Уленшпигеля колпак с одной
Стороны, с другой трактат громоздкий —
Засорит изрядно дебри мозга
Богословской острою трухой.
Посредине, как гора, собор,
Готикой игольчатой прошитый.
Что узнаешь, человек, собой,
Тем и будешь — нежный ли, сердитый…
* * *
Лиц не видно, краски тусклы,
стёрто старое былое.
А считал, что жить искусство,
знать, искусство больно злое.
Иль, не овладел подобным?
Время катится под горку.
День дан солнечным и бодрым,
настроение негодным.
Отчего? не понимаешь.
Время движется скачками.
Детство промелькнуло, знаешь,
счастье поднято на знамя
было… Что теперь? узоры
зрелости однообразны.
Или старость? много сора
в голове. Так несуразно.
* * *
Кружево снежное, но
чёрное, соткано мартом,
вроде красиво оно,
данное, в общем, стандартом.
Если учесть, что один
мартовский день остаётся,
кружево это хотим
сдать поскорей в лавку солнца.
ЛАВКА СОЛНЦА
В лавке солнца можно света
Одолжить.
Представляю! лавка эта
И даёт нам право жить.
Без неё — куда податься?
Никуда.
Только свет дан, как богатство,
Господа.
* * *
Моменты сопричастности всему —
В тебе шумят восточные базары,
Ты никакую не увидишь тьму,
Но бирюзой горящие мазары.
Сколь ожерельем космоса сейчас
Ты опьянён? Но трезвость сокровенна.
И вот тогда ты ощущаешь связь
С пульсирующей данностью вселенной.
ФРАКЦИОННЫЕ ТРЕНИЯ
(стихотворение в прозе)
У партии Наглости и партии Большого Хапка серьёзные фракционные трения: вторые считают, что вполне можно действовать открыто, ибо биомасса всё равно ничего не сможет противопоставить нахрапу и напору самых агрессивных и алчных — то есть лучших — представителей общества, а партия Наглость утверждает, что стоит ловко камуфлировать собственное обогащение — или что может случиться.
-Лопухи! — орёт мордастый, из Большого Хапка с трибуны в зале, сверкающим лаком дорогой мебели. — Что случится-то? Кто нам помешает, или хотя бы возразит? Наши счета им недоступны, банки не подконтрольны. Налоги мы задвинули такие, что пальчики оближешь.
-Сами вы лопухи! — Кричит представитель Наглости — Вдруг котёл взорвётся? Бедность-то биомассы зашкаливает.
-Чушь какая! Пусть зашкаливает! Войска мы хорошо финансируем, спецслужбы давно наши, всё отслеживают, оппозиция — бумажная, а другую мы убьём. Всё спокойно.
Они спорят — но довольны спором, лица их лоснятся, действительность великолепна, ничего не грозит.
Партия Совесть разгромлена, а о чести и порядочности не помнят даже некогда бодрые писаки.
И других партий нет в стране.
Она полностью захвачена представителями двумя партий.
Биомасса копошится внизу, ищет еду…
ВЫГЛЯДЫВАНЬЕ ИЗ СВОЕЙ БЕЗДНЫ
(стихотворение в прозе)
-И, если не секрет, как чувствуешь себя в шестьдесят?
-А как и в пятьдесят примерно. Только больше всего болит. И — понимаешь, насколько пора готовиться к смерти.
-А я всегда считал, что после пятидесяти жизни нет.
-Разубедился?
-Да не очень… — И смеётся… — Ладно.
У каждого внутри телесного мешка, привычного до избытка, достаточно обвалов и взлётов, и очень много непонимания процесса жизни, точно зашифрованного, но… любой разговор, даже и такой, поздравительный сначала — выглядывание из себя, из своей бездны.
Чуть легче становится.
Правда, на пять минут.
* * *
Могильную плиту представил: надпись:
Поэт — его фамилия и проч.
Тоска взяла, прошёл по сердцу надфель,
Внезапно в день вошла, чернея, ночь.
Писал, писал. Печатался. Он мало
Известен. Денег — крохи. Крошка сын.
Отец заплакал, будто жизнь пропала,
заплакал — пожилой, не без причин.
* * *
Очень вялая, как старый клоун
Не поднимет настроения капель.
В снег март очень плотно окантован,
Сбита времени как будто цель.
Ручейков зигзагам не пробиться
К бурности, всё дадено вот так.
Всё же сжился с ролью очевидца
в пятьдесят, и не совсем дурак.
НОВЫЕ ВИНА НЕ НАЛИТЬ В ТАКИЕ МЕХИ…
(стихотворение в прозе)
Кто рассчитал время на светофоре именно вот так?
Согбенная бабка, постукивая стёртым костылём, едва успевает перейти, чертыхающийся водитель иномарки, всё же пропустив, газует резко.
Все тащат вербочки: красные стебельки и серо-белые, нежные барашки: покупают в церквях, в ларьках около церквей, хотя горы снега настолько не соответствуют первому апреля, что депрессия логична, как седина небес.
Покупают, несут в сумках, в свёртках, стоят на светофорах, идут домой…
Страстная будет самой заурядной: даже не в смысле жареного мяса. колбасы, пирогов — а в плане обычной суеты и ругани, резкости, поедания друг друга…
Ешьте, что хотите, но — не друг друга…
Идёт наоборот — давно, закоснело, логично.
Кто рассчитал время на светофоре так, что старики не успевают?
Почему наверх, к власти, продираются худшее, играя на пороках человеческого состава?
Праздные вопросы, обращённые к седым небесам, не подразумевающим ответов…
Просто человек, за короткое время так перестроивший психику свою, что стал уже не совсем человеком — или совсем не человеком: Иисус Христос — давно сказочный персонаж для нас, опутанной массой пустых легенд и кривых толкований.
Есть дело только до дела: как это здорово зарабатывать деньги!
Как роскошно сияет реклама!
Ура! какой яркий мир…
Люди с уныло-серыми лицам и, с глазами, напоминающими дохлых устриц тащат вербочки, соблюдая традицию столь обветшалую, что и новые вина не налить в те мехи…
Но бабка всё же успела перейти — жизнь её продлилась чуть-чуть.
* * *
Увлекательное дело
Делать деньги:
Хитрость развивает, алчность,
Превращает в динозавров,
Да, под речи про державность
Много хапнем… Даже завтра.
Увлекательное дело
Делать деньги —
Вас от мягкости уводит,
Человечности тем паче.
А кому нужны: уродливы,
Как отметки неудачи.
* * *
Вербочки несут старухи,
Молодые их несут.
До Христова ли им духа?
Лишь традиции маршрут.
До Христова ли им дела?
Иудеи жаркий край,
Где Христа страдает тело.
Сыне Божий, погибай! —
Мы понять тебя не сможем,
Всё к формальности сведём.
Вербочки приятны… Что же?
Вот их и домой несём.
ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ
(стихотворение в прозе)
Вихрь завернулся столбообразный, играя чернотой с золотисто-багровыми просверками, и молодую девушку, точно с корнем вырвало из жизни: её вопрошали зыбкие голоса: руки? ноги? глаза?
Очнувшись слепой, она, зная дорогу наизусть, ковыляла до дома, и там ждал её незнакомец: он был прозрачен, точно прошит золотым сиянием.
-Я… — дальше следовало имя знаменитого святого…
Скудный быт, деревянный дом, работящий муж, соседи.
Одной предсказала астму, другой — мёртворождённого младенца.
Сарафанное радио заработало на всех оборотах — к слепой девушки шли, ехали, потом люди сливались в потоки…
…говорили, что все спецслужбы страны работали на неё, собирая данные, снабжая информацией; были свидетельства знаменитых писателей, актёров, режиссёров, врачей — мол, действительно, силой обладала необыкновенной…
Прозрачный, золотистый святой всегда был с нею, но никто не видел его.
В саду зрели золотые яблоки, и помощники, каких у неё было хоть отбавляй, собирали роскошные урожаи.
* * *
В зигзагах красных времена…
Вчера я встретил незнакомца,
Смотревшего на шарик солнца,
Потом сказавшего: хана…
И — остро глянул на меня,
Змеиные глаза чернели.
Зажмурился я. Жизнь одна.
И ею дни мои болели.
Когда раскрыл глаза, пропал
Мой незнакомец. Было страшно.
Плыла в зигзагах чёрных башня,
Страшнее черноты зеркал.
* * *
Продукты питания, плюс
Доски — блестят полировкой,
Тем и живём.
Материальности страшен груз,
И тащим его со сноровкой,
Ещё от успеха поём.
* * *
Никогда ничего не планируйте. Платаны шумят,
Листья не знают планов, кора тем паче.
День — капля природы, красоты капля сад.
Никогда ничего не планируйте, не дождётесь удачи.
Старый китайский поэт возле пруда сидит,
Карпы всплывают, покинувши недра чёрные.
Разное соединяется, мешается колорит
Сложных жизни картин, а краски бывают ли вздорные?
В общем, не планируйте ничего никогда,
получите улыбку Чешира кота.
* * *
Шагрень сжимается, твои
желания не исполняя.
Портрет стареет, и слои
лица ужасно искажая,
пугает грешного едва ль.
Шагрень сжимается. Жизнь тает.
И о расплате вам печаль
сознанье солью разъедает.
ДИПТИХ ОБ УЛЫБКЕ
1
Шиповник красный.
Ягод из
Отвар полезен. Это точно.
Кот улыбается. И жизнь
Смешна, пусть даже раскурочена.
Шиповника цветенье вдруг
Поэта-мистика пугает,
Как воспаленье, но испуг
Улыбкою кота растает.
Иллюзии — улыбка то ж
Растаивают очень просто.
Напрасно будущего ждёшь,
Шип может уколоть так остро.
2
Надежда ваша есть улыбка
Кота Чеширского — вот-вот
Она растает, всё так зыбко,
И много сгустков разных воль.
И планы ваши то ж улыбка,
заложники чужой игры,
Жизнь понимаем мы не шибко.
И больно от судьбы-иглы.
* * *
Жизнь процесс отъёма жизни просто.
Сколь Иова образ опроверг
Это утверждение? Но проза
Яви, скучный вторник, иль четверг
Подтверждают оное серьёзно.
Жизнь процесс отъёма жизни есть.
Грустно март сочится, больно розно
С радостью, — она порой, как весть.
* * *
Старуха, палкою стуча
На красный дёрнулась, и парень.
Зелёный брызнул: ярый пламень
Свободы. Счастья! Ча-ча-ча,
Так парень напевает сей.
Спешит и дядька красномордый.
Красотка, вид надменно-гордый,
Философ с массою идей.
И все равны. И худ апрель
В начале, очень много грязи.
Но солнце пишет акварель,
С грядущим обозначив связи.
РАССОЛЬНИК
(стихотворение в прозе)
-Сначала картошку, сынок. Мало порезал, наверно.
-Да хватит, мам.
-Два солёных огурца натри на тёрке, но это в конце. Картошку, две горсти овсянки, перловка кончилась давно. И минут пятнадцать пусть кипит. Будет рассольник.
-Хорошо, ма. Иди ложись.
Она уходит в свою комнату.
Она старая, мучит давление, скачет постоянно.
Он пожилой — безбытный, безденежный поэт, погружённый в капсулу свою, как в проклятье.
Он засыпает картошку, овсянку, и ложится на кухонную тахту сочинять никому не нужный стишок.
МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ
Рукав Центавра и рукав Стрельца,
Диск, и ядро, и пролитое млеко.
Легенда древнегреческая лепа
Историю давала для мальца
Двенадцати, что мифами болел.
О! Млечный путь! за бездной снова бездна.
Пространство бесконечно интересно,
Хотя бы бесконечной суммой тел.
Ядро — сгущенье, рукава блестят,
Переливаясь драгоценной пылью.
Планет разбитый грандиозный сад,
Он весь пронизан своеродной былью.
Летит Земля, как велика она!
И как мала, когда считать по сути.
Ты сам так мал, что бедный ум пасует
Пред млечной силой — что за глубина!
Огромности взыскующий — её
не может получить.
Анданте Данте
Звучит из мира — не представить даже
Такой тебе, не посетить ещё.
Сороковая Моцарта дана
Миров астральных цифровым сгущеньем.
И смерть быть проводницею должна
К столь мало представляемым лученьям.
КАК И ЖИЗНЬ
1
Уволившись со службы, утром
Полы мыл, раковину тёр,
Плиту…Жизнь чувствовал абсурдом,
Для оной прост, вот если бы хитёр.
Жить есть на что… Плиту мыть надоело
И раковину, всё же мыл полы,
Проваливаясь — адовое дело! —
В ту пустоту, где не найти углы.
2
(стихотворение в прозе)
Тридцать с гаком лет ходил на службу — маялся, тяготился. Уволился, — мы проживём, сказала мама. Себе оправдание находил: поэт, мол, много печатают. Однако, встав в первый, свободный от службы день, ухнул в такую пустоту.
Стал мыть полы, потом тёр раковину, плиту, делал медленно, чтобы время быстрее шло.
Годы — утром — так.
Потом — раковина и плита надоели.
Остались полы. Затем стало шалить давление, превратив и мытьё полов в муку.
А что? можно и так описать жизнь, коли стихи всё равно ушли в песок.
Как и жизнь.
МНИТЕЛЬНОСТЬ
(стихотворение в прозе)
Толстый седой сосед прошёл мимо, не ответив на приветствие.
Странно стало.
Вчера, когда гулял с малышом на площадке, бабушка малышки соседки жаловалась: Коляску у нас украли, представляете? В дворницкой замок вскрыли, и… Думаем — сосед ваш.
Он обалдел.
-Это какой?
-Лёнька этот. Поругались с ним из-за машины, где ставит, и отомстил так. Коляска сорок тысяч стоит.
Не поверил.
На другой день видел милицию с соседкой, но соседа не дождался.
И почему тот прошёл, не ответив на приветствие?
Ужасно из каких нелепостей делается мозаика жизни, ужасно.
ШЛА СТРАСТНАЯ НЕДЕЛЯ
(стихотворение в прозе)
Отбросив лопатку, который скалывал лёд с детской площадки, малыш с криком: Киска, киска! — кинулся за тощей пегой кошкой, взлетевшей на сугроб, соскользнувшей вниз, забравшейся под машину.
Малыш остановился, расстроено обернулся к отцу:
-Папа, я хотел киску…
-Малыш, ты не поймаешь её, она ещё и оцарапать может.
-Я хотел взять домой.
-Что ты, малыш, это невозможно — она всё побьёт и не будет жить с нами. Она же живёт на улице.
-А ей не холодно?
Начало апреля было вполне зимним, и снег — буро-грязный, ноздреватый, чёрно-изодранный — был уродлив.
-Нет, сынок. Она греется. Вон видишь в доме отверстие? она прячется там, и ей тепло.
Малыш успокоился, вновь подхватил лопату, и стал дальше скалывать слои льда.
Шла Страстная неделя.
* * *
Хороший мальчик чистит снег,
Плохой ему мешает.
Как так? совсем не понимает
Труд полюбивший кроха-человек.
Потом они врастут в другую жизнь,
Не факт, что станет гадиной мешавший,
И превосходным чистивший: трюизм
Таков обыкновенной жизни нашей.
* * *
И последние станут первыми…
К современным поэтам тоже
Применимо, коль всходят ничтожества,
И затёрты творящие перлы.
* * *
«Дефлорация» — Авсония центон.
И пикантна тема, столь от жизни.
Действует самец умело — он
Разрывает плоть, к посеву призван.
Красота? да ладно вам. Всего
Физиологичные триумфы.
Кровь и стоны. Больше ничего.
(В колумбариях со прахом урны).
Женщина теперь. Хотя восторг
Не испытан, — узнал мужчина
Оный…
Загорается восток.
Для восхода есть всегда причина.
НЕДРА РОЯЛЯ
(стихотворение в прозе)
Вскрытые недра рояля, ясные настройщику, как хирургу ясна физиология тела… где боль, мешающая звуку? Колки, механизмы, натяжки: материальное хранилище звукового вещества; инструменты готовы к работе; любовь к ней входит золотистым стержнем в сознание. Медленная красота плавных движений, возрождение устройства, готового дарить звуки, в каких сгустились неведомые нам астральные пространства.
* * *
Витки змеи, обманный финт,
но маленький мангуст сильнее.
Со смертью невозможен флирт,
и бой не тянет на идею.
Рванула кобра вбок,- мангуст,
в прыжке перевернувшись, шею
Ей прокусил, и лёгкий хруст.
Тут не выигрывают змеи…
ПРОСНУТЬСЯ САМИМ СОБОЙ…
(стихопроза)
Человек, обогнавший в кружение метели, в серебре январском, был отцом, был очень похож на отца.
Я догоню тебя, отец, всё станет ясно, наконец.
Он догнал человека в кожаной скрипучей куртке, которую мама привезла много-много лет назад из командировки в Польшу; он зашёл вперёд, чтобы убедиться (хотя и так знал это), что человек сей не мог быть давно умершим отцом, но — просто похож на него конституцией, походкой, одеждой.
Зачем так рано умер ты, отец? зачем так было? что за чёрный, грозный собор встаёт? я вовсе не мудрец, и понимаю — мне меняться поздно. Я в том же возрасте, отец, в каком ты умер. Снег пушит. Бела бумага. И под ногами непонятный ком. И в старый храм войти нужна отвага.
Неоготический, громоздкий, с щелями света в стрельчатых окнам, выросший в сердцевине переулка. А для чего внезапно вырос? как будто переулку минус…
Наметённый на ступени снег.
…а за вратами страшный грохот: штанги взмывают вверх, и падают, стукаясь о помост, роняются гантели, гири…
Тренер, с торсом, перевитым мышцами, подошёл к нему.
-Хотите позаниматься?
-Я думал совсем о другом!
-А… это… Тут давно нет собора.
Акустика громоздка, тяжела.
Атлеты бродят, кругом — никакой религиозной атрибутики, сияют высокие зеркала, отражая тела разной степени натренированности.
…атлеты бродят, никакой религии, метель гудит за окнами, бела,
гудит, звучат её колокола,
и есть в них нечто важное, великое.
С отцом не встретился, и не в собор
попал — в зал атлетический…
Светает —
ну а проснёшься ли самим собой —
никто не знает.
ЗМЕИНЫЙ ДОЖДЬ
(стихотворение в прозе)
Змеиные дождь, коварный, весь воздух его — как трава: жалит, не убивая, отвратительный в апреле…
Дикий, рваный грай несётся с берёз возле красного, как огонь, храма: грозный, предупреждающий… о чём?
Не заходите сюда? Столкнётесь с таким обилием лжи, что захлебнётся душа?
Или — не проходите мимо?
Три бомжа — сиво-бородатые, гундосящие — пьют на скамейке сквера, разбитого возле храма.
Змеиный дождь сворачивается, уходя в воздух, как в траву.
Страстной вторник не отмечен ничем.
* * *
С крыши взлетают голуби.
Бледное небо апреля.
Снег ноздревато-бурый,
Сбиты реальности цели.
Худо дана Страстная,
Или уродство погоды,
Столь неуютной ныне,
На нас опускает своды,
Дабы вспомнили бурый
Цвет суеты и денег.
Бурый — он цвет греха
Что же тут делать…
МОГУЩИЙ, КАПРИЗНЫЙ…
1
Могущий так много и капризный,
Пальцем ткнёт, и скажет слово он —
И ничтожный человечек признан
Будет лидером, а голос — звон.
В очередь к нему, но он — капризен.
Тот мечтал о славе золотой,
Слышит: Худоба! — и вот зализан
Возвращается домой с бедой.
Так со всеми: мне нужна лопата,
Телескоп дают, что делать с ним?
Путаница яростна, богата,
И нелеп наш жизненный режим.
2
(стихотворение в прозе)
Могущий многое, он капризен, своенравен, своеволен, и…
Слава! он ткнёт пальцем в совершенное ничтожество, и тот становится знаменит.
Власть, — слышит алчный пузан, и вскоре оказывается на троне, чтобы пожирать и деньги, и судьбы людские.
Очередь к могущему велика и пестра, люди толпятся, шумят, каждый таит в себе надежду, как заветное зерно.
Сей, мечтавший о капитале, слышит: Худоба, и, удручённый, возвращается домой, тая на глазах.
Этот мечтал и вправе был думать, что мечты его не безосновательны, о научных достижениях, а слышит — Лопата… и тащится, потеряв куль надежд, безнадёжно копать грядки.
Как распределяются дары сии?
Никто не знает.
Никто не видел дающего.
Но каждый ощущал на себе его капризный, насмешливый нрав.
А МАЛЫШ УЖЕ СПАЛ
(стихотворение в прозе)
Шаля и прыгая, вернувшийся с матерью малыш в шутку бодал отца, и попал по очкам — единственно удобным очкам очень близорукого человека: упали, вылетело стекло.
Малыш, растущий в капсуле тепла, замер от криков; отец ползал по полу, ища крошечный винтик, и в глаза лезли серые сгустки пыли около высокой тумбы в коридоре.
-Мы же просили вести себя хорошо! — повторяла мать.
-Я больше не буду! — твердил, как заведённый, плача, малыш.
Отец прикручивал уже винтик, вправлял стекло.
-Сейчас обедаешь, — сказал он жёстко, подло зная сладость гнева, — и спать, как в саду!
Малыш вернулся от врача.
Его выписали.
Он ел, судорожно хлюпая, потом безропотно, покорно, пошёл к кровати, разделся.
Отец читал ему сказку, чувствуя, как самому становится неудобно за вспышку гнева, чувствуя суммой столь многое, что…
А малыш уже спал.
* * *
Стенька и Пугач с одною
Стороны, с другою Нил
Сорский — код сокрыт, не скрою,
Русской святости и сил.
Как блаженный Лобачевский.
Ломоносов, как борец,
Или — рудокоп, и — резкий,
даже грубый, наконец.
Так, весны нежней Чайковский.
Из библейских сверх-пластов
Достоевский, и толстовский
яростный порыв таков.
Тороват купчины рыжий,
бородат, мошна важна.
С хитростью отменной, лисьей
Церковь сделалась грешна.
Век пятнадцатый соборный,
Как Рублёва нам постичь?
Скоморох, по сути, скорбной
Песней, ум вам рад палить.
Восемнадцатый шикарный
Век — балы да парики.
А в низинах — день базарный.
Запах чудный от реки.
Нагноение — прорвётся
Яростью известных дел.
Матросня стреляет в солнце,
Груды наваливши тел.
Души вверх всегда тянуло,
Грязь внизу всегда густа.
Так и жили. Много гула.
Много дарит высота.
* * *
Рисковали, вскрывая трупы —
Был запрет, кто нарушит — казнь.
Отрицать дерзновение глупо,
И почти преступен сарказм.
Дерзновение, знанье дающее,
Ныне оным богаче мы.
Неизвестности дозы, несущие
Шаровые заряды потьмы,
Разрушали, вскрывавшие трупы.
Но психический дерзких состав
Не представить, и пробовать глупо,
И, стараясь, ты будешь не прав.
* * *
Инфекции, бактерии, грибки —
Коррекция действительности нашей,
Когда мы злонамеренны, грубы,
Узнаем силы оных полной чашей.
А не фантазии сие твои:
Тут доказательств нет, и быть не может.
Действительности разные слои
Сознание твоё весьма тревожат.
* * *
Пласты действительности древней…
Как в представленье нашем от-
свет могут обрести? Плачевный
Ответ. Сегодняшним живёт
Любой, представить не способен
Изобретение огня
И колеса. Как путь подробен
Был, тяжек сколь в пределах дня.
Как открывали силу семя
И речи? Колдовство и проч.
И ясно, наравне со всеми
Я не пойму. Там будто ночь.
* * *
Раскисает, расползается, что ткань
Снег в апреле — вяло, очень слабо.
А весна уже желанна так,
Что желанья велики масштабы.
Время моментально, и оно
Замедленью тусклому подвластно.
Уточнить реально не дано
Механизмы жизни, что согласно
С разными законами трудясь,
Вечно производят темы жизни.
С прошлым обоснованная связь,
Будущего нам дарует призмы.
