Нет облаков — отцеженная синь,
Дарующая ныне щедрость мая.
Как быстро пронесётся он, прикинь,
От этого нисколько не страдая.
Ты к скорости привык, она всегда
Сопровождает жизнь, не то уносит
Её… и сам не ведаешь куда.
Привык, что после мая скоро осень.
* * *
Цвирк воробьиный днём заснуть мешает,
Ход яви сильно хочется прервать.
Она не очень балует, играет
С тобой в непонимание опять.
А воробьи резвятся, день весенний,
Как счастье принимая, так бы ты
Сегодняшнее видел воскресенье
Под синевой пространной высоты.
ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ ЧАШ
Индивидуальность наших чаш.
Сколь судьба, повисшая над бездной,
Измениться в следующий час
Может, не представишь даже, бедный.
Мчатся в неизвестность поезда
Мало обоснованных мечтаний.
Наслоились долгие года
Поисков, страстей, огней, метаний.
Всё же индивидуальность чаш
Чувствуешь: определима силой
Неизвестной — от любви до чар —
Или — безголосой перспективой.
Чаша, мощно поднятая к небу,
И другая, брошенная зло
В яму — никогда иначе не было,
Но для всех, коль день стоит, светло.
КАКОЕ СЧАСТЬЕ, ЧТО ЕЩЁ ЖИВОЙ!
(стихотворение в прозе)
-Сижу на рыбалке, один, любуюсь — зелёнкой всякой, рекой, и вдруг думаю: Какое счастье, что ещё живой!
Ему под шестьдесят, и его жизнь не назвать лёгкой: кавторанг, подводник, переживший тяжёлую катастрофу в одном из плаваний, катастрофу, о какой умолчали, а ему перебило обе голени, и долго-долго валялся по госпиталям.
Он был элитой советских войск — и оказался за бортом реальности, когда вышел в отставку: пробовал зарабатывать разным, но потом пенсию прибавили и стало спокойней жить.
Он вырастил двух сыновей.
Он мой двоюродный брат.
А об этой его фразе мне рассказала мама, чаще бывающая в Калуге, где он живёт…
Навещает родных: кто ещё остался.
МИМОЛЁТНОЕ ОЩУЩЕНИЕ
(стихотворение в прозе)
-Такая красота опасна, и я, любуясь дочкой, переживаю за неё — как сложится жизнь… — Говорила маленькая женщина, у которой остановились в Бургасе, показывая фотографии маме.
Подросток тоже видел — действительно красавица.
Ездили в Болгарию в советские годы — море солнца и Чёрное море соединялись в сознание в сплошное ощущение счастья (Щастья — как писали когда-то: более выразительно)…
…близкий к старости, седобородый, много переживший человек вдруг вздрагивает от осознания-ощущения, что этой красавице сейчас под шестьдесят, и, вспомнившееся, мимолётное — равно, как и то, что он никогда не узнает судьбы этой женщины — обжигает чем-то странным, невыразимым.
* * *
Старик протягивает вам
Великолепный одуванчик,
И улыбается, как мальчик,
К природной сути близок сам,
Раз к смерти подошёл впритык,
А одуванчик нежно-дымчат.
А жизни так объём велик,
Что новый не заметит вычет.
* * *
Процесс кусания локтей
С иллюзиями связан тошно.
Ах, ошибиться так возможно,
Коль соблазнительных ломтей
Полно в действительности. Но
Проходят мимо вас узоры,
Как сопоставите которые
С тем, что вновь предлагает дно.
* * *
Метафизические корни,
Объединившие всех нас —
Не зримы, хоть на колокольню
Взбирайся в предрассветный час.
И, тем не менее, конкретны
Они, как дом, и всё, что в нём.
Сама действительность, как вектор,
Свет — направление при том.
ПАРК ДЕТСТВА
(стихотворение в прозе)
Парк детства изрезан траншеями, ограждён дощатыми и матерчатыми заборами, высятся и металлические ограждающие сетки…
По мосткам, что пружинят и прогибаются под шагами, спускаешься в низину, и вместо пруда — когда-то кормили уток, грёб на лодках в детстве, тяжело ворочая вёслами — желтеющая яма, экскаватор, не работающий в данный момент, какие-то непонятные баллоны.
Можешь прочитать табличку, извещающую о том, какие работы здесь ведутся, и когда закончатся, но — зачем?
Иные части парка сквозяще зеленеют в начале мая, белеют сквозные ротонды и беседки, и старик делает китайскую гимнастику, плавно поднимая и опуская руки, странные движения производя ногами.
Мама ведёт мальчишку, воркуют голуби…
Парк маленький, уютный, скоро кончается его пространство — эстрада пуста, рядами стоят лотки, торгующие мороженым и всякой мелочью, и… словно мальчишка, некогда бывший тобою, идёт с отцом, ведя по мелкому песку, каким посыпаны дорожки, длинной палкой…
* * *
Воробьиное влажное утро.
Начинается май — серый цвет
Неба — признаком даден абсурда,
Вариантов реальности нет.
Первомай ныне праздник условный,
Но тепла независимо от
Всё же хочется…
Серый, огромный
Не даёт его нам небосвод.
* * *
Показывала фото дочки —
-Её опасна красота, —
Так говорила… Очень сочно
Сияло небо-высота.
В Бургасе с мамой были — детство
Советское. Болгарский рай.
Красавица на фото. Резво
Проедет прошлого трамвай.
Под шестьдесят теперь должно быть
Той девушке. Как жизнь прошла?
Представить праздно хоть попробуй —
Сам стар, и тяжела душа.
* * *
Мерцательная аритмия —
Название красиво, но
За ним страдания такие,
Что чёрным станет вдруг окно,
Через которое в реальность
Глядишь… Глядишь в который раз?
Болезнь банальность, жизнь банальность,
О чём вести ещё рассказ?
СТРАННОЕ ОЩУЩЕНИЕ
(стихотворение в прозе)
Голубь, совершив плавный разворот в воздухе, сел на плитки парковой дорожки, и пошёл к скамейке, на которой сидели мать с сыном.
Сын глядел, как переливается изумрудно тугая шея, как забавно переваливается голубь…
-Прилетел? — сказала мать птице. — Нет у нас ничего, дорогой, извини.
-Думаешь, просить приземлился?
-Конечно, они всегда подлетают к новым людям, севшим на скамейку.
Навстречу этому голубю шёл другой — коричневый, с белым хвостом, переваливался, толстый.
-Сытые какие, — произнесла мама.
Они возрастные оба: сыну пятьдесят, а матери… Но — бодра, деятельна, не смотря на возраст.
Сын сморит через опушённые ранней майской зеленью ветви, смотрит вверх, где они путаются славно, созидая прихотливый узор, видит, как ещё один голубь садится на фонарный матово-белый шар.
Потом говорят с мамой о родственниках, каких навещала недавно, о возрасте, о болезнях…
Напротив на скамье — очевидно муж с женой, относительно молодые, шарпей их привязан к ножке скамейки, большая бутылка воды прозрачно мерцает на недавно покрашенных досточках, а муж встаёт, отходит говорить по телефону, возвращается, садится, гладит собаку.
Многое можно делать на скамейке — просто отдыхать, выпивать, болтать с приятелем… или с мамой, только ничего таинственного, запредельного, мистического в этом не будет, как не найдёшь оного в банальной повседневности…
…на обратном пути зашли в магазин, купили мороженное, и сын, проводив маму домой, пошёл ещё побродить — дворами, не имея чёткой цели.
На светофоре, ожидая зелёного глаза, вздрогнул, дёрнулся, показалось, когда глянул вверх, видит собственные волосы — растрепавшуюся прядь — а на деле: ветви тополя.
Странное ощущение…
С ним и возвращался домой.
КУДА УХОДЯТ ДУШИ…
(стихотворение в прозе)
Она была жизнерадостна, не смотря на многочисленные болезни, и очень много читала — из старой советской интеллигенции, для какой литература — высокая литература — была стержнем мировосприятия.
Я работал в библиотеке под её началом, хотя отношения начальница-подчинённый не проявились: были вполне дружескими. Я был в курсе её дел: как растила дочку, переживая за неё, как муж, много пивший и ещё больше работавший, свалился с инфарктом, потом оперировали, и проч.
Она была в курсе моих дел.
И никогда не унывала, считая, что кроме смерти всё поправимо.
Она умерла.
За несколько лет до этого похоронила мужа, но ряд лет, выйдя на пенсию, прожила счастливо: дочь закончила престижный вуз, попала на денежную работу, они много путешествовали, дочь была в гражданском брате, и матушка если о чём и сожалела, так только о том, что нету внуков.
А умирала от рака — мучительно, тяжело.
…похороны жарким московским августом на далёком кладбище; ехали долго, из центра Москвы, где двор морга выглядел, как типичный каменный мешок.
Кладбище не большое, и сосны точно рвутся в отцеженную синеву, точно указывают вектор, куда уходят души.
Должны бы уходить.
Так хочется надеяться…
* * *
Парк детства перекопан, пруд
Слит, ну а дно песком желтеет.
Необходимый, верно, труд,
От коего развалом веет.
На лодках грёб, и уток здесь
Кормил, гулял ребёнком с папой,
Что называл мальчишку лапой,
Светился тот от счастья весь.
Ротонды белые блестят,
Беседки, парк уютен дальше.
В его всмотрись опять пейзажи,
Ища былое, будто клад.
* * *
Под сводом черепа в давленье
Молитва плавится свечёй.
Когда-то ведал вдохновенье,
А ныне стар почти, больной.
И могут ли слова молитвы
Хоть как-то дело изменить?
Смерть будет поострее бритвы,
Как перережет жизни нить.
БОЖИЙ ЧАС
Сжатие предельно, цвет пространства
Неопределённый, дальше взрыв.
Взрыв, какого сущность: перспектив
Зарожденье, щедрое богатство
Будущего… Млечного пути
Призрачно-конкретное мерцанье.
И Эфирный остров, что почти
Непостижен: меры пониманья
Яви нами не хватает… Как
Нам не увидать коацервата.
Капелька белка — грядущий факт,
Жизнь взойдёт; сколь в капельке богато
Космос отражается её?
Все дворцы, соборы и музеи,
Войны и леса, герои, звери,
Детский смех… и детский плач ещё.
Всё ли отражается во всём?
Мироздания устройство в клетке,
Человек, тебе родной, в чужом,
Виденном три раза, то есть редко?
От Большого взрыва до сейчас
Промелькнул короткий Божий час.
* * *
Перерастают дружбы, и друг с другом
О чём уже не знают говорить.
Как прежде верят и дождям и вьюгам,
Начав немного по-иному жить.
Другие ракурсы, другие интересы,
Ссор и обид не знали, и порой
Воспоминанье из былого бездны
Блеснёт приятной искрой золотой…
* * *
Голубь, сделавши вираж, сел у скамьи,
Переваливаясь, шел, и отливала
Шея изумрудно: он свои
Важно совершал шаги…
Мерцало
Солнце мая… Голубь сел другой
На фонарный шар… Бульвар слоился
Зеленью, в свеченье золотой
Предзакатном, что казалось милостью.
* * *
Марево, плывущее над степью,
Изгибается игрой огней.
Только свет, и невозможны тени,
Ни к чему вообще игра теней.
Ковыли — султаны мини-войска,
Неподвижны, ожиданья труд.
Марево блистает. Беспокойства
Степь не знает, — люди им живут.
* * *
Вот и дожили, малыш мой, мы до лета —
Лето вечно радужного цвета:
Будем долго мы с тобой гулять,
По ВДНХ, иль по площадкам
Разным, наиграешься во славном
Свете лета — хорошо играть.
Подрастаешь, малышок, так быстро,
Скоро ясно и понятье «было»
Станет — мол, что было, то прошло.
А пока тебе сплошное счастье.
И условно всякое ненастье,
И смеёшься, милый, так светло.
СМЫСЛОВЫЕ ШАРИКИ
(стихотворение в прозе)
Переваливаясь, будто огромная утка, идёт черница, очевидно пожилая, ибо видит её со спины, по бульвару — по серединке его, посыпанной красным мелким гравием.
Под руку её держит тётка в обычной одежде, и передвигаются они медленно, черница опирается на отполированный посох, а на скамейке бульвара расположилась молодёжная компания с пивом: они гогочут: май в начале, жарко, радостно.
Когда монашка проходит мимо них, один из парней окликает её:
-Эй, а если Христос был сыном Бога, чего он смерти-то не избежал, а?
Монашка останавливается, поворачивается к ним, говорит про искупительную жертву, агнца…
Девица, размалёванная и поддатая, громко кричит:
-Слушай, а если Бог такой добрый, зачем сатану-то создал, а?
-Каждый, тем более в молодости, подвержен сумме сомнений… — начинает объяснять монашка, но пожилой человек, видевший её со спины, проходит мимо сцены, устремляясь вперёд, к пересечению разных улиц.
Он много «болел» Богом, но так и не пришёл к отчётливым выводам.
Он вспоминает начало своей прогулки: как всегда, увидав название «Последний переулок», остановился на секунду, ухмыляясь в усы, думая, каково тут жить; потом, когда проходил мимо церкви, в какой в его детстве помещался столь любимый морской музей, думал — не зайти ли сюда, вспоминая милое чучело пингвина у тогдашнего входа, модели…
Но не заходит, идёт на бульвар…
А дальше, перекатывая в сознанье различные смысловые шарики, растворяется в перспективах московских переулков.
ВОСТОЧНАЯ ЭЛЕГИЯ
Узор восточного ковра
Причудлив, как судьбы плетенье,
Красив, как пышное растенье,
Любуешься таким когда.
Шумит базар, кричит ишак,
Пестры, как радуга, халаты.
Меднобородые богаты
Торговцы. Всех богаче шах.
Сыграет ловко Насреддин,
Правителя обманет снова.
На хитроумие и слово
Поставил вряд ли он один.
Поэмы ткутся в тыщи строк,
У царедворцев нравы лисьи.
Когда иной предстанет лысым,
Тогда подходит службе срок.
Коварен и жесток восток,
И мудростью разнообразной
Богат, лелеющий сарказмы
Иных поэтов, чей высок
Когда-то статус был… Жара.
Вода в цене, кричат торговцы.
Всё, горит на солнце,
Как век назад, и как вчера.
Для шаха люди, словно овцы,
И что ни день — их стричь пора.
* * *
Иссечённый меж домами промежуток
Проводами, и полёты птиц.
Небеса не исключают шуток
Над судьбой, не ведая границ.
Оперённые деревья мая —
Нежно-шёлковый листвы отлив.
Вспомнишь это, даже умирая
Перед вспышкой новых перспектив.
ТЕТЕРЕВИНЫЙ БОЙ
Бой тетеревиный на снегу,
Перья цветом вспыхивают чёрным.
Снег изорван, яростно изорван:
Бой за жизнь, желанную врагу,
Нужную любому.
Бой за жизнь.
Дугами изогнуто движенье.
И глядят дремучие деревья
На реальность, что не знает лжи.
ДОПИСАННЫЙ АБЗАЦ
(стихотворение в прозе)
Плёнкой сероватой затянуло майское, игравшее полдня солнце, и — забрызгало, потекло, застучало о подоконник, засияла лёгкая ещё зелень…
…от детской игрушки из шоколадного яйца — киндерсюрприза — тень на столешницу ложилась причудливая, напоминавшая улитку, а сама игрушка была сборной лодочкой.
Свет шёл от монитора, и, оторвавшись, человек видел тонкие нити молний, мгновением магния полосующие небо, и ещё, собиравшийся дописать абзац, и пойти погулять — ползущую громаду, отливавшую фиолетовым, густым.
Дождь усиливался, набирал силы, свёртывались тяжёлые жгуты; ветер шатал деревья, заваривая суп из покуда слабой листвы, и шли теперь сплошные потоки.
Абзац был дописан, оставалось любоваться на дождь.
Жена и малыш вернуться с дачи только завтра.
* * *
Часа своего упорно, будто
Клещ, он ждал, в него вопьётся — в час,
Но работал и готовил — жутко,
Если не придёт — как свет погас.
СТРЯПЧИЕ
Стряпчий с платьем… Со стряпнёю за
Царскою особой — то есть вещи
Царские несёт: текут глаза
Адовым подобострастьем вещим.
Стряпчий из житья — не из Москвы.
А ещё — помощник прокурора.
Спины гнуты, разогнуть, увы,
Смелости не хватит, изо взора
Подхалимство и лакейство не
Вынуть. На Маковского картине
Очевидно суть дана вполне
Чина.
ОТКУДА СИЕ?
(стихотворение в прозе)
Сон плыл, кружил в сознанье — жесток, нелеп: видел себя, разрастающегося от разрушений, что причинял: а крушил дома, деревья, машины; жутко хохотал, довольный, и двое маленьких, сперва следовавших за ним, и будто бы помогавших, убежали в страхе.
А сон наполнял сознанье счастьем вседозволенности, беспредельной яростью, хмелем ложной силы…
Вздёрнулся, вскочил посередь ночи в испуге: откуда сие?
Тихий, мелкий служащий, всеми считаемый добрым, милым, приличным…
Недра психики таят жуткое…
ВАСКО НУНЬЕС ДЕ БАЛЬБОА
… и Нуньес двинулся на Север
С отрядом в пару сотен человек.
Маршрутом долго и упорно следовал,
Поверив — это верный вектор.
И Нуньес де Бальбоа вышел
К простору океана… Как
Он мерно, грандиозно дышит.
Испанский треплет ветром флаг.
Колонию здесь основавши,
Ей правил Нуньес много лет.
Года — подъемлемые чаши
Ко свету, пусть наполнит свет.
Финал судьбы прискорбен будет —
Казнён, в измене обвинён.
Короне был когда-то нужен,
Потом стал бесполезен он.
Конкистадор в красивом шлеме
Панамских на монетах дан.
А времена, что отшумели,
Сокрыли собственную даль.
ПЕРВОГО МАЯ…
(стихотворение в прозе)
-Смотри, сынок, здесь каждый дом индивидуален, каждый имеет своё лицо, и все красивы. А идём мы с тобой по Сретенскому бульвару, входящему в бульварное кольцо, опоясывающее Москву.
Он идёт один — пожилой отец, представляющий, как будет путешествовать с подросшим сынком по городу, как некогда ходил со своим отцом — давно-давно, мальчишкой.
Он говорит сам с собой — пожилой отец, представляя, что будет рассказывать о памятниках Шухову, и о чернеющем дальше за метро старинном Грибоедове.
Малыш сейчас с мамой, на даче, первомай течёт златом и нежной зеленью листвы.
Он проходит Чистопрудным бульваром, сворачивает в трёхколенный Хохловский переулок, где прошло детство его отца, и, оглядывая полуразрушенный, но почему-то не снесённый дом, вздыхает, спускаясь вниз.
* * *
Целостность, как тема янтаря,
Целокупность больше, чем пространство.
Ощущенья: то и это зря
Было — больше не имеет шанса.
В целостности всё освещено
Смысловой оснасткой и значеньем.
Свет весенний чудно льёт в окно,
Знаки счастья дарит свет весенний.
* * *
Янтари, сияющие в небе,
Или золото благих корон.
Душу сможешь обработать нежно,
Чтоб сияла будто небосклон?
Меч Иисуса иссекает скверну,
Коли сможешь пользоваться им.
Снизу отразится то, что сверху,
Эзотерики храня режим.
Да куда там, коль милей торговля,
Ближнего и дальнего обман.
В доме жизни прохудилась кровля,
А и сам не рухнул бы в проран.
МАША И МАЛЫШ
(стихотворение в прозе)
Подлинная трагедия малыша резала по сердцу: мальчишка сел на скамеечку у спортивной площадки, и глаза его наполнялись слезами.
Отец сел рядом.
-Малыш, не расстраивайся, ну, Маша с большими девочками бегает, сейчас поиграют, поедем на другие площадки.
Малыш три дня был с мамой на даче, и сразу, у электрички, сказал: Па, гулять!
-Хорошо, сынок, заедем домой, возьмём самокат и пойдём.
Мать поехала на работу, а они… Они вышли из другого входа метро, откуда малыш не выходил ни разу, пошли дворами, и малыш рассказывал, рассказывал — про дачу, батут, хомяка соседской девочки.
…а на их площадке Маша, с которой так здорово играли, и которая была значительно старше, носилась с девочками, каких обычно не замечала, и хотя и помахала приветственно малышу, но… не отпускали сверстницы.
И вот мальчишка готов плакать.
-Что ты, малыш, нельзя, нельзя… Пойдём пока на другую площадку, девочки эти уйдут скоро, и Маша поедет с нами.
Так и вышло.
Трагедия рассыпалась гроздьями восторженных искр: на другой площадке было полно детворы, и ребятки сначала ловили радужные, переливавшиеся в воздухе мыльные пузыри, а потом, пройдя мимо шатров кустов, оказались у специальных штук, по которым гоняют скейтбордисты, но не было их, не было…
Большие пластмассовые машины, извлечённые из пакета, взлетали в воздух, делали пируэты, шлёпались, не ломаясь.
Маша и малыш ликовали.
Сидевший на дальнем скамейке бородатый мужичок, очевидно мучимый похмельем, останавливал машину, если подкатывала слишком быстро к скамье…
И в девятом часу вернулись домой.
-Вот, — сказал отец в лифте, — и никакой дачи не надо, да?
-Раскрасневшийся малыш счастливо пил воду.
-Вкусая водичка, па!
* * *
Май вытеснил апрель удачный.
…а Кафка рисовал людей
Придавленных неоднозначной
Тяжёлой силой, очень мрачной,
Едва ли любящей детей.
А мой апрель вполне удачно
Сложился, май потёк жарой.
Какой он будет? смотришь мрачно
В грядущее, раз не герой,
И вспоминаешь, как несчастный,
Великий Кафка рисовал
Людей, пред силою безвластных —
Какую вряд ли понимал.
И ничего совсем не ждал.
МАЛЬЧИШКЕ НЕТ ЕЩЁ И ПЯТИ
(стихотворение в прозе)
Первыми пришли с малышом в сад, и, пока переодевал его, мальчишка, вертясь, тыкал пальчиком в стену:
-Па, наси работы, смоти, а!
-Вижу, вижу, сынок. А тебя же не было вчера (май, дача), может эти ты не делал?
-Вон моя, па!
И, соскочив с коленей отца, малыш побежал в пустое, обширное помещение группы, держа в руках пакетик шишек — подарить ребятам.
Никого не было, даже воспитательницы.
Отец заглянул вбольшое пространство: выдвигающиеся кроватки вдвинуты в ячейки, ничего не разбросано ещё.
Потом отец поглядел на работы.
Они были на развитие мелкой моторики, и под большинством красовался маленький ярлычок в виде мороженного и змеилась надпись: Умница.
Под работой его малыша была лупа, и надпись гласила: Внимание.
Стал рассматривать: лист, разделённый на две половины, в одной — яблоки, груши, банан: надо заштриховать было, и у всех малышей было сделано одинаково; а вот в другой половине были крохотные фрукты и требовалось подрисовать листок.
А его малыш просто заштриховал всё, причём вкривь-вкось.
Пожилой отец — мнительный, вечно вибрирующий нервным напряжением — вздрогнул, и тут вошла воспитательница.
-Давно ждёте? — улыбнулась.
-Да нет, — ответил тоже с улыбкой.
И, сказав «пока» уже играющему в одиночестве малышу, пошёл домой.
В голове перекатывались неприятные шарики: как так? такой смышлёный, чудный, активный, подвижный малыш — и такая нелепица работы.
Рассказал жене, всё пережёвывая в мозгу два слова: Что-то не так.
А через какое-то время жена позвонила воспитательнице, услышала: Да, ерунда, новые задания будут, мало ли, отвлекался, он умненький мальчишка. Не заморачивайтесь, в общем.
Пересказала отцу.
Он не смог бы сказать, стало ли ему легче: всё-таки им по пятьдесят, а мальчишке нет ещё и пяти…
* * *
Цветник, разбитый во дворе,
Столь яркие ломти тюльпанов,
Как будто в жизни нет изъянов
О майской солнечной поре.
Цветник в площадку перейдёт,
Пестреет детская площадка.
Игра вкусней, иль шоколадка?
Но нет детей, раз день идёт —
Обыкновенный будний день.
А двор уютен тишиною.
Идёшь как будто не Москвою,
А счастьем, и — не надо дел.
* * *
…а может ждёшь меня, отец,
В слоях, в мирах, в которых ныне
Живёшь, и знаешь суммы линий,
Чьё совершенство — образец
Для мира нашего? Отец,
Ты ждёшь меня? я не узнаю.
А жизнь подтягивает к краю,
И я боюсь, я не мудрец.
Ах, дай мне знак, отец, отец…
ЦВЕТНИК И МАЙСКИЙ ЖУК
(стихотворение в прозе)
Решил обойти недавно отремонтированный, переделанный из общежития дом — стал он светло-красного цвета; решил обойти, свернул, и даже встал: так понравилось…
Во дворике был разбит цветник: аккуратный, горевший майскими тюльпанами -вспомнилось мгновенно: утром, когда вёл малыша в сад, тот встал, восторженно-умилённо сложив ладошки, любуясь тюльпанами — но эти были крупнее, и декоративная трава, змеившаяся между ними, придавала цветнику особенный, милый колорит; и, поднимавшийся немного вверх, играя дорожками переходил он в детскую площадку — стандартную, без оригинальных конструкций, но детей не было — позднее утро будничного дня.
Хотелось постоять, любуясь, думая, как приятно глядеть из окон на маленькое чудо…
Но — шёл дальше, не имея цели, уже не мечтая ни о чём, шёл дальше, и увиденный под ногою на асфальте майский жук точно отсылал к детству, когда ловили на даче их, летающих, а почему этот оказался обездвиженным на сером асфальте — было не понятно.
…ОТО ВСЕГО НА СВЕТЕ
(стихотворение в прозе)
Выбрасывая коробки и свёртки с верхних полок шкафа на кровать, тараторила:
-И тётка позвонила, представляешь? Нашёлся телефон. Она пьяная — тётка, я сейчас бегу, забрать скорее. А — пьяная, всё говорит, говорит…
-Если ты спешишь, зачем этот раскардаш?
Муж, не довольный, предполагал устроиться на кровати с блокнотом, делать записи.
-Я не успела раньше… Мне надо найти, что надеть…
Она скатывалась со стремянки, хватало одно, другое… Её мобильный (вчера, когда выходили из метро, спохватилась, что потеряла смартфон) стоял на зарядке, поминутно издавая пищание, хватала трубку, кричала: Я перезвоню, я не могу…
Опять к свёрткам, потом — раскрывает гладильную доску, вытянув, выхватив какую-то шмотку…
Опять в телефон: Лена, Лена, я бегу…
Он страдает, лёжа на кровати, стараясь записать стихи, он страдает от её сборов, как и всю жизнь, что вряд ли является в ней, в этой жизни, основным, но чуть перейдя за пятьдесят, он почувствовал, как устал ото всего на свете.
И от сборов жены — тоже.
ВОЙНА СО СМЕРТЬЮ
(стихотворение в прозе)
Совершая путь от библиотеки, из миллионокнижья в свою каморку, где признаки быта практически отсутствовали, он, если были деньги, раздавал их нищим.
Он питался чаем и калачом…
Он жил идеями — столь невероятными, что они могли питать плоть: по крайней мере так кажется много лет спустя.
Старый русский философ Фёдоров, быть современниками которого считали за честь Достоевский и Толстой…
Хотя Толстой, раз заглянув в библиотеку, где Фёдоров упорно каталогизировал новые книги, долго бродил меж стеллажей, бросив напоследок: Ненужный хлам!
-Старый дурак! — отозвался Фёдоров, отрываясь.
Самое занятное, что оба правы.
Нет! самое занятное, что в голове человека может зародиться подобное: патрофикация, воскрешение отцов, борьба со смертью, как с основным злом.
… он представлял сине-золотистое напряжение сотен воль! Нет! миллионов воль, какие перестраивают общий порядок вещей, и улыбающиеся отцы, перешедшие за смертную грань, вновь помогают детям, так нуждающимся в их поддержке.
Сумма сияний и надежд, отчаяние погружения в смерть, своеобразный утопизм…
Гигантская эрудиция Фёдорова, скреплявшая всё это.
Тотальное удивление современников: Он всё же умер! ТАК
объявивший войну смерти!
Невероятность образа — старого русского философа Фёдорова.
ПОСМОТРИ, ДОЖДЬ КОНЧИЛСЯ?
(стихотворение в прозе)
Взорвалось, потекло, выхлёстывало из давнишних, ставшими тяжёлыми отношений, и струи дождя, сперва слегка бьющие о подоконник, превратились постепенно в потоки, заваривающие суп из листьев, а дальше…
Ссора мужа и жены длилась на фоне почерневшего неба и сгустившихся дебрей пространства; она тянулась: тяжело, глухо, рокочуще, и хлестало в окно, рассыпалось сотней брызг: точно психология наслаивалась на атмосферное явления, и…
Когда дождь, израсходовав резервы и растратив запасы, заблистал каплями на майской листве, муж, оборвав себя, вдруг сказал тихо:
-Посмотри, дождь кончился? В сад пойду за малышом, потом гулять будем…
И жена, точно вспомнив о времени, подошла к окну, выглянула, высунула руку.
-Ему сапожки надо надеть, — сказала, доставая пакет, вынимая из него резиновые, блестящие.
Муж собирался.
* * *
-Папа, а ты проживёшь
Долго? — Не знаю, малыш.
Он драгоценно-хорош,
Ты пожилой, и кривишь
Рот, размышляя о
Жизни своей, увы.
-Проживу, малыш, ничего!
И нити блеснут любви.
* * *
Мачта телебашни, как стрела
Из окна над «Космосом» видна.
Просто взгляд. Обычные дела
Дня сквозь осознанье — жизнь одна.
Космос от меня не далеко —
Вместе — и гостиница, и тот,
Что стихов даёт мне молоко,
Чёрствый хлеб, креста душистый мёд.
Мачта телебашни — острие
Колет сине-серый пласт небес.
Постоянно ткётся бытие,
Оного всё невозможно без.
ЧЁРНАЯ ВОДА НЕЛЕПОГО СТРАХА
(стихотворение в прозе)
Мельком глянул на мимо проходящего дядьку, и вздрогнул от неожиданности: нос не может быть таким: он выдавался, как у Сирано, распухше-сизый, алкогольный, весь пористый…
Обычный человек, прошедший мимо по дорожке парка, но этот нос…
Показалось, собралось, сфокусировалось: отделяется, гуляет один, начальствует…
Бр-р-р…
Не знаешь, что и когда может садануть по сети сознанья, как толстый сом прошибив его, впустив чёрную воду нелепого страха.
ЧЕЛОВЕК ЧИТАЮЩИЙ
(стихотворение в прозе)
Человек, склонившийся над объёмным томом; человек, листающий брошюру, или уткнувшийся в газету, или читающий с полей монитора…
Человек читающий — видоизменённый тип, иначе воспринимающий реальность.
Сверкающие поля гуманитарных текстов, пространства художественности, встающие со страниц персонажи, начинающие жить среди нас; космос книг…
Подросток, воспринявший книжный мир так, будто реального не существует.
Пожилой литератор, живший сорок лет чтением и сочинительством, и — потерявший смыслы — и того, и другого.
Пласты научной литературы, объясняющие схемы и условья мирозданья; глыбы философских текстов, что прокатятся по сознанию привлекательно, тяжело, давяще.
Без чтения — человек убивающий, человек алчный, обрастающий шкурой…
С чтением… Но… кого оно застраховало от пороков, душевной грязи, утеснения ближнего?
И, тем не менее, только человек читающий изменяет реальность к лучшему…
КТО КУСАЕТСЯ?
(стихотворение в прозе)
Строил из конструктора дом, а отец, сидя по-турецки на полу, собирал из другого конструктора, маленькие тележки, и на них подвозил к дому хрюшек…
-Хрюши не куаются, да, папа?
-Нет, малыш, не кусаются. А паук твой вчерашний развалился.
Вчера малыш собирал из конструктора, которым теперь распоряжался отец, паука.
-А почему, па?
-Большой очень был, наверно.
-А паук куается?
-Нет, малыш, редко какие пауки могут укусить.
-А муха?
-Нет, кусаются пчёлы, осы…
-А зеи?
-Змеи — да. Они могут сильно укусить.
-Могут так? — и малыш сделал движение вперёд.
-Да. Можно умереть.
-Сосем?
-Да, сынок. Но мы живём там, где змеи — редкость. И они видят только движущееся. Встретился со змеёй — замри, и проползёт мимо.
-Я заму, па!
О, это нежное искажение речи! радужные шарики звука, выдуваемые малышом!
Утро мая было светлым, влажным — ночью лил дождь, и пока не шли гулять, ждали, когда на площадке появятся знакомые малыши.
* * *
Меч о щит ударит, высекая
Искры, увернётся ловко галл.
Стадион взревёт, перекипая
Пеной страсти. Стадион не мал.
Стих ложится в тему дня, — отвлёкся,
Глянувши в окно поэт, пока
Галл на меч нарвался.
Льётся солнце,
Озарив мир смерти и стиха.
ЧИТАЕТ КЛАССИКА
(стихотворение в прозе)
Крупнотелый старик, лысоголовый, с хлопьями белых волос читает на скамейке детской площадки Пушкина; он читает его двум… пожилым дамам, одна из которых очевидно его жена, вторая сидела до них, гадала кроссворд.
Старик читает громко, с восторгами, с выражением, но по книжке, то приближая её к очкам, то удаляя.
Пожилой поэт крутит на карусели малыша своего и девочку Машу из соседнего дома, с которой дружит малыш, а вместе — гоняют по площадкам.
Майское солнце расплавом течёт на зелень, одуванчики, бесконечно-разнообразное движение жизни, на детей, взрослых, на пожилого поэта, думающего о своей не сложившейся судьбе, на старика, вдохновенно читающего классика…
* * *
Тяжёлый морок бытия…
Но прошлое припоминаешь,
Когда задумчиво гуляешь,
Как счастье. Значит, был и я
Когда-то счастлив — я видал
Стихов мерцанье золотые.
И лабиринты не простые
Порою преодолевал.
Тяжёлый морок бытия.
Сегодняшнее наползает
Свинцовым небом, и пугает
Витком обычного житья.
Опять черёмуха цветёт,
И нам сулит похолоданье.
Жаль, истин долгое исканье
К усталости густой ведёт.
* * *
Ребёнку сказку на ночь, а затем
Сам растворишься в чёрных водах ночи.
Путь к счастью много может быть короче,
Чем созиданье сложноватых схем.
Сон даст мерцанье золотых полей,
И сказки вдруг представит панорамы
Играющих, как детвора, огней.
И будто ирреальны наши драмы.
СТАРАЯ, МЕРЗКАЯ…
(стихотворение в прозе)
Худая, страшная, как смерть старуха, на палку опираясь, медленно идёт к пожилому отцу, что курит, отойдя за предел детской площадки, пока малыш его носится с девочкой-подружкой; а только что они носились с горы — в этом дворе пласты земли идут вверх, к общежитию, и, забравшись, можно слетать вниз…
Отец следил, чтобы не потоптали майские ростки.
Старуха идёт к нему — упорно, тупо…
-У меня к вам замечание. — Она становится рядом. — А? громче! я глухая…
-Что вам надо?
-Вы бегали с горы — мы детей гоняем, а вы-то пожилой…
-Мы не топтали ваших насаждений.
-Вы бегали с горы, значит топтали. Мы детей гоняем, а вы…
Он начинает закипать.
Старуха бухтит:
-Если бы вы посадили хоть что-то…
Он много сделал в жизни.
Он кидает окурок в урну.
-Пошли ребятки, — кричит, и они бегут к самокатом, брошенным у скамейки.
-Вот и идите с Богом…
Он оборачивается.
-Если бы с Богом, — говорит громко, — не кричала бы тут на детей. Пошли ребята.
Она что-то ещё гудит им в спину — старая, мерзкая, всю жизнь, вероятно, с кем-то ругавшаяся.
Детишки бегут вдоль большого дома, затем — свернуть, и — на другую площадку.
Отец малыша, поспешая за ними, вспоминает утверждение одного философа: в старости человек умнее и добрее, и думает, как тот был не прав.
* * *
Социализма больше нет, Твардовский,
Маркс не в цене. Капитализм свиреп.
Хоть словно прежде воздух августовский
Питателен, как свежий чёрный хлеб.
Поэзия не надобна. И деньги
Одни значенье имут. А народ
Стал населеньем. На какой ступеньке
Развитья мы — никто не разберёт.
Твардовский, представляете такое
Из своего сплошного далека?
Ещё живём, запутавшись, земное
Ценя превыше высшего стиха.
ИЗ ИСТОРИИ СОЮЗА
1
По обкомам посланы гонцы.
Семичастный — ас интриг верчёных.
Брежнев простоват. Не мудрецы
Все, — их мир из пышных, золочёных.
Вот на базе КГБ в горах
Семичастный и Шелепин новости
Обсуждают, пусть они горчат,
Тут — не упустить любой подробности.
С отпуском определился Хрущ,
Стягиваться всем в Москву пристало.
Всё без шума сделать, даже хруст
Не сопровождал бы с пьедестала
Низверженье первого, коль всё
Ныне отработано: спецслужбы
И войска: и власть им всей красой
Отворится: одного и нужно.
2
С Машитовым выходит на балкон,
Покуривая, Брежнев — обсуждает
Детали восхождения на трон.
Успех покуда матово мерцает.
Шелепин, к власти рвущийся, как бес,
Считает: Лёня нам переходная
Фигура. У любого интерес
Козырный. Власть извечно золотая.
Игнатов с Воробьёвым говорит
На лестнице — богатый санаторий,
А лестница белеет — славный вид.
А для маневра мало траекторий,
И ошибиться в действиях весьма
Чревато.
Ждут хрущёвского отъезда
В Пицунду, разоривши закрома
Интриги, и готовя дальше бездны.
* * *
Поместье Черчилля размером
Кремлю не уступало, как
Мог демократом быть? он сферам
Иным доверен…
Мощный танк
Его политики… Обилье
Судьбы, с которой рядом — трон.
…депрессии тугие крылья,
Триумфов золотистый сон
