День
И ночь, иллюзии мерцают.
И за горой обычных дел
Кристаллики чудес сверкают.
* * *
Бессонница томит поэта —
Она рождает города
Волшебно-золотого цвета,
Что не погибнут никогда.
Мосты и замки, скверы, парки,
И всё-таки она томит
Клубами муторного пара,
Коль тьма ночная спать велит.
ПАМЯТИ ИРИНЫ ТОКМАКОВОЙ
Вечерняя сказка… котята…
Сазанчик до ужаса мил.
Коль сказок не слышат ребята,
Сожрёт эгоизм-крокодил.
Об этом вас предупреждает
Прелестный, глубокий стишок.
Делячеством мир нарывает,
От нужного света далёк.
Ушла Токмакова к детишкам
Небес: там легко, хорошо.
У нас веры нет чистым книжкам,
Коль век прагматизма пришёл.
СОЛНЦЕ ЯРКО ТЯНЕТ ЗОЛОТИСТЫЕ НИТИ
(стихотворение в прозе)
Попробуйте ответить на звонок мобильного, если тащите за руль самокат с ребёнком, а в другой руке сумка с его машинкой и маленький пакетик с шортами и носочками…
-Да!
-Саш, это Володя. А мама дома? что не отвечает…
-Володь, мама на работе. Я малыша в сад везу.
-А-а, извини.
Светофор, вспыхнув зелёным, позволил пересечь улицу без ожиданий.
Быстро.
Первым приедет малыш, будет доволен.
Апрель холоден с утра, хотя завершится через неделю, и почки на ветвях, где появились, туго налиты уже…
Володя, полковник, родственник калужский, иногда, бывая в Москве у дочери, помогая ей с маленькими детьми, завозит дачные разносолы, вероятно, хотел и теперь.
Малыш действительно — прибыл первым: снарядив его: то есть переодев, достав машину, развесив вещички в шкафчике, отправил в обширную комнату группы, поздоровался с воспитательницей.
Во дворике сада уже зацветают тюльпаны.
Вдруг Володя едет, везёт что-то…
Перезвони.
-Володь, что хотел?
-Да вот, с мамой твоей переговорить.
-Она к десяти дома будет. Наверно, мобильный забыла.
-Ладно, вечером созвонимся. Отвёл?
-Ага, всё нормально.
Булочную обходит, типовые дома.
Солнце ярко тянет золотистые нити.
Что ещё?
В гостях у Володи с Мариной — офицерский дом рядом с дачными массивами, уютно: они всегда радушны.
В каком году был последний раз?
После рождения малыша редко ездил в Калугу.
А малыш появился, когда им с женой было по 45.
* * *
Заливает солнце перспективу
Утреннюю, что уходит в день.
Можно данность уподобить диву,
Коли отойти от суммы дел.
Только сумма эта и диктует
Жизнь и наслоение судеб.
Будто человек и существует
Только, чтобы добывать свой хлеб.
Вырваться из замкнутого круга
Посложнее, чем изведать суть
Бытия, устроенного круто
Слишком.
Снова утром варишь суп.
* * *
-Чем угостишь реальность? — Скукой.
-Нет, не хочу. — Тогда бедой.
Когда ответы станут мукой,
Не нужен диалог такой.
Попробуй так: Сколь ты красива
Реальность: разные цвета,
Заманчивая перспектива,
И наших будней лепота.
Она вообще не отвечает,
Играя синью золотой
Пей чай. От утреннего чая
Чуть лучше станет твой настрой.
* * *
Под старость деньги получил,
Желаний с гулькин нос осталось.
Томит свинцовая усталость,
И ни на что не хватит сил.
Зачем сложилось так? зачем
Всю жизнь работал за копейки?
Понять хоть что-нибудь сумей-ка
В игре неведомых систем.
ЛАБИРИНТ ТЩЕТЫ
(стихотворение в прозе)
Нагромождение блочных высоток и вкрапление между ними старых, сталинских лет домов; широта проспектов пугает, и движение гудит, пластается шум; сотни людей выплёвывает чрево метро, тучи их облепляют автобусные и прочие остановки, и всего однообразного много-много — точно не вырваться из петли.
Не верится, что в подобных районах могут вырасти учёные, поэты, композиторы — только мелкие торгаши, продавцы магазинов, кладовщики, уборщицы, алкоголики… — внешнее воплощение муравьиности стирает какую угодно мечту, обращает в прах её не зримыми своими железными челюстями; и даже возникающий в перспективе парк не радует: едва намеченная апрельская зелень кажется тусклой, а дорожки исхоженными, истоптанными настолько, что ещё одна жизни просто пустяк: не добавляет, не отнимает от общей массы ничего.
Вон и бензоколонка появилась в проёме между деревьями, и дальше снова блочные громады, кирпичные махины, и движение, движение…
Тебе-то что здесь надо?
Найти издательство, которое делит почему-то одно помещение с ветклиникой, забрать журнал…
Найти бы ещё подход к улице этой, не говоря уж — её саму.
…в центре всё индивидуально: каждый дом имеет своё лицо, свой особое строение, и парки и скверы — тихие, можно сидеть, думать; и как хороши переулки московского центра! перетекающие один в другой, со входами во дворы, почти в каждом из которых детская площадка, и многие так не похожи друг на друга…
А тут и площадок детских не видать — вон сад вроде: типовое здание советского образца…
Сюда поворот?
Ага.
…за пятьдесят всё время кажется: не переехали бы мы из коммуналки, где прожил я первые десять лет, из московского центра, не перевели бы меня из первой школы, и жизнь бы по-другому сложилась: не казалась такой неудачной, убогой…
С журналом в пакете идёшь назад — к метро, разматывая не приятный, шумный, однообразный путь.
Лабиринт тщеты — огромный бинт, снимаемый с раны пространства.
РАНКА В ТЕЛЕ МЫСЛИ
(стихотворение в прозе)
Он не знает, принимая выгодное предложение, что не вернётся — из замка (поместья, усадьбы — нужное подчеркнуть).
Он не представляет, что его, молодого, с изрядным запасом сил, здорового — планируют убить сразу после того, как он выполнит определённую работу.
Он не предполагает, что путь, который ему предстоит проделать — просто мистификация, хотя реален донельзя старый, лысый, с шишковатой головой полковник, езда в закрытом кабриолете, тьма, вдруг ставшая страшной…
Огни в усадьбе горят скудно, и, затягиваемый в сюжет, не сулящий ничего хорошего, инженер-гидравлик, понимает…
Нет, едва ли что-то понимает.
Двадцатый век начинается, как и было сказано.
Порою, ход внутри детектива приводит к цепочке ощущений столь же странных, сколь и туманных: многие из людей — и конкретно, и в плане метафизическом — погружаются в реальность, не зная, что она им принесёт, принимают предложения, за последствия которых придётся избыточно платить…
Всё так, но что-то томит, будто нарыв под корешком проблемы, будто ранка в теле мысли…
Что?
Не поймёшь…
* * *
Праздник у фонтана во дворе,
У фонтана, небольшой эстрады.
Малыша зовут — Иди скорей!
Ручками закрылся, мол, не надо.
Двор большой, и дом весьма велик.
Он пятидесятых? или позже?
Прохожу тропой из прошлых книг,
Книг, на жизнь ужасно непохожих.
* * *
Исхоженные ноют ноги,
Районы блочные безлики.
Однообразные дороги,
И суеты ветвленье дикое.
Найти издательство сумел я.
Обратный путь, такой же серый.
Как жить здесь? давит атмосфера
Похожести… какой-то мелкой.
И здесь учёные, поэты,
Как будто вырасти не могут.
Ветвятся в голове сюжеты
Противные, как скисший йогурт.
СЕКРЕТЫ ВЕЧНОСТИ
(стихотворение в прозе)
С резкой остротой, гравировальной чёткостью запоминаешь всех, кого спрашивал о пути: и рыжеватую простушку мамашу с коляской, с веснушками по белому полю лица; и пожилого, ближе к старости мужчину, похожего на преподавателя, доставшего телефон, ставшего искать по карте нужный тебе маршрут; и не молодую тётку с сумками, худую, остроносую; и сивобородого, кривозубого, похожего на бомжа, с несколько вогнутым лицом мужичка, точно указавшего дорогу…
Будешь помнить всегда — точно доказуя себе: человечество — единый организм, только понимать это сложно.
Как помнишь тех, с кем лежал в больницы много лет назад: и болтливого, долговязого жизнелюба Романа, на краткие два дня сошедшегося с пузатым, очень таким… жизненным, без фантазий очевидно Женей, какой слово «рыбалочка» произносил так, будто слаще ничего не ведал в жизни, и совершавшего пятикратно намаз Муртазу: широкоплечего, обсуждавшего по телефону цены на рынке, и…
Все череда мельком или кратко виденных, толком неузнанных, вполне банальных, совершенно неповторимых людей навсегда проходит сквозь тебя, оседая мимолётностью, чтобы открыть секреты вечности.
* * *
Кто не сгорел, тот не поэт —
Поэзия всей жизни требует.
И если болью некто брезгует,
То сочинять и смысла нет.
* * *
Страницы боли и печали,
И солнечность иных страниц,
За коими мерцали дали.
Жизнь — чтенье, нет ему границ.
Как горы жизни громоздятся!
Значительней обычных гор.
И лабиринтом сны ветвятся,
Заполнив внутренний мой взор.
О! чтенью нет конца и края,
Но смерть не можем прочитать,
Жизнь постепенно изучая,
Насколько можем изучать.
* * *
Не этично, то есть не красиво —
Первою эстетика идёт.
И — обозначает перспективы
Часто те, каких герой не ждёт.
Малыши резвятся на площадке,
Хоть прохладным выдался апрель.
Игры много слаще шоколадки,
И пока они детишек цель.
Эстетична этика по сути —
Красота растила бы детей.
Ах, порою бедный ум пасует
Перед миром с кривизной идей.
* * *
Ворона с ветки на другую
Довольно грузно перепрыгнула.
Большую не видал такую,
Под нею даже ветку выгнуло.
Так, на ворону смотришь с лоджии.
Вот каркнула — и улетела.
Занятно только невозможное,
Но власть земного есть предела.
* * *
Крайне редкие мерцанья,
Больше серые цветы.
Вот бы в центре мирозданья
Побывать, где высота
Совмещается (уверен)
С музыкой, которой нет
На земле… И ты, потерян,
Трудно тянешь свой сюжет.
ИЗОМОРФИЗМ
Равный, одинаковый, подобный —
Как определить изоморфизм?
Миру математики — подробный
Противостоит, конкретный — жизнь.
Мера мер, абстрактные понятья,
Пестрота, триумфы торгашей.
Собственную меру восприятья
Суммой ли определишь лучей?
Множества, теории и краски.
Мы подобны… не пойму чему
Стали: всюду маски, маски, маски,
Будто люди канули во тьму.
* * *
Званка, Омка… близко? нет?
Сложно строится сюжет
Летописи человека,
Раз литература есть
В звуке данная нам весть,
Повести о жизни вектор.
Щедростью Державин леп.
Сколько миновало лет?
В словаре узнать не сложно.
Грифельная ода — боль
Всех времён, пока юдоль
Не изменится, а сложена
Так, что в основном едва ль
Измененья на скрижаль
Космоса ложится будут.
Омка — быстрая река.
Волны на манер стиха
Леонида нас не судят.
Леонид Мартынов был
Сгустком философских сил,
Облечённых в роль поэта.
Потаённость — камень строк.
Жить на грани катастроф
Долго — невозможно это.
Но — литература нас
Не меняет: ни сейчас,
Ни столетья не меняла.
Сумма сумм и граней грань
Неизвестны. Свет и грязь —
Смесь людского матерьяла
Остаются навсегда,
Как течёт в реке вода.
* * *
Физики справляются с задачей
Лучше метафизиков в сто крат.
А никак не может быть иначе,
Коли скрыт от всех небесный сад.
* * *
Те, кто знают как — молчат.
А не знающие крик
Поднимают: и кричат,
Как безумные: велик
Шум, ужасна суета.
Те, кто знают как — молчат.
Бесконечна маета,
Нас вгоняющая в ад.
ВИЗИТ ЧУДА
1
Радуга видна над детским садом,
Не было дождя — любой глядит,
Даже взрослый, восхищённым взглядом,
Каждый цвет, как счастья знак, горит.
Все гуляли, все глядят на небо.
Радуга ногами вверх висит.
Будто чудо — с пышностью, хоть немо
Нанесло визит.
2
Стихотворение в прозе
Привычно набрал код на решётчатой двери детского сада, стал спускаться, ибо территория располагалась в низине, обогнул корпус, и увидал — все гуляющие детки, приостановив игры и беготню, глядят на небо, тыча пальчиками.
Глядят и воспитательницы.
Стал, задрал голову, близорукий, видел только облачность…
-Па, рауга, рауга, — кричал бегущий к нему малыш восхищённо.
Подхватил на руки, подбросил, прижал к себе.
Тут всё разбито на сегменты, и каждая группа гуляет на своём.
Подошёл к воспитательнице, малыш бежал рядом.
-Видели, — сказала она. — Радуга, хотя дождя не было. И какая странная: вниз полудужьем висит. Обычно ногами.
Он поднял голову, и увидел — причудливой дугой, переливаясь великолепно, висела в воздухе, и ножки её на соприкасались ни с чем, как будто растворялись в воздухе.
Чудо посетило — показалось ему: пожилому отцу, сильно уставшему от жизни.
* * *
Розовата полоса заката —
И на кирпиче соседних стен
Вспыхивает, ярко и богато,
Окна представляя вдруг совсем
По-иному: будто лепестками
Из миров, неведомых досель.
В красоту такую бросить камень
Невниманья можно неужель?
АПРЕЛЬ РАСПУСКАЛ СУМЕРКИ
(стихотворение в прозе)
Денис сидел на качелях, по центру, а отец его, скучая, на скамейке детской площадки.
Малыш, увидевший из окна, воскликнул:
-Па, Денис! Гулять!
Стали собираться, но четырёхсполовиной летнего малыша собрать не так быстро, плюс загрузили в сумку две машинки, одну из которых хотел подарить Денису.
Вышли.
Когда, обогнув дом, оказались на площадке — Дениса не было.
-Па, где Денис?
-Малыш, наверно, они ушли.
-Где Денис?
И тут мальчишка мелькнул вдалеке, за гаражами, у дерева.
-Привет!
-Привет!
Кричали они, но отец Дениса неумолимо двигался к подъезду.
Побежал малыш, и стал, стал, будто врос, слёзы текли из глаз, нос хлюпал.
-Па, почему Денис ушёл? Я хотел машинку…
Отец поднял довольно тяжёлого малыша:
-Малыш, ну, может им по делам домой надо. Может, Денис нахулиганил, и отец в наказание увёл его.
Малыш висел, хлюпал.
Потом отец качал его на качелях, рассказывая нечто взрослое, что не мог понять, не мог…
Пошли на другую площадку — тоже пустынную: апрельская погода была не хороша, брызгала дождиком, горки мокрые были, но малыш придумал скатывать с них машинки, и слетали они, переворачивались, иногда — нет.
Он ликовал, он всё обращался к отцу, чтобы тот смотрел…
Из дома — вообще приличного, старого, массивного — вышли тощий, шатающийся мужик и такая же, с испитым лицом тётка в плаще, вышли, затем двинули на детскую площадку, сели на дальней скамье. Мужику плохо явно было, но распивать не начали.
Малыш скатывал машинки, собравшие всю воду, потом — съехал сам, ликуя…
Апрель распускал сумерки…
Пошли домой.
Окна зажигались повсюду, и жидкий янтарь сочился умиротворённо.
* * *
Дождь чередуется — иль в прятки
Играет с солнцем? утром дождь
Не обещался, всё в порядке
На свете будет, как ты ждёшь.
А под аккорды солнца легче
Вставать, хотя за пятьдесят
Все жизни ведаются вещи —
И ад в душе, и пышный сад.
* * *
Коросты бед покрыли землю,
Сдирать пристало — будет боль.
Сказать: действительность приемлю —
Бессмыслица, поскольку роль
Её «приемлю-не приемлю»
По сути исключает. Так.
Коросты социумов землю
Покрыли, вновь сгущая мрак.
* * *
Ныть, выпрашивать, канючить
У совсем безвестных сил.
Плач, малыш, ты не получишь
Ничего, что ты просил.
Экспериментатор адский
Завернул всё так, как есть.
И по нраву ли вам лад сей?
В нём отыщется ли весть?
А не спрашивают: вбиты
Мы насильно в эту жизнь.
Веселы, не то сердиты —
Всё идёт к разряду тризн.
* * *
Похороны под дождём,
Мокрые окрестно плиты.
Сумма зонтиков…
При том
Звук струенья, будто всхлипы.
Похороны под дождём,
Мокрые дубы и липы…
И сырой последний дом.
ДВА ПОТОКА ВОСПОМИНАНИЙ
(стихотворение в прозе)
Считался лучшим психиатром в области подростковой психиатрии, и попали к нему путём сложносплетённой сети связей, неофициально, ибо в Союзе криз пубертатного возраста, если пойти заурядным путём, мог быть истолкован, как шизофрения, а она — развал всей грядущей жизни.
На приёме в кабинете были с мамой.
Первый вопрос был странен:
-Почему у тебя такая причёска?
Подросток был толст, лохмат, смотрел в пол.
-Какая разница? — отвечал, не поднимая глаз.
Тогда последовал вопрос из области литературы, поскольку мама рассказала, что и сам пишет, и читает страстно.
Он ответил, хмыкнул, и задал встречный, каверзный, на что врач — черноволосый и неулыбчивый, — сказал нечто о сути и деталях.
Ещё — не смог истолковать поговорку, какую теперь, сорок лет спустя легко бы перевёл в объяснение, расшифровку.
-Он сказал тогда, — говорит мама: восьмидесятилетняя, но бодрая и деятельная, — ваш сын будет талантлив, очень талантлив. Вообще, из моих пациентов обычно яркие люди вырастают.
Они сидят с мамой в её комнате, кусками перебирая былое, и он теперь — тот толстый, лохматый парень, — много печатающий литератор, называющий себя неудачником, ибо не видел никогда толком ни денег, ни признания, и жил в основном за мамин счёт, постоянно ища себе оправдания.
Мама вспоминает — не озвучивая — как Матвеев, тот знаменитый психиатр, сказал ей: Вы всё равно ничего не смогли бы сделать, это было заложено в нём. — И добавил про талант, и это последнее мелькнуло пёстрым огоньком в тогдашней чёрной, угольной полосе.
Отец умер рано, а мать, как могла вертелась в мире прагматизма, шипящего, как гигантская, жуткая змея, сын тоже работал долгие годы — за копейки, конечно, потом был вынужден уволиться; а на мамины сбережения шёл какой-то процент.
Человек пятидесяти лет, оставшийся тем же ребёнком — внутренне, конечно, — встаёт, подходит к окну, глядит на разошедшееся солнца апреля.
-Или Климовский говорил — вынь Сашу из-под своего колпака, и всё будет нормально. А как ты вынешь, когда я за всю жизнь ничем заработать не мог?
Друг отца, утверждавший, что одним из первых в СССР стал заниматься парапсихологией.
Когда-то встречались, потом… не поссорились, но пропал смысл во встречах.
И два потока воспоминаний — матери и сына, — не зримо наполняя воздух, играя разными красками, причудливо текут, пересекаются: грустные, богатые, сутью не очень понятные им самим…
* * *
Въевшаяся застарела грязь,
Как отчистить старую монету?
Порошок зубной и аммиак.
Как в душе убрать любую связь
С грязью, коли, вверенный сюжету
Жизни, не поймёшь её никак.
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТЫ
(стихотворения в прозе)
1
Жалко, скособочившись стоял у освещённых пещер билетных касс в метро, перебирал на ладони мелочь…
Лодочка ладони была темновата, а движения не спешны, наполнены однообразием, и какою-то необычною пунктуальностью… когда двое подбежавших парней потянулись руками к его богатству, гогоча, и он крикнул им: Стойте!
Они пропали из поля видимости, а он продолжал перебирать монетки, охая.
Можете представить? Один из парней очнулся — он стоял на коленях перед деревянной колодой, и щека его лежала на шероховатой поверхности, а над ним сверкал полукруг огромного топора: и проносилось, кружилось в мозгу: начало заговора против могущественного императора, комнаты тайных собраний, неистовство речей и убеждённость в победе; потом — адская боль, и угасание сознание, чтобы новая точка его возникла в неведомости.
Другой парень, очутившейся в пустыне, тупо глядел на барханы, скользнувшую змею, жарящее солнце, потом, дико хохоча, пошёл наугад, падая и оступаясь, пока племя кочевников не захватило молодого человека, лепечущего на неизвестном языке.
А тот, у билетных касс метро продолжал перебирать монетки времени-пространства, зная, как опасно играть с ними, и не представляя, как ему вернуться в родной Советский Союз 1965 года…
2
Муж утром пошёл за газетой — киоск с прессой в десяти минутах ходьбы.
Не вернулся через час, через два.
Жена — с ноюще-траурной точкой в сознанье — начала обзванивать больницы — знакомых и друзей у мужа не было.
Потом — морги.
Потом…
Через три дня, страдая невыносимо, отнесла заявление в полицию, где принял сержант, пожимая плечами, хмыкая: мол, бывает.
И, вспоминая фрагменты в общем хорошей жизни с мужем, стала безнадёжно ждать.
Он очнулся, не понимая, где он, как сюда попал…
Он очнулся, огляделся, ощупал себя — вроде жив.
Впереди были сады с невысокими деревьями причудливой формы, за ними золотились луга, прямо из которых росли башни: но город не составлялся из оных — и нигде, нигде не чувствовалось движения никаких существ, хотя ветер налетал порою, шевелил ветви садов, трогал пальцами луговую траву.
Человек прошёл сады, выбрался на луга.
Входы в любую башню были открыты, но кроме ветвящихся, вверх взлетающих лестниц, ничего там не было.
Сорвав непонятной плод в саду — золотистый, как многое здесь, он попробовал его на вкус: было сладковато, ватно.
И, бродя по саду, силясь понять, какой экспериментатор отправил его сюда, как тут жить, если нельзя вернуться, он вспоминал былую реальность, думал, что и она была похожа на эксперимент — вся: жизнь талантливого, неуспешного, очень одинокого, несмотря на жену, поэта…
