РОЗЫ И СОЛНЦЕ БОЛГАРИИ
(стихотворение в прозе)
Сидеть за белыми столиками кафе на улице — в Союзе таких не было; сидеть, глядеть на мерно проплывающие трамваи, или на патиной покрытой университетский купол, впитывая нежность болгарского лета.
София-мудрость щедро раскрывает недра свои, постигай, сколь сможешь.
Храм Александра Невского немного походит на мечеть — суммою приземистых куполов, но только немного, хотя болгарское православие отлично от русского: это очевидно и по архитектуре храмов и по иконописной манере.
Таинственное устройство собора святой Неделки — ярусы икон, уходящие в высоту, и строгость линий внешнего облика.
Переулки и скверы, мудрость вечно терпеливой, разнообразной зелени, обеспечивающей жизнь; роскошные розы… Густота красного вина.
Мясо уже созревает в горшочке, а пока можно закусить баницей, что сочится соком сыра, и славно смешан шопский салат.
Черепица Велико Тырнова оранжево горит на солнце, и кажется между прошлым и будущим нет границ…
…возникают в облаке фантазии — рьяно рвущиеся к свободе, отчаянно смелые люди с кремневыми ружьями и кинжалами, и среди них Ботев, создавший гроздь шедевров, погибший так рано, что смерть его — рана на теле болгарской истории.
Бродить переулками Несебра и Созополя: славные лабиринты, не сулящие ничего страшного, ибо все ходы ведут к морю, чья прозрачная синева демонстрирует камни, обородатевшие подводными растениями.
Города тишины, счастья, покоя — как Габрово: город смеха, сыплющий мягкими иглами анекдотов.
Розы и солнце, море и воздух, история и современность — болгарский круг великолепен, будто выписан счастьем, ярче которого нет.
* * *
Одуванчиков поляна,
Драгоценные цвета,
Будто в мире нет изъяна,
Правит оным красота.
Так, быть может, есть по сути,
Просто мы погружены
В волны суеты и мути,
И неведеньем больны.
* * *
Странно, что ничтожного хотелось
Некогда — до вожделенья аж.
Вероятно, наступивши, зрелость
Изменила внутренний пейзаж.
Ах, не наступила б так, что только
Мокрое останется, когда
Осознаешь, сколь не много толка
Принесли прошедшие года.
* * *
Можно делать, можно нет,
Может правда, может бред.
Двойственность изводит мозг,
К истине как строить мост?
Пыль закружит, полетит,
Вот преграда на пути,
Пусть прогулка в переулке —
Просто праздная прогулка.
Возвратишься. Жизни рад?
Или хочется назад
В детство? не ответишь сразу
В комнатном своём пейзаже.
* * *
Всё помня, сердце пережжёшь,
Всё забывая — проиграешь.
Как на шипах таких живёшь,
И сам не очень понимаешь.
В АКВАРИУМНОМ РАЮ
(стихотворение в прозе)
Четверо малышей в подвальном лабиринте магазина Аквалого, где царство аквариумов завораживает, как экзотическая поездка.
Сначала было двое — малыш и девочка постарше, с пожилым мужчиной вошли и сразу принялись тыкать пальцами в аквариумы:
-Сотри, какая ыба, а?
-А вот там — гляди, они живые, какие-то штуки…
-Губки, наверно, — говорит отец, смущённый дороговизной, и тем, что сотрудники, видящие детей не в первый раз, могут… ну ему кажется — сказать нечто негативное.
Потом появилось ещё двое малышей — с бабушкой девочки пришёл соседский мальчик.
И когда компания объединилась в одной из зал, где мрачный дядька возился в аквариумах, а малыши бегали вокруг, отцу совсем стало не по себе.
-А ребятки ската видели? — вдруг совсем дружелюбно спросил дядька.- Вот, смотрите, малыши, плоский какой, к стеклу присосался.
-Это хвостокол? — спросила бабушка.
-Да, пресноводный, маленький пока.
Ау отца отмирало сердце — социофоб, что поделать…
И малыша, столпившись у аквариума, рассматривали ползущего по стеклу ската, чья внутренность странно просвечивала розовым…
ЗЫБКОЕ ПЛАТЬЕ ДЛЯ ДВЕРИ
(стихотворение в прозе)
Спешил довольный домой — спешил, после праздной прогулки, обдумывая, что будет писать, и даже напевал, предвкушая.
На двери прочёл объявление: просили закрыть входные двери плёнкой из-за работ, что будут проводиться в подъезде.
Вошёл в квартиру, и стал звонить матушке, отдыхавшей у родственников, но не брала трубку.
Жене — уехала на дачу с малышом — дозвонился быстро: она советовала поискать в одном из шкафов лоджии плёнку, вроде не успела забрать на дачу.
Кое-как переодевшись в домашнее, стал двигать пыльные сумки, разгребать завалы, чтобы открыть шкаф…
Пыль полетела…
Старая пишущая машинка в коробке стояла внизу, а в остальном — свёртки, свёртки…
Всё убирал, чертыхаясь, и тут взгляд упал на помойный пустой мешок.
А что? если разрезать…
Он возился долго, разрезав несколько мешков, используя клейкую ленту, сооружал нечто вроде зыбкого платья для двери, ворчал, забывал, куда бросил ножницы, снова разрезал мешки, склеивал их.
Лёгкий майский ветерок игрался с полиэтиленом, и он, поэт, знал, что сейчас схлынет — бытовое, лишнее, и он наконец примется писать…
* * *
На лоджии плитка холодная,
Жара не доходит никак.
Май жёлтый, его своеродное
Дыхание радостный факт.
Холодная плитка на лоджии,
И холода много в былом.
И часто противоположные
Реальности входят в твой дом.
НЕ ПРЕДСТАВЛЯЛОСЬ ВОЗМОЖНЫМ ПРЕДСТАВИТЬ
(стихотворение в прозе)
С армянином, делавшим ремонт в их квартире — старой, по советским меркам не плохой — сдружились, муж выпивал с ним — и было нечто, отдающее абсурдом в этой выпивке, когда рюмки стояли на распотрошённых полках, а тарелка с вкривь и вкось нарезанной колбасой на полу, и, опьянев, рассказывал о своём отношение к армянской поэзии, доставал антологию, читал и собственные стихи…
Парень был простой, охотно говорил про родину, с которой вынужден был уехать на московские заработки — что, впрочем, не вязалось с его рассказом про собственный дом, где многое было сделано из туфа.
-Армения — камень, — говорил. — Больше ничего нет, но туф… красиво. И рыба ещё.
И рассказывал, отвлекаясь от очередного действия, о рыбалке, о сигах, форели…
Квартира менялась, становилось странной, какой-то чужой.
Жена шутила, смеялась, а муж, привыкший к определённому антуражу, мрачнел.
Провожали Мартина — имя странным казалось для армянина — бутылкой виски, и, приехавший за ним земляк — на какой-то здоровенной машине — забрал тахту с лоджии, на которой Мартин несколько дней ночевал, чтобы не отвлекаться от ремонта.
Муж вернулся, стал потихоньку допивать виски.
Квартира была не знакомой.
Она ждала малыша — жена ходила на восьмом месяце.
И какой он будет — не представлялось возможным представить…
ВОРОБЬИШКА
(стихотворение в прозе)
Прилетал воробьишка, устраивался на желобке над застеклённой лоджией, и — цвиркал, чирикал, захлёбываясь, буравил воздух…
Май царил, всё цвело, и жизни проявлялась такой конкретикой счастья, что воробьиный захлёб был логичен, но — мешал спать днём хозяину квартиры.
Он мало спал ночью, и к двум часам дня не только глаза слипались, но и сознание меркло, как будто, а воробьиный восторг впивался иглами в мозг пожилого усталого человека.
Вставал, сгонял его, снова ложился…
Один раз пожаловался жене, и та ответила:
-Ну что ты! Может это твой брат не рождённый прилетает!
Он улыбнулся, и, оставив воробьишку в покое, отправился спать на кухню…
ВЕЛОСИПЕДНЫЙ МОРОК
(стихотворение в прозе)
Бородач с цветными татуировками на плечах, толстая тётя, пацаны, пацаны…
Семейные пары — и за велосипедным сиденьем отца, в специальном кресле малыш в пёстром шлеме…
Всюду мчатся, проносятся, летят, улюлюкая порой, радуясь весне, жизни вообще.
Лица, лица…
Ясные, открытые, молодые, бритые, бородатые, пожилые, несколько вогнутые, лисьи, противные, приятные…
Поветрие, страсть, велосипедный морок.
Раздражает пожилого — некогда носился мальчишкой; давным-давно, когда был ребёнком, купили велосипед, и, сев на него, сразу помчался — вдоль стены дома, где жили тогда, и только ветер свистел, и счастье клокотало в груди, и… улица выводила на дорогу, а как тормозить не знал, и всею силой тела завалился на бок, машина резко остановилась, водитель выскочил, кричал.
Потом научился, носился по дворам — с мальчишками, чьи имена теперь, в пятьдесят и не вспомнит, много гоняли с братом вокруг даче, где жили летом…
А теперь — раздражает велосипедное поветрие — всеобщностью своею: снуют, снуют…
* * *
Быть может, брат мой не рождённый
Чирик-чирика воробей —
Ликующий и исступлённый
Над бедной головой моей —
На лоджию он прилетает,
На желобке, что над стеклом
Сидит, и звуком прободает
Мой сон, а хрупкий он притом.
Встать и согнать его? иль просто
Встать? воробьиная душа…
А жёлоб — как волшебный остров
Пичуге, сыплющей спеша
Чириканье, легко и остро.
В ТЕЧЕНИЕ СИГАРЕТЫ
(стихотворение в прозе)
Закрыл глаза, и потёмки опустили шторы, и вдруг, сперва точно сквозь малые щёлки потекло, заблистало, завертелось, потом поток золотистого движения сорвал шторы, разметал их в клочья, и стали видны необыкновенно насыщенные жизнью пространства, световые космические дали, и уже почти ощутил правоту Циолковского, утверждавшего, что космос абсолютно счастлив: там драгоценные дуги жизни входят в могущественные сферы, и всё переливается цветами, которых нет на земли, но… глаза надо открывать, ибо течение сигареты закончилось: он докурил: и перед ним снова развернулся старый, знакомый, тополиный двор, майские сумерки, опускающиеся медленно, заурядно, и стало томительно, одиноко…
СЧАСТЛИВОЕ ОДИНОЧЕСТВО ПРОСТРАНСТВА
(стихотворение в прозе)
С лоджии высокие тополя двора видны, как чёрная масса в низине двора, уходящая своеобразным амфитеатром к земле, которую не рассмотреть в сгустившейся темноте; и огни окон, фонарей, дальние ещё — с улицы, кажутся звёздами обыденной жизни — обыденной, и такой всегда незаурядной, неповторимой, ибо она — только твоя.
Стой на лоджии, впитывая счастливое одиночество пространства, представляй все жизни за световыми квадратами окон, гляди на мачту Останкинской телебашни, прокалывающую небо за огромной подковой гостиницы «Космос»; стой впитывая космическую, таинственную реальность такой знакомой жизни…
* * *
Когда-то гречку не любил,
Меняются известно вкусы.
Себе на ужин вновь сварил,
Он одинок, но не боюсь я
Дней одиночества: привык.
Рассыпчатая вышла каша.
И одиночества язык
Усвоил, верно это — карма.
* * *
В стенах крепости ржавые ядра,
А во рву зеленеет вода.
Мир былого как будто здесь явлен,
Мир, ушедший от нас навсегда.
На валах зеленеют деревья,
И мосты на железных цепях
Опускаются…
Рядом деревня,
Толку нету теперь в крепостях.
* * *
Пахнет мёдом, кипарисом
В церкви старой, будто миф.
Разные витают мысли,
Ибо редок в сердце мир.
Сердце церкви кто постиг?
Скорбно в храме, тяжело.
Прошлое в слоенье книг —
А от многих ли светло?
* * *
У ног Колосса игры деток —
Любой из них пониже пальца
Большого, забираться — дерзость,
И солнце светит, парит, шпарит.
Суда проходят меж ногами,
Порт вечно деловит: тут бочки
И амфоры, и в общей гамме
Быть интересно, это точно.
А корабельщики иные
Сады Семирамиды зрели.
И Сфинкса — знаньем золотые
Глаза огромные горели.
* * *
Футбол настольный прислонён
К стене, и самокат стоит,
От пианино стул, и он
О прошлом вспомнить повелит,
Где пианино, как собор
Старинный… Некогда играл,
Но плохо. Лоджии обзор, —
Житейский разный матерьял,
Набитый в сумки…
С тополей —
Цвирк воробьиный, коли май.
И сумма солнечных лучей
Как приоткрытый взгляду рай.
* * *
Нежно-спящий в коляске ребёнок.
Воробьиный лихой чик-чирик
Из кустов, голос каждого звонок
Воробьишки. К такому привык.
Представляешь ли космос культуры,
Где этапы сменяются, где
Взлёт готической архитектуры —
Душ горения след, и т. д.
Эзотерики линия долго
Проницает всё данное нам.
Не доказано многое только,
Жаль, но видимо — не по умам.
И научного мир откровенья
Усложняет и взгляды на мир,
И устройство души… Тем не менее
По-другому никак, ты пойми.
Спит ребёнок, он с космосом связан
Объяснить не получится как.
Воробьиный концерт после фазы
Апогея на время зачах.
КОСМОС КУЛЬТУРЫ
(стихотворение в прозе)
Ребёнок, нежно спящий в коляске; воробьиный, ликующий, захлёбывающийся цвирк в кустах; гроздья налившейся сирени…
Что и как входит в космос культуры?
Мальчишки, играющий у ног Колосса: забираться опасно, и самый рослый мальчишка не больше большого пальца ступни — но забираются, собирают мелкие камушки, громоздят крохотные домики, любуются на корабли, проходящие между ног гиганта…
Иные из корабелов видали сады Семирамиды — великолепное, многоярусное цветение, от какого захватывает дух, а другие бывали в золотистой стране, где гигантский Сфинкс облучает своим всевидящим взглядом, и потоки, идущие из его из глаз содержат ответы на любые вопросы.
Так про Сфинкса писал один современный философ, рассуждающий об астральных мирах, как о данности ему открытой…
Были ли открыта она Ангелусу Силезиусу?
А Саади?
Пёстрые ковры востока, где узоры — зашифрованные послания, информация о судьбах толп и доле избранных.
Малыш, нежно спящий в коляске, ещё связан с космосом настолько, что заговори сейчас, открыл бы тайны, и всё бы стало на свои места.
Дерзновенный Экклс, считавший, что средствами нейрофизиологии можно доказать данность души — так, что отпадут все вопросы.
Мощные своды культуры вдруг раскрываются гигантским цветком в космос, получая от него питательную субстанцию, которая, усвоенная иными из живущих, позволит им и дальше живописать реальность, или постигать её суммами формул…
* * *
Комары кусаются на даче.
Зелень майским златом залита.
На веранде тень мелькнёт кота.
Небо посильней звучит, чем Данте.
Яблони, крыжовник, и т. п.
Молотки стучат, дом некто ладит.
Много счастья вкусных виноградин,
Если выехал, дано тебе.
КАК ЗНАТЬ — МОЖЕТ И ВПРАВДУ…
(стихотворение в прозе)
Один поэт — пожилой — говорил другому — гораздо моложе: Я считаю, что раз Бог дал мне возможность жить, не работая (имел в виду вторую квартиру, которую сдавал), я должен очень хорошо писать.
Второй хмыкнул, хотя хотел сказать — А что же пишете так средне? ибо считал пожилого интересным собеседником, но посредственным, мало оригинальным поэтом.
Отношения, скрученные в телефонном проводе, прервались позже: пожилой воцерковился, и стал совершенно невозможен, пытаясь весь мир рассмотреть с церковно-православной точки зрения.
А молодой, отходивший 30 с гаком лет на осточертевшую службу за двухкопеечную зарплату, вспоминая порою ту фразу… уже старого, так и не добившегося никакой известности поэта, ощущал, как начинает в мозгу вибрировать нить, и говорил, якобы ему: Я не люблю, когда люди ставят себя в исключительное положение, прикрываясь именем Бога.
Хотя… как знать: может и вправду: волос не упадёт с головы человека…
* * *
Междуречье мистикой богато,
От воды волшебного Евфрата
До семи ступеней зиккурата.
От неистовства персидских грёз
До ковров, где дан узор всерьёз
Жизнью; а стихи прекрасней роз.
Междуречье, где жестокость норма,
Где цивилизация, как форма,
Ну а форма — содержанья корм,
И других мы не узнаем форм.
* * *
Воробьиная игра —
Расчирикались с утра
Весело ребятки, славно,
Их чирик, что крик ура.
Иль подобный перещёлк
Диалога имет толк?
Не поймёшь, когда звучанья
Блещет радостный поток.
* * *
Вселенная поэтов и поэзии…
Поэзия иезуитов есть
И физики — своя сокрыта весть
И там, и там, она душе полезнее,
Чем пища телу… Больно велика
Вселенная сия… Силезский вестник
С Гомером собеседует, и вектор
Находят общий, даже вне стиха.
Бликуют розовато облака.
Кувшин Хайяма, чаши дорогие,
Ковры, узоры коих столь витые,
Что вряд ли кто расшифровал пока
Орнаменты — куда там лабиринт…
Египетского лабиринта сложная
Поэзия, которая умножена
На боль поэта, что мотал, как бинт.
Поэзия сияний и щедрот,
Где Фауст с Дон Кихотом за беседой.
Не увядает свет, и умрёт
Осиянное световой победой.
ЛЁГШАЯ В ЯЧЕЙКУ ПАМЯТИ КАРТИНКА
(стихотворение в прозе)
Востроносенькая, но не дурная женщина остановилась возле гаражей, и, улыбнувшись мужичку, крикнула:
-Куда, а?
-В банк иду, — отвечал рослый довольно, прямой, седой, пожилой…
-Вчера ж был!
-Вчера в сбербанке. Сегодня в ВТБ.
-У! — смеялась, — буржуи! понаоткрывали счетов!
Она заигрывала явно, нечто интересное для неё представлял отвечающий ей кратко, скупо, и проходящий мимо, приметливый человек, сам не понял, как легла картинка в ячейку памяти…
* * *
Высушил себя, как пергамент
Голодом, убрал весь жир.
Что едва ль для просветления фундамент —
Понял, ибо долго жил.
В психике алкающие бездны
Не поставить под контроль.
Исполняешь, как умеешь, бедный
Собственную роль.
Или нет, всерьёз живущий
Никаких не признаёшь ролей.
Внутреннюю знаешь ту ещё
Жизнь,
Что вынужден именовать своей.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ
(стихотворение в прозе)
Под трескотню правильных слов о патриотизме, чести, долге, собирали крепких юнцов из не благополучных семей, утягивали с улицы, выдёргивали из различных нор; учили рукопашному бою.
-Резче, Василий, резче. Противник медлить не будет.
Маты, приёмы, падение.
Метание ножей.
Вывозили на стрельбы.
Проводили совещания, рассказывали о роли русских в истории, начиняли головы всякой ерундой.
-Мы должны занять подобающее нам место!
Мальчишки вскидывали руки.
…сидел в кабинете под плакатами, вёл переговоры, прощался; иным наливал дорогое виски.
Речь шла о рекрутах для террористических организациях.
Мальчишки дрались в залах, имитируя бои, учились закладывать взрывчатку, метать ножи, не представляя к чему их готовят…
И ЛИКУЕТ ДУША ОТЦА
(стихотворение в прозе)
Малыш боится мыть голову — душа боится, если конкретно.
-Нельзя не мыть, малыш, запах уже идёт не приятный. Ну что ты боишься?
Договаривается с отцом — будет поливать себя из пластмассовой кружки…
В ванной — нежно-белый, забавный, славный малышок.
-Па, я сам…
Он набирает в кружку воды, осторожно льёт себе на голову, мылит частями мылом в форме сердечка, смывает мыло.
-Па, не страшно!
-Видишь? Ещё вот тут надо. Давай я. Тебе неудобно.
-Па, я сам…
Малыш ликует, мокрый, смеётся, просит вытереть лицо.
И ликует душа отца.
КАК ИСТИННЫЙ ФИЛОСОФ
(стихотворение в прозе)
Кот пегий крадётся, замирает, выцеливая ликующего, чирикающего, не замечающего опасности воробья; кот крадётся, припадая к траве, и — прыгает, весь пружинистый, но взлетает воробей, оставляя его с носом.
Кот, как истинный философ, садится у дерева, выжидая…
ВОРОБЕЙ МОЙ ДРУГ!
(стихотворение в прозе)
-Па, синичка прилетела! — восторженно воскликнул малыш, поедающий шоколадный сырок в кресле, в маечке и трусика — не переодетый со сна.
Скоро в сад.
Утро мая муарово, и в открытом окне застеклённой лоджии — толстый воробей.
Он толстый и важный, и это он, залетая на козырёк лоджии, мешает отцу днём дремать исступлённым чириканьем: будто вверчивает свёрла в мозг.
-Это не синичка, сынок, — воробей.
-Па, воробей мой друг!
Отец гладит малыша по головке — пожилой, седобородый, уставший от жизни отец.
-Добрый у нас малыш! — улыбается.
Малыш ест сырок.
Воробей улетает.
* * *
Свет фонарный на траве вечерней,
Согнутой немного, беловат.
Лунный свет, как будто, и деревья
Листьями на белизну глядят.
В сквере тихо, увели детишек,
Свет белеет, а трава темна.
И ни из каких не можно книжек
Уяснить, зачем же жизнь одна.
ПОЖИЛОЙ ОТЕЦ-ФИЛОСОФ
(стихотворение в прозе)
Вчера, когда гулял на площадке с мальчишкой, худой, как штырь, пошатывающийся, алкогольного типа дядька, вывалился из подъезда, и уселся на скамью.
Пива бутылка была в руке, и прикладывался ежесекундно.
Вдруг крикнул:
-Командир, время не знаешь?
Достал мобильный, ответил.
Малыш возился в песочнице, выбирая камешки и раскладывая их на бортах.
-А то наши когда со шведами играют… вот забыл… а… не помнишь, командир?
Ответил громко, неприязненно:
-Не интересуюсь.
-Папа, что дяде надо? — спросил малыш.
-Да ничего, не обращай внимания…
Вскоре ушли с площадки, мужик бухтел в спину что-то о хоккее…
На следующий день, когда малыш был в саду, пересекая огромный двор старого дома, увидел идущего навстречу… Но едва ли это можно было назвать шагом: шатало, качало, заплетались ноги.
Стал, тупо глядя на футбольную площадку, где парни гоняли мяч.
…к вопросу об образе и подобие Божьем в нас.
Нет, всё, конечно, сложнее — был, вероятно, любим родителями, папа подбрасывал — и ребёнок смеялся в ответ, учился где-то…
Но… какой духовный рост можно узреть в сём подобие человека?
Пожилой отец-философ возвращался домой с тяжёлым внутренним настроем.
* * *
Закрученные коридоры
Сна, где оттенками — кошмар,
С давно ушедшим разговоры
Приятелем, не станет стар.
Ветвится всё, и отливает
Абсурдом, как проснуться мне?
Так сон действительность ломает,
Что очевидна не вполне.
Она, быть может, вот такая,
Что сном закручена? её
Я прожил, толком и не зная,
И не почувствовав ещё.
Под воробьиный пробужденье
Свистящий, и — ликует — хор.
И медленное приобщенье
К тому, что было до сих пор.
* * *
Мир менеджеров, мир поэтов
Не сочетаются никак.
Миров достаточно при этом,
Любой имеет свет и мрак.
Верней — запутано и сложно
Пересекаются они.
Как? осознать едва ль возможно —
Сложна игра, сложны огни.
СПРОСОНЬЯ
1
Стихи, писавшиеся ночью,
Не может разобрать поэт —
Размера нет и рифмы нет,
Стиха рисунок раскурочен.
Спросонья трёт глаза. Сошёл
С ума? и вспомнил — это в прозе
Стихотворенье, — хоть о розе,
Шаг фраз при том весьма тяжёл…
2
(стихотворение в прозе)
Утром садился к компьютеру перепечатывать, что написал ночью, и вот, спросонья, всё протирая близорукие слова, никак не мог понять — что он сочинил?
Не вырисовывался размер, и куда-то в проран сорвалась рифма, а верлибров не любил; он вглядывался, подносил бумажку к лицу, тёр глаза, припоминая…
Наконец, выплыло: это стихотворение в прозе.
Вздохнул облегчённо, а то думал — сошёл с ума.
ПРОЩАЙ, НАТАША
1
Прощай, Наташа! за мученья
Увидишь золотистый свет —
Страданье — форма избавленья
Души от власти сильных лет.
Ты сильно прожила, Наталья —
Узнав успех, увидев мир,
Двух сыновей отправив дальше:
В путь сложный жизни; каждый миг
Ценя, как драгоценный камень,
Хоть их и раздробила боль.
Ты в свет уйдёшь, узнаешь — славен,
И лучше, нежели юдоль.
2
(стихотворение в прозе)
Жена позвонила, когда подходил к саду, забирать малыша, рыдая, сказала в мобильный:
-Наташа умерла…
-Соболезную. — Ответил. — Отмучилась…
Жена ещё говорила что-то… что идёт по улице, что неделю назад говорила с Наташей, и та уже плакала от боли…
Он открывал уже решётчаю калитку сада, попрощались.
Видел Наташу один раз — когда ездили от фирмы жены в Суздаль и Владимир, и весело, приятно вертевшаяся поездка, открывала ему, нелюдиму, социофобу ряд новых лиц.
Наташа была, как называлось на фирме, наставницей жены, некогда общались близко, потом — несколько более отдалённо.
В принципе, мало знал о ней — в начале постсоветского периода и она, и муж оказались безработными, она была из первых, кто начал заниматься Фаберликом — торговлей соответствующей косметикой — преуспела, разбогатела…
Крупная, доброжелательная, содержала и мужа и двух детей — избыточно содержала: покупала машину, мотоцикл…
…малыш мчался к отцу, бежал из сегмента площадки детского сада, где гуляла их группа, и — подхватил его, подкинул, прижал к себе…
-Всё нормально?
-Да, — отвечала воспитательница.
Малыш кричал:
-Пока, Вася! Пока, Ильяс! — Потом: отцу: Пойдём гулять — с Машей!
-Не знаю малыш, может, Маша не выйдет.
Мальчишка уже мчался на самокате — мимо тюльпанов, кустов, травы, огибал здание.
…у Наташи был рак — тот, что не лечат.
Она мучилась долго, проходила все стадии страданий, узнала всю тяготу земной пытки, когда и жизнь, — будто слепая судорога плоти.
Жена общалась некогда с дамой, якобы обладавшей ясновидением, или подобным даром, и когда он, муж, спросил, а не говорила, мол, за что это Наташе, ответила:
-Не давала развиваться другим.
-Глупость какая, — возмутился. — Она их содержала…
С малышом вышли из сада.
Известие о любой смерти действовало странно — нечто вроде облачка зависти возникало: закончена тягота, и вместе страх палил: что там?
Малыш уже мчался вдоль парапета соседнего двора.
Пойдут гулять часа на два, а если Маша появится — и на три.
РАЙСКИЕ ПТИЦЫ
На картинках райских птиц видал
С цветовою дивною оснасткой —
Синий, красный, золотой мерцал
Перьев цвет: как будто я со сказкой
Вдруг соприкоснулся — так легки
Птички эти, будто мотыльки:
Сколько форм, разнообразье дивно.
Хохолки, закручены хвосты.
Радуги разбитые мосты
Новой формой сделались красиво.
Из цветка, что совершенен, пьёт
Птичка — совершенная, как чудо.
Тайна мира — заповедный плод,
Соки в коем объяснить столь трудно.
* * *
Голос разума и голос
Сердца, разные весьма.
Холодней, чем льдистый полюс
Часто торжество ума.
Сердце теплотою живо,
Что подводит иногда.
Двойственные перспективы,
Их вибраций провода.
* * *
-А вдруг чудовища нет?
-Ах, что вы, страшнее страшного.
-Вы видели? — Трепет и бред:
-Нельзя увидать, что спрашивать?
Нельзя его увидать…
-Так что же боитесь чудовища?
-Молчите, любая даль
И близь есть его сокровища.
Трясутся всегда, везде
своей суетой, заботами,
страхом, скукою, и т. д.
Все на ладони — вот они
люди…
…МЕНЬШЕ ВСЕГО ХОЧЕТСЯ
(стихотворение в прозе)
Двор пересекал старого, очень большого, краснокирпичного дома, двор огромный, как страна, и, пройдя арку, пошёл к узкой улочке, думая перебежать — движение здесь было редким, когда услышал бибикающую в спину машину.
Отошёл в сторону, и… что за женщина улыбалась?
Сидящая за рулём, пожилая, когда-то был с ней в одной компании, даже общались… довольно близко.
Кивнул.
Меньше всего хочется общаться теперь.
Сделал вид, что спешит.
Не понял, зачем свернула, стала у бордюра, но пошёл вперёд быстро-быстро, и встреча сама была не приятна, муторна. как воспоминания о том долгом временном периоде, где не самореализации, ни личной жизни у него не было…
* * *
Может, чем-то помочь
Жизненный чертополох
Мелочей проредить?
Кто спросит этак? Она —
Церковь, быть может? Темна.
Друг? не сумел нажить.
Дёргайся сам, дружок,
Будто рыбку крючок
Подцепил… Сколь привык?
Больно мне всё равно.
Очень ночью темно.
Ночь всегда.
Ты старик.
ЯБЛОКИ СЧАСТЬЯ
(стихотворение в прозе)
Антоновок золотые яблоки в дачном саду — и ветви тихо скребутся в окно веранды.
Читал мальчишкой про золотые яблоки Гесперид, пытался представить, срывая антоновки, другие — мифологические, налитые золотом.
Яблоки счастья — это так просто: самореализация, семья, дети…
Одинокий старик, похоронивший жену, а сын погиб двадцать лет назад в автокатастрофе, не сорвёт таких, доживая.
Не сорвёт поэт-неудачник, и учёный, чьи революционные идеи, объявляются бредом.
Яблок много — просто глядеть на золотистую пену заката; завести собаку, и разговаривать с ней…
А вот идёт сосед, неся ежесубботнюю бутылку, идёт, предвкушая: ибо ужекроме, как за пьяную субботу, не за что держаться в жизни.
Одиноко.
Ветер сквозит, продувает.
Яблоки счастья так недоступны, как золотые плоды Гесперид.
Они низко свешиваются, только надо увидеть…
СИЛА И БОЛЬ ОДИНОЧЕСТВА
(стихотворение в прозе)
Словесник был колоритен: рослый, могутный, чревастый, басовитый; он знал и любил литературу, но, втиснутый в советские рамки, не мог развернуться в повествованиях.
Умная, ироничная англичанка, устраивавшая уроки внеклассного чтения, где ребятки, увлекаясь, стремились выяснить в чём суть жизни.
Классная руководительница — биологичка — знавшая гуманитарную сферу чуть ли не лучше биологии, и проводившая умные, насыщенные содержательно классные часы… Тогда ещё говорили про совесть…
Мягкая интеллектуалка химичка, объяснявшая так, что даже тебе, совсем тупому в естествознании, становилось понятно многое.
Оригинал физик — молодой, готовый отклониться от урока ради интересного разговора, пускай и о серьёзном кино.
Букет учителей — прекрасных учителей — запомнится на всю…
Хотя жил… глубоко внутри себя, в своей капсуле, рано узнав и силу одиночества и его боль.
* * *
Кардиомагнил запил кефиром,
Ибо сердце сильно пережёг
Жизнью, и таким обычным миром,
Да и добрый ангел не помог.
НИТИ СОВЕСТИ
(стихотворение в прозе)
Густо заваренная проза — нет! замешанная на почве, той, от которой идёт судьба, на послевоенной нищете, тяготах; проза колоритного языка с точною лепкой деталей, с суммой своеобразных характеров — крепких и нежных, связанных крестом труда (труд, увы, труп творчества). Но Фёдор Абрамов сказал за них, этих людей, лишённых такой возможности — и всё, что он писал было пронизано нитями совести: нитями, выдранными сегодня из жизни.
ПРЕУВЕЛИЧЕННЫЙ ПОЕЗД
Пьянство, как служение; пьянство, перепутанное с национальной идеей; пьянство, как маска — ибо советская действительность не устраивает.
Поезд, едущий из Москвы в Петушки, стал известен, а оправдано ли?
Есть внутри повести интересные стилистические шары, какие взрываются, пузырясь словесной брагой… Но они вряд ли адекватны и сомасштабны лучшим стилистическим взмывам русской прозы.
Есть некий излом в истории русской литературы, излом-привнесение: когда вещь, или имя становятся знамениты не за качество, или суммы сделанного, а из-за определённых обстоятельств. В данном случае — слома Советской империи.
А так… поезд и поезд… едет и едет.
Было бы из-за чего шум поднимать.
СТИХИ О ПЛАМЕНИ
1
Когда встаёшь в четыре, или в пять,
День до двенадцати ужасно долог.
А дальше продолжается опять,
И ты на тягомотину наколот.
Когда горишь — хоть прозой, хоть стихом,
Встать позже не получится: разбудят.
И снова будешь в пламени, притом
Неистовствуя, оное и судит
Тебя…
2
Вместо сна — кривые языки
Пламени, в них красные кошмары,
Рвётся лента сна, узлы тоски
Рваным дырам заплетутся в пару.
И встаёшь усталый — не понять,
Что ярилось, и как билось нечто
В недрах мозга. Надо жить опять,
Ясно не сумел, простосердечно.
3
Сжигает огонь
Изнутри.
Не говори
Никому о том.
Прагматизма век
Засмеёт,
Что даёт
Сжечь стихам
Себя человек.
СУДЬБА, КАК ПРИМЕР ПОТОМКАМ. К 220-ЛЕТИЮ И. И. ПУЩИНА
(стихотворение в прозе)
«Священная артель» приняла Пущина охотно, ибо вольнолюбивый дух властно сиял в его очах, а речи кипели жаждой деятельности — на пользу Отечеству.
Вспыхнувший конфликт с великим князем заставил Пущина оставить военную стезю, и поступить в Петербургскую уголовную палату — служба, какая в глазах заносчивого дворянства почиталась унизительной.
11 января 1825 года Пущин, приехав к Пушкину в Михайловское, рассказал ему и о существование Тайного общества и о блестящей комедии — Горе от ума — существующей в списках.
Шлиссельбургская крепость — и двадцать лет каторги: расплата за вольнолюбие и вольнодумство тяжелее свинца.
Возвращённый из ссылки, Пущин писал воспоминания, в том числе о Пушкине, и поддерживал связь со всеми декабристами…
Судьба, исполненная благородства, и своеобразной грации — когда собственная участь менее важна, чем поставленная цель, пускай и не достижимая.
Судьба подлинного дворянина, должно которому демонстрировать стойкость и честь, и ни тем не другим нельзя поступиться: потеряешь лицо.
…сруб, где возможно играли в шахматы, дымя чубуками — как красиво описал Мандельштам в хрестоматийном своём стихотворении…
Есть жизни, блещущие алмазными гранями, жизни, данные в пример потомкам — и судьба Ивана Ивановича Пущина — одна из таких.
* * *
Ваятелей представить плоти —
Их инструменты, как лучи
Не постигаемые, хоть и
Реальные, что круг Луны.
Кто запускает по спирали
Работу ДНК? и чья
Лаборатория? едва ли
Узнать, генетику уча.
Могущественны духи света.
Иль в бездну мистики я зря
Стремлюсь, совсем не надо это.
Иль мне без оного нельзя?
…поскольку я не представляю
Игру слепого вещества.
И драгоценные вставляю
В оправу мысли я слова.
МЕЧ ТАМЕРЛАНА
Меч Тамерлана износился,
От крови не ржаветь мечу.
И долго в ножнах вряд ли был он —
Сверкал, как дадено лучу.
В шатре один Тимур из ножен
Достав, глядит на меч родной.
Вот рядом на ковёр положен
Со свитком, где описан бой.
Бой и огонь, фантомы бездны
Грядущего, и славный меч.
Рассвет придёт, но будет бледным,
Холодным будет, словно месть.
А БАСЯ ЖИВ…
(стихотворение в прозе)
-А Бася жив, ма…
-Неужели?
Бася — собачка китайской породы с приплюснутой мордочкой и забавным прикусом; гуляет с Басей толстая, анемичная, мало приятная тётка из ближнего дома повышенной комфортности: подумать — когда-то бараки были! — и вот возвели: нарядный, за оградой…
-Видел их? — спрашивает старенькая мама.
-Да, сегодня мимо прошли. Здоровается тётка со мной. Так и не знаю, как её зовут.
И сын и мать вспоминают своего пуделя — Лаврушу, чудного, золотистого мальчишку (а по паспарту был абрикосовый), и то, как играли вместе — с Басей.
Собачки вставали на задние лапки, точно изображая борцов, и хозяйка Баси смеялась, а потом болтала, рассказывала, к примеру, какие документы нужны на вывоз собаки в Эдинбург.
Она знала всех собачников, со всеми говорила, обсуждая то, это…
Лавруши нет давно, и, когда вспоминает сын мохеровый, мускулистый комочек его тела, задорный лай, милые повадки слёзы
подкатывают непроизвольно.
А Бася жив…
ЛИЦЕДЕИ
Лицедеи — кто они,
В сущности, не знают сами.
Так проедены ролями,
Что условны даже дни.
Им подмостки, будто жизнь,
Маски разные привычны.
Нет, едва ли тема лжи,
И с успехом быть отлично.
В лицедействе всё же есть
Червоточина кошмара.
Радостно воскликнет — Yes!
Премию схватив.
Как мало…
* * *
Любовь — мучительное чувство,
Зря пело оную искусство —
Любовь слабее, уязвимей
Вас делает, реальность мнимой
Предстанет: в розовом тумане.
Бац! — больше ни гроша в кармане.
Вон к солнцу травка потянулась,
В его лучах не обманулась.
Как древо тянется любое
К пространству неба: золотое —
Любовь иную представляет.
О ней никто, увы, не знает
Из нас, живущих во юдоли.
Не жизнь, а роли, роли, роли.
