Георгий

Пятница, начало марта.

Я смотрел на экран. Через верх интернет-страницы горизонтально тянулась яркая фиолетовая полоса.
«Мои увлечения» — прочитал я. В скобках — музыка, кино, искусство, книги. Так, это мы пропустим. В знаки зодиака я не верю, размеры мои вам ни к чему, а вот фотография моя неплохо получилась. Даже очень. Нормальное такое фото. Мужественное лицо с усталыми глазами. Короткие волосы. Легкая четырехдневная небритость. Ну а что, почему бы и нет? Людке она нравится. Как она от этой небритости млеет. Прислонится, бывало, бюстом и никакой силой ее от моего лица не оторвешь.
Я щелкнул по кнопке «сохранить».
Нет, без перечисления этих увлечений не хочет он меня регистрировать. Вот ведь незадача. Нет у меня увлечений, сплошная работа.
Плитку я класть умею. Обои там поклеить. Полы перестелить. Если не штучный паркет, конечно. С сомом вот разговариваю. С рыбой, Георгием.
Я повернул голову и посмотрел на стоявший на подоконнике аквариум. Аквариум был старый, и подоконник был старый, ветхой и обшарпанной была стена передо мной, за мной и вообще — все вокруг меня было древним, скрипело, шаталось, с потолка без конца сыпалась какая-то труха, собираясь на мебели, на полу, на диване. Ее уже столько сверху насыпалось, как будто надо мной был склад этой самой трухи, и он постоянно пополнялся.
Сквозь нечистое зеленое стекло аквариума, за окном, прямо через улицу, виднелся строящийся дом. Я видел, как по самому верху стены копошатся фигурки строителей, а над ними нависает стрела крана. Георгий плавно сместился выше, поднялся над стеной торчавшего из водорослей игрушечного замка, и закрыл собой кран. Теперь фигурки тянули руки прямо к бледному соминому животу, словно молились огромному, опускающемуся на них с неба, божеству. Одна из них запрыгала, зажестикулировала, сом перевернулся набок, и из под него полезла опускаемая краном плита.
Стройте, стройте, мысленно подтолкнул я строителей. Сколько же можно вас ждать? Грозились еще в конце позапрошлого года нас туда переселить. И в конце прошлого об этом говорили. И в этом уже целых четыре раза обещали, благодетели вы наши.
Георгий шевельнул плавниками и стал медленно опускаться вниз, закрывая собой благодетелей, пока от тех не остались только короткие палочки ног. Я посмотрел на темный рыбий бок, перевел взгляд на голову.
Черт его знает, что у него там происходит в этой его усатой голове. Жабрами шевелит, рот большой и скользкий. Совсем как у той девицы, как ее там звали? Я повернулся к экрану, вспомнив, зачем я здесь.
Подумал и, не торопясь, заполнил оставшиеся пункты. Сохранил.
Так, вот и первая претендентка. Та самая, с большим ртом. Оксана И. Чтобы значило это «И»? Иванова? Надо ей написать. Пригласить на свидание. Так, новое сообщение. «Привет. Я Иван». «Ищу пару». Просто жажду найти. А ты? «Привет» — ответила она. «Что значит «И»? — спросил я. «Оксана и Вадим», написала она. «Что?» — не понял я. «Оксана и Вадим»- повторила она, добавив четыре улыбающихся желтых кружочка.
«Кошка легла на клавиатуру, а исправлять сразу было лень» — добавила она. «А потом вроде даже понравилось. Оксана И.» — продолжила объяснять девушка. Написала, что они уже видели мою фотографию. В общем, я им нравлюсь. И они готовы. Если нас, конечно, тоже двое. Прямо вот сейчас и готовы. И адрес она напишет. Вот сразу и телефон. Телефон Вадима.
Я вспомнил Людку. Ее маленькие, как у Георгия, глазки. Талия, совсем как у него. Тоже отсутствует. Потом подумал про ее колючие ноги, могучие плечи, широченный таз и усы над верхней губой. Она то, положим, согласится. А я? Я начал набирать сообщение, остановился. Посмотрел на Георгия. Потом на его башню. Она возвышалась над зубчатой стеной пластмассового замка уже почти на два пальца. Вот ведь строитель еще. Каменщик. Зачем-то он эту башню строит. Изо дня в день, изо дня в день. Таскает в пасти кусочки и кладет их один к одному. Его бы ко мне в бригаду.
Я постучал по стеклу пальцем. Георгий неторопливо повернулся в мою сторону и нехотя приоткрыл пасть.
— Что думаешь? — спросил я его и перевел взгляд на круглое румяное лицо девушки на фотографии. И добавил с выражением, — они уже готовы!
Сом задумчиво пошевелил усами.
— Как тебе? Хороша? — спросил я и повернул монитор в его сторону. Георгий резко захлопнул пасть, дернул плавниками и в следующую секунду был уже в противоположной стороне аквариума. Хвост его торчал из красной башенки пластмассового замка, один ус выглядывал в бойницу, второй изгибался вдоль стеклянной стенки его жилища.
Да. Вот и я также, подумал я. Только сбегать мне некуда.
Я стер уже набранное сообщение. Вернулся на свою страницу, погладил указателем мышки кнопку «удалить аккаунт», вздохнул и свернул просмотрщик. Потом подумал, что пора менять воду, представил, как будет метаться по банке Георгий, и решил, что поменяю ее завтра.

Вторник, конец апреля.

Валя провела по стеклу пальцем. Раздался скрип и я поморщился.
— Нельзя! — сказал я. — Ты меня понимаешь?
Валя сжала губы и неуверенно покивала головой. Для наглядности я погрозил ей пальцем. Она опустила руки и присела в кресло.
— Ни черта ты не понимаешь, — пробормотал я, глядя, как она повернулась всем телом к аквариуму и прислонилась лбом к стеклу. Доведет еще Георгия до инфаркта, подумал я, подошел к девушке и положил руку ей на плечо, собираясь откатить вместе с креслом подальше. Георгий плавал прямо перед ее лицом, рот его был распахнут, словно он вообразил себя плывущим по океану китом. Он совсем по-китовьи раззявил пасть, и активно шевелил плавниками. Нравится она ему, что ли? Вон как усами вращает, спирали выписывает. Влюбился? Я подумал и убрал руку.
Девушка не пошевелилась.
Вот еще навязалась на мою голову. Оставить ее, видите ли, не с кем. Да ей уже двадцать с лишним лет, чего ее с кем-то оставлять? Ну, немного не в себе, так сейчас, по-моему, все немного не в себе. Мамаша ее — три срока за плечами, один из которых в учреждении особо строгого режима — мужа угрохала, старшую дочь схоронила, младшую сама в интернат сдала. Средняя — вот она, передо мной сидит, в аквариум как в экран пялится, и ничего ей больше не надо. Одетая в халат моей бывшей, я сам ей три года назад его и подарил. Я даже имя той бывшей точно не помню. То ли Юля, то ли Оля. Надо же, имя не помню, а халат вон остался. Чистенький такой, свежий, как будто недавно купленный.
Валя повернула ко мне лицо, подмигнула сразу обоими глазами, и стала тыкать пальцем в Георгия, пытаясь что-то сказать.
— Да, да, Валя, — громко подтвердил я. — Он тебя узнал. Он тебя помнит. Поздоровайся с ним.
Она принялась гримасничать.
— Вот Георгий хочет есть, — включился я в ее любимую игру. — Вот он недоволен, — она изо всех сил наморщила лоб и выпучила глаза. — Он хочет поиграть, — продолжил комментировать я, наблюдая, как запрыгали вверх-вниз уголки ее губ.
Симпатичная вообще-то баба, вдруг некстати выскочила мысль. Надо же. У этой жабы и алкоголички такая дочка. Да — не в себе, да — понимает слова не сразу, и не с первой попытки, запоминает плохо, зато, уж если раз запомнила, так это навсегда. Читает еле-еле, писать совсем не умеет, говорить почти тоже не может, только мычит. Зато готовит — любо-дорого посмотреть. Движения плавные и точные, ни одного лишнего жеста, где и что лежит, даже не задумывается, и не проверяет, сразу берет и в кастрюлю. Или в чан. Или в чашку, если это салат. И ни разу еще не ошиблась. Идеальная жена.
Валя закинула ногу на ногу, полы халата раскрылись, открывая ее гладкие ровные бедра. Вот же, черт возьми, спохватился я, поспешно отворачиваясь. Совсем ты уже обалдел, что ли? Она же совсем ребенок. Ну и что, что готовит, и все по дому умеет и знает? Забыл, как она чуть всю квартиру не спалила? И ведь так и не поняла, что чуть сама со всей кухней не сгорела.
Тьфу. Осталось еще ей между ног заглянуть. Еще этому ее научить. А что, она быстро сообразит, что к чему.
Я вспомнил, как два месяца назад возвращался с работы, уже стемнело, я был под парами, а в руках у меня был чемодан с перфоратором.
Вот он меня и спас. Меня и ее. Те двое, что держали Валю, стоя ко мне спиной, так и не поняли, что на них упало. Да, замечательная штука — перфоратор. Это вам не слабосильная крутилка для шурупов. Двое оставшихся попробовали было повыступать, за товарищей, видите ли, им обидно, и достали ножи. Тут Валя вылезла из-под придавившего ее тела, увидела меня, да как заорет. И чего раньше молчала? Я потом ее несколько раз об этом спрашивал, она так и не ответила.
В общем, те двое ножики спрятали и дунули сквозь кусты, потом через забор, через новостройку, и дальше, по крышам гаражей. Я до сих пор вспоминаю звук грохочущей от их ботинок жести.
Я помотал головой. Георгий уже был с другой стороны аквариума. Валя водила пальцами по стеклу, как будто гладила его по хвосту. Он согласно покачивал телом и продолжал шевелить усами. Башня его уже возвышалась почти вполовину высоты аквариума. Ее неровные темно-коричневые стены совсем перекрыли стоявший на прежнем месте кран.

Среда, середина мая.

Сегодня Валя выучила, наконец, слово «аквариум», после чего я отвел ее домой и вручил маме.
Я почистил окно за жилищем Георгия. Его роскошная башня уже торчала над водой. Последние слои он выкладывал, высовывая плоскую голову высоко вверх и бодро загребая плавниками.
Проклятые бездельники в доме напротив закончили, наконец, заливать крышу и переместились внутрь. Сегодня они все утро разгружали коробки с плиткой и мешки со штукатуркой.
В углу монитора замигало сообщение.
«Мы с Вадимом расстались» — написала Оксана.
Прекрасно. Мне то, что за дело до этого?
«Мне плохо. Я сейчас одна и…».
Дальше я читать не стал, пробежался по тексту глазами, произвольно выхватывая из него отдельные фразы.
«И больше никогда», «пусть только попробует», «все вы одинаковые», «я хочу умереть».
Я хмыкнул. Это ты брось. Умереть она хочет. Двадцать восемь лет, сто семьдесят четыре сантиметра, шестьдесят пять килограмм. А еще шестой размер, разноцветные глаза и неистребимый румянец на щеках. Девочка-картинка. Живи да радуйся.
— Ты видал? — спросил я Георгия. — Умереть. Дура. Тьфу ты!
Сом демонстративно отвернулся к окну. Я погрозил ему кулаком. Вот я тебя с ней познакомлю, сам будешь ее отговаривать, если такой умный и не желаешь общаться. Георгий неторопливо проплыл к своей пещере, и, царственно покачивая плавниками, исчез внутри.
— Почему опять я? — возмутился я. — Всегда все должен делать я один! Помощи от тебя не дождешься! Я — корми, я — убирай, с соседками сиди, истеричных девочек спасай! На кой черт тогда ты мне нужен, а? Построил себе эту башню, и за каким дьяволом она тебе сдалась? Плаваешь вокруг нее, даже дверь сделать не догадался. Строитель. Проектировщик хренов.
Я подошел к окну и присел на корточки. Внутри темной пещеры было видно некоторое шевеление, мне показалось, что там блеснули глаза Георгия. Я посидел еще некоторое время, пока ноги совсем не потеряли чувствительность, потом встал и, с кряхтением растирая ладонями онемевшие икры, запрыгал к выходу.

Пятница, начало сентября.

Простыня рядом зашевелилась, сдвинулась вниз, и из-под нее высунулось довольное лицо Оксаны.
— А говорил — не умеешь, — ее полные губы раздвинулись, рот открылся, и она протяжно зевнула.
— Ты делаешь это даже лучше, чем Вадим, — довольно сообщила она, причмокивая.
Я сбросил с себя покрывало, встал и направился в ванную.
Все было готово к переезду в новую квартиру. Я перешагнул через табуретку, перелез через тумбочку, и остановился, прикидывая с какой стороны лучше обойти шкаф. Оксана продолжала говорить, не умолкая ни на секунду. И какой Вадим у нее был молодец, и что он всегда ей все разрешал, и с двумя мужчинами и с тремя, и вообще, он был не то, что я — неженка и чистоплюй. Седые волосы уже в голове, а все простынками прикрываюсь. Предлагала же мне втроем попробовать. Вот хотя бы с этой моей Валей и попробовать.
Я сделал зверское лицо и выразительно хрустнул кулаками. Оксана, как ни в чем ни бывало, продолжила.
Сказала, что я и так говорю всегда с ней, с Оксаной, исключительно про Валю. А еще про своего Георгия. Как будто тем других нет. Дались мне эти двое. Мне нужно жизнь налаживать — личную и семейную, а не полоумную эту за ручку водить. Или с рыбиной, сидящей в аквариуме, разговаривать. Подумать только — нашел себе разговорчивого собеседника. Что один, что второй. Слова из обоих не вытянешь. И вообще — может мне к врачу сходить? Если мне разговор с сомом важнее, чем с ней, с Оксаной. А лицо я свое видел, когда, например, про Валю рассказываю? Глаза так и светятся, ну точно у ребенка, пересказывающего любимую сказку о прекрасной принцессе. Валя недавно сделала то-то и то-то, она позавчера выучила новое слово, а сегодня так вообще — сама воду в аквариуме поменяла. Обалдеть можно от такого счастья. Великое, понимаете ли, достижение. И сколько она, Оксана, уже со мной встречается, сколько смотрит на меня, а ясно ей одно — все у меня не как у людей, какой-то я, понимаешь, неустроенный. Хожу на эту свою работу, если она, конечно, в этот момент есть. Если нет, то просто хожу туда-сюда, как неприкаянный. И ничем меня не проймешь, ничего мне не надо, друзья Оксанины меня не интересуют, свои друзья тоже особо не нужны, и вообще не понятно, чего мне от этой жизни надо.
Я с равнодушным видом послушал ее некоторое время, потом обошел шкаф, споткнулся об стоявшую на пороге обувную полку и запрыгал на одной ноге, потирая ушибленную коленку.
— Стерва! — с чувством сказал я. Оксана удивленно подняла голову, глаза ее возмущенно расширились, потом она разглядела меня, полку, покрасневшую ногу, успокоилась и плюхнулась обратно на подушки.
Георгий, как и всегда во время визитов Оксаны, сидел в своей пещере, демонстративно выставив хвост наружу. Я скользнул взглядом по аквариуму, отметил про себя, что у башни Георгия появилась снизу еще одна ступень, и запрыгал дальше.
Что-то закричала мне вслед Оксана, я торопливо захлопнул дверь ванной и включил воду.
Хоть бы ты ушла уже что ли, подумал я. Стерва. И за каким чертом я ее сюда вожу? Без нее совсем никак? И Георгий ее терпеть не может. Она зовет его Жорик. Ну ладно, мне с ней не жить, сейчас выйду и выгоню ее к чертовой матери. Ишь ты, втроем ей хочется! Мы и так тут все время втроем. Я, она и Георгий. И Валю я давно не видел, совсем мне эта змея голову загадила. Да провались она со своим шестым размером, тоже мне, показатель. Ну и что, что она в постели многое умеет, как-то же раньше жил я без этих ее умений? Жил. Нет, пришла, в ширинку вцепилась и не отпускает. Делать ей, что ли, больше нечего? Мне вон аквариум опять надо мыть, а потом за Валей идти, ее мать сегодня во вторую смену.
Я засунул голову под душ и стал думать про Валю. Вспомнил слова Оксаны. За ручку я ее, видите ли, вожу. А может мне нравится — водить Валю за ручку, начал мысленно спорить я с Оксаной. Она, когда не знает, что сказать, всегда молчит. В отличие от тебя. Даже когда знает — все равно молчит. А ты знаешь, или не знаешь, а может, и вовсе не понимаешь, что говоришь, только рот у тебя не закрывается.
Я не заметил, как вылил на голову почти весь флакон шампуня. Не умею я с вами, с женщинами, обращаться, вдруг уныло подумал я, разглядывая в зеркало, как по лицу течет ярко-зеленая жидкость. Бегут от меня одна за другой. А я потом Георгию все рассказываю. Права она. К врачу мне надо.
Спустя четверть часа я вышел из ванной.
Из комнаты был слышен глубокий голос Оксаны.
— Вот так, — говорила она. — Так уже лучше. Повернись. Ага. Теперь обратно. Ему понравится.
С Георгием она там нянчится, что ли, подумал я, вытирая лицо. Перед глазами было полотенце, я удачно перешагнул тумбочку, полку, снова тумбочку, табуретку и остановился около дивана. Потер полотенцем чесавшиеся от недосыпа глаза, и привычным жестом швырнул его на комод.
Передо мной стояла Валя. Одежды на ней не было, подаренный мной халат висел, закрывая аквариум, а на кровати с победным видом сидела Оксана. Глаза ее улыбались, губы кривились, сдерживая смех. Она вытянула руку и указала ей на Валю, глазами показывая мне — вот, мол, действуй, я тебе все приготовила. Стояла тишина, лишь что-то твердое равномерно стучало по стеклу.
Какое-то время я обалдело смотрел на Оксану, смотрел на ничего не понимающую Валю, потом скрипнул зубами, шагнул к аквариуму и сдернул с него халат. За стеклом торчал Георгий. Его пасть была распахнута как экскаваторный ковш, похожие на флаги плавники топорщились, и он бился башкой об стекло. Я торопливо набросил халат на плечи Вали, неуклюже обернул вокруг нее непослушную ткань, велел, чтобы она застегнулась, и развернулся к Оксане. Ее брови весело приподнялись, она перестала сдерживаться и начала неприлично хихикать.
— Дрянь! — с чувством сказал я. — Она же еще девочка.
— И хорошо! — проквакала эта жаба. — Люблю девочек.
Она запрокинула голову и засмеялась в голос.
— Ребенок. Два ребенка. Он еще переезжать собрался. И ее с собой взять. Уже сложился, — сквозь смех говорила она.
Потом я долго одевался, стараясь не смотреть в сторону Вали. Оксана продолжала хихикать, я натянул, наконец, брюки, а она все никак не могла успокоиться. Больше всего мне сейчас хотелось взять мокрое полотенце и забить его в ее большой наглый рот. Вместо этого я взял Валю за руку, и вывел ее во двор.

Понедельник, середина сентября.

Вежливый чиновник из администрации стоял рядом и вместе со мной разглядывал покрытые пятнами стены новой квартиры.
— Однокомнатная, — довольным тоном сообщил он. — Раздельный санузел, не то, что в вашей прежней квартире.
— А где окна? — спросил я.
Он непонимающе посмотрел на меня.
— И двери? Должны быть двери, я точно знаю, — добавил я. — И вот это, видите?
Я подвел его к голому дверному проему и указал внутрь.
— Что? — не понял он.
— Это ванная, — полувопросительно сказал я.
— Ванная, — неуверенно подтвердил чиновник.
— А где ванна? — спросил я.
Он уже не так уверенно оглядел помещение.
— По документам дом сдан, — сказал он, наконец. — Согласован во всех инстанциях. Он принят, вы понимаете?
— Нет, — сказал я. — Не понимаю.
Я прошел на кухню, подошел к окну и пощупал рукой выщербленный край пустого оконного проема.
— Почему тут одна комната? — спросил я господина из администрации. — У меня в старой квартире их две.
На лице у того появилось недоумение, вежливая улыбка застыла и постепенно превратилась из приятной в просто растянутые в стороны губы. Потом он раскрыл портфель и принялся копаться в бумажках. Он листал папки, шуршал листами, цокал языком, закатывал глаза; под конец, вволю налиставшись и нацокавшись, он изрек, что все верно, все проведено согласно правилам и вообще — если я живу один, значит и комната мне полагается одна. Радоваться должен, что не подселение.
— Зачем же тогда было выселять? — спросил я.
— Не положено, — объяснил мне уже не очень вежливый господин. И продолжил. Он сказал, что в старом доме жить нельзя. Он предназначен под снос. Есть приказ. Согласованный, между прочим, приказ, прошедший все инстанции и утвержденный, на самом — он многозначительно задрал палец — на самом верху. И мы не можем абы как. И как попало. И где угодно, тоже не можем. Мы же не непонятно кто. Мы цивилизованные люди.
Я сказал ему, что подписывать ничего не буду. Что я ему не абы кто, я хочу свои метры обменять на такие же метры. И плевать мне на его регламенты и указания. А если он будет возмущаться, я запру его в ванной. До понедельника. Чиновник сделал вид, что это была шутка, и даже радостно улыбнулся.
— Ничего, — продолжил я. — Посидите, подумаете. От жажды не умрете. Дом же сдан. Прошел все согласования. Так? Так. Значит, в ванной есть вода, — я заглянул в ванную и посмотрел на забитую деревянным клином трубу. — В раковине, — я перевел взгляд на пустые крюки на стене. — Мало ли, что ее там нет, этой раковины. По бумагам же она есть.
Он продолжал улыбаться, я посмотрел на его круглое лицо, демонстративно сплюнул себе под ноги и стал пробираться к выходу.
Потом мы долго бродили по этажу, чиновник дышал мне в затылок, заглядывал через плечо и время от времени что-то бубнил и записывал в блокнот. Нагулявшись, я спустился по лестнице вниз. На маршах не было перил, в проемах отсутствовали окна, а на входе в подъезд висела единственная во всем доме дверь.

Вторник, начало ноября.

Большинство вещей было уже вынесено и стояло у подъезда. Оксана критически осмотрела оставшийся хлам, потом махнула рукой, и, повернувшись, бросила.
— Не вздумай тащить с собой эту рыбину! Терпеть ее не могу. Решай — или я, или он.
Она вышла из комнаты, протопала на кухню, и я услышал, как она громыхает там чем-то тяжелым.
— Тебя забыл спросить, — буркнул я. Быстро же ты оправилась. Надо же, как осмелела. Две недели прощения просила, и опять туда же.
Я подошел к аквариуму и посмотрел на Георгия. Потом взял с подоконника ковш, пододвинул поближе стоявшее на полу ведро и принялся вычерпывать из аквариума лишнюю жидкость.
Закончив, я взял ведро и пошел с ним в туалет, в углу которого чернела оставшаяся от унитаза дыра. Я медленно слил туда воду и вернулся обратно.
В середине комнаты стояла Валя. Она держала в руках аквариум и что-то мычала. С другой стороны, наклонив емкость к себе, в него вцепилась Оксана. Волосы ее были растрепаны, платье на бедрах собралось складками, голые плечи были покрыты красными пятнами и блестели. Лица ее я не видел, зато видел лицо Вали. Глаза девушки были широко раскрыты, губы искажены, а по щекам катились слезы.
— Оксана! — рявкнул я. Та испуганно дернулась и убрала руки. Аквариум резко наклонился в другую сторону, вода волной перекатилась следом и, ударившись об стенку, плеснула в лицо Вали. От неожиданности та всхлипнула, втянув в себя вместе с воздухом порцию воды, закашлялась, пальцы ее разжались, и аквариум грохнулся на пол. Осколки разлетелись по всей комнате, смешиваясь с водяными брызгами. Звон стекла эхом отразился от стен. Башня Георгия откатилась к порогу комнаты. Сам Георгий бился на полу, разевая рот и хватая жабрами воздух. Из его брюха торчал острый треугольник стекла, вода под ним быстро становилась красной. Я замер, судорожно соображая, куда мне бежать и что делать, услышал звонкий шлепок и увидел промелькнувшее мимо лицо Оксаны. На ее щеке алел след от удара раскрытой ладонью. Я рванулся было к Георгию и тут же замер, увидев, как Валя опустилась на пол, и, не обращая внимания на валявшиеся всюду осколки, на воду под ногами и рассыпанные камни, прямо так, на коленях, подползла к разевающему пасть сому. Она бережно подхватила его обеими ладонями, вскочила на ноги и ринулась к выходу. Руки девушки были вытянуты вперед, глаза смотрели прямо перед собой. Она успела сделать два шага, после чего споткнулась об глиняный цилиндр башни, вскрикнула, лицо ее сделалось удивленным, и она исчезла в дверном проеме, откуда раздался глухой стук, и наступила тишина.
Я бросился следом, схватился за стену рукой и замер.
Валя лежала на полу, одна рука ее была неестественно вывернута, голова, в окружении оставшихся от скамейки обломков, подергивалась, а из-под живота высовывался длинный, заостренный к концу рыбий хвост.

Пятница, конец декабря.

— Так бывает, — сказал врач. Он поднял руку и поправил висевший на груди бэйджик. — Последствия потрясения. Сначала сильный эмоциональный удар. Потом физический. Так что вы не удивляйтесь. Так бывает, — повторил он.
Ничего себе — бывает, подумал я. Вспомнил то, что он рассказывал мне до этого. Вот тебе и инновационный метод лечения. Ударом по голове. Точнее — головой об скамейку. Специалисты, тоже мне, сами ничего толком объяснить не могут. Высшее образование, а туда же — одни догадки.
Врач приоткрыл дверь палаты и поманил меня рукой, предлагая заглянуть внутрь. Я подумал, что хватит мне уже здесь стоять, сколько уже дней прихожу сюда и сижу просто так под дверью. Сегодня нельзя, и вчера было нельзя, и вообще, подождите еще неделю, у нее сейчас такой период… Я решительно отодвинул врача в сторону, он что-то возмущенно крякнул, а я уже проскользнул внутрь и захлопнул за собой дверь.
Палата была новой, стены сияли белизной, на потолке висели новенькие лампы, в углу сверкающим монументом возвышался какой-то аппарат.
Валя сидела на кровати, голова ее была перемотана бинтами, руки сложены на одеяле. Одна из них была в гипсе. Торчащие из лубка пальцы шевелились, трогая покрывало.
Она повернула голову в мою сторону. Всегда бессмысленный взгляд ее был непривычно ясным, она посмотрела на меня и сказала:
— Иван.
Сначала я подумал, что ослышался. Попытался вспомнить, столько недель и месяцев потратил на то, чтобы она стала называть меня по имени. Она запомнила «Георгий», кое-как заучила «аквариум», справилась даже со словом «компьютер», а на «Иван» только упрямо сжимала губы и мотала головой.
— Иван, — повторила Валя. И добавила, — привет.
— Привет, — прошептал я. В горле пересохло, я стоял перед ней и шевелил непослушными губами, словно это были не мои губы, а плавники Георгия.
Дверную ручку позади меня дернули, шеи коснулся поток воздуха. Там неуверенно покряхтели, потом ручка опять звякнула и дверь захлопнулась.
— Мы едем домой? — спросила Валя. Слова она выговаривала громко и четко, как будто только и делала всю жизнь, что без конца болтала.
Я сглотнул. Вспомнил свою новую квартиру, висящую на одной петле дверь, оконный проем в кухне, забитый фанерой и полусобранную мебель.
Валя молча, с ожиданием, смотрела на меня.
— Да, — просипел я. Прокашлялся и повторил уже увереннее. — Да, Валя, мы едем домой.