Чернила для гения, или Мировая история может и подождать!

(миниатюра из серии «Читая Хармса»)

Сегодня ночью Гарька увидел удивительный сон: как будто он – Карл Маркс. Живёт в Лондоне (не в сегодняшнем Лондонгорске – прибежище российских заворуев, а ещё в том, где Шерлок Холмс, доктор Ватсон и профессор Мориарти, утопший в водопаде), чуть ли не Трафальгарской площади и пишет труд всей своей жизни – «Капитал» Карла Маркса. И вон он его пишет, пишет, пишет, аж взопремши весь нечеловеческим напряжением от затылка до пяток, вместе со своею растрёпанною бородою… И вдруг — бац, чернила кончились. Ну, ё-пе-ре-се-те! Только расписался – и тут такая непруха! Прям в натуре как назло! Хоть прям и не пиши этот «Капитал» совсем. Хоть прям расстройся до невозможности.

Нет, он, конечно, не собирался руки опускать. С какой стати? Начал друзьям и знакомым звонить по телефоническому аппарату (ему как раз недавно провели). Фейербаху там Людвигу, Кларе Цеткин с Розом Люксембург. Ренегату Каутскому. Премьеру Чемберлену. Но никто не мог чернилами помочь. У всех кончились. А Чембрелен его даже матом обозвал. Дескать, звонют тут всякие. На которых таких невообразимо шустрых писак ни чернилов, ни галош не напасёшься. Да что я вам, дойная корова, что ли? Или заведующий складом писче-бумажных принадлежностей? Отстаньте от меня! У меня через полчаса – заседание парламента и кворум по повестке во фракциях заседания дня!

В общем, хреновые дела. Заскучаешь. И тут вдруг приходит к нему (к Марксу Карлу, то есть) его лепший дружок Энгельс Фридрих. И говорит: а пойдём-ка, любезный мой друг Маркс Карл, в пивную. В смысле, пивка пососём. Тот в горячке огорчения сначала и не понял, чего ему Энгельс Фридрих предлагает пососать. И поэтому даже сначала зверски оскорбился. Но тот повторил, чего пососать, и Маркс Карл сразу успокоился. А то он уже подумал невесть что. Гадость всякую. Напополам с самой гнусной пошлостью.

Не могу я ничего сосать, пояснил он другу своему Энгельсу Фридриху. Потому что огорчён безмерно. Потому что чернила кончились, а я только-только расписался. Не в смысле, с бабой расписался, а как писатель. Так что никакое пиво мне сейчас в рот не полезет. Вот такая грустная колбаса. Кефирцу, что ли, стакашку в рот опрокинуть? Для поддержания гаснущих творческих сил.

Но Энгельс Фридрих не согласился. И больше того: начал возражать. Да брось ты сейчас к такой-то маме этот свой гениальный научный труд, начал уговаривать он своего верного друга. Успеешь ещё к первой русской революции. А пивка пососать – первейшее дело. И важнейшее. Можно попутно и остограммиться. Каким-нибудь ирландским элем. Или шотландской виской.

Да, начал сомневаться Маркс Карл (он слабый был по характеру. Его легко можно было уговорить). Ты так думаешь? Ага, кивнул Энгельс Фридрих (он был большой мастак по части уговаривания). А чего тут думать-то? У меня и вобла есть. Тогда, пожалуй, согласился Маркс Карл. Отложил рукопись, вылез из-за стола, надел шляпу, штиблеты и они пошли в ближайший паб (так по-английски пивная называется). И гудели там три дня. Так бывает, когда пьянка в струю идёт. Заявляю ответственно. Сам не раз.

А на четвёртый день Маркс Карл возвратился к себе на квартиру. Хотел было сгоряча засесть за рукопись хоть с карандашом (они с Энгельсом Фридрихом карандаш у пивного буфетчика выпросили. А может, спёрли, пока тот им очередную бутылку откупоривал.), но какая может быть работа после трёх дней такого урагана? Так что ещё пару дней он отлёживался. А на третий всё-таки себя заставил. Тут как раз и чернила подвезли. Целый таз. Пиши сколько влезет. Хоть весь упишися. Хоть весь улейся этими чернилами.

Вот так посредством самой обыкновенной английский пивной на целую неделю затормозился ход мировой истории. И автору трудно высказаться по этому торможению однозначно. С одной стороны, вроде бы ай-ай-ай. Давно известно, что вино да бабы… А с другой: чего такого дикого? Человек пивка, что ли, не имеет права попить? Глупость какая! Варварство! Ущемление прав трудящихся в бездушном мире капитала! Вы ещё спасибо скажите, что он на третий день оклемался. Нашёл, так сказать, в себе героические силы. Другие, бывает, целыми годами… Впрочем, это уже совершенно другой сюжет.