«Разобраться со своим голосом»
Разобраться со своим голосом
что иглу обнаружить в волосе-
угасает в сердечной полости
или льнёт к не больным вещам.
Обижаться на босоногое
полудетство полуубогое
недоласковое, недострогое
не могу «до конца прощать…» …
Разобраться со своим возрастом —
не накормишь собаку хворостом,
не посмотришь на женщин холосто,
если сам по себе един.
Только небо над многоточием
многотучием многоочее,
столь певучее вечностью Отчею,
мне единственный Валентин.
Уговаривать жить по правилам
что служить панихиду здравию,
что радиста учить картавию,
или пить из папье-маше.
Жить без зренья весьма ответственно.
Вдруг поняв, что: «дерьмо естественно»,
осчастливить мир: «ешьте», следственно!
Мы — не гости на ваш фуршет.
Разобраться со списком вечностей
Это вам не на карте местности
узнавать по слогам окрестности,
тупо крестиком помечать.
Это ж ведь 5 лет жизни минимум
на одну от колючки линию,
поперёк не родного имени,
но лучше крестик, чем вслух молчать.
Только тени судьбой оставленных,
воронья полудикими стаями,
книг нечитанных, нелистаемых,
не воскреснут в калашный ряд.
Невостребованность — штука общая.
Как не бейся, подруга робщая-
не кишка, а орпава тощая.
Не положен нам мармелад.
Уходя уводи любимую,
тонкокостную, нелюдимую
в жажду жизни неистребимую.
Возвратясь через малый век
Обернёшься вокруг заброшенной
сей страны твоей как подкошенный
упадёшь, словно с неба сброшенный,
вроде вечный уже, человек..
И пройдя по воде до краешка
своей жизни, разинув варежку,
обвести небеса узнаешь как —
быть прощённым в последний вздох.
Люди близкие вслух подумают,
что оставил ты их надуманно,
ну а после туманы будние
их накроют — всему свой срок.
Разобрался ли ты, открылся ли,
или просто с тугими мыслями,
в перемешку с ухмылками кислыми
натворил кучу неких дел.
Хочешь правды — забудь наружнее,
как сказала бойцу супружняя
девка ставшая вдовой к ужину,
едва снявши обеты с тел.
Углубляясь в Христа по зёрнышку-
что смеяться навстречу солнышку,
приложившись к росистому горлышку
обещанием жить до дна,
ты родишься как имя в памяти,
у брусчатки церковной паперти,
хоть и жил в обречённой заперти,
зато честно — ведь жизнь Одна!
«Прохладою память струится опять по тебе»
Прохладою память струится опять по тебе.
На летнее время стремясь перейти безвозвратно,
не строит божественных формул несбытной судьбе,
ведь лёгкость ответа сама посещает приятно.
Надень на меня свою тень иль накинь свою нить-
мне необязательно быть для молвы все/не доступным.
(Не)тщетность болезни, хоть прошлого не изменить,
анализом смысла иль формулой свыше подспудно,
влечёт разговаривать молча, взрывая на бис
окраины города в карте забытых маршрутов.
И шепот Христов в чётких точках мне «остановись»,
наводит на истинный курс придержав мои тени, распутав.
Я выл бы (н)очами один, не спугни меня тьма.
Наверное было бы проще скользя по течению,
прельщать чью-то свежесть ласкательной мощью ума,
вращаться в пространстве властительной сутью влеченья.
(Н)О, время не ждёт у порога, и в этом величие быть.
Возможно я буду изгоем изящностью линий.
Но ждать и просить себе имя, чтоб именем слыть
в твоём необузданном сердце в прозрачном бикини
мне поздно, всё кануло в лето, как юный, пушковый загар.
Остались лишь линии форм той изящной девчонки,
На небо с которой вознёс бы мой страсти пожар,
на пляже с которой молчал б, слыша смех её звонкий.
На берег, на высохший солнцем и ветром омытый песок,
выходит её раскалённое, звонкое молчащее тело.
И берег, как вымытый вечностью Слова из талий часов
несёт на волне эту поступь богини не смелой,
но внутренне знающей жуткую суть своих чар.
На ней аккуратные, лёгкие, еле заметные ткани.
Струится по контуру ног, плеч, грудей эротический пар,
доступный лишь мне в переводе на звуки гортани.
Ты помнишь осенний закат, мы сидели в тени, шевелясь
рисовали нам тени загадки лекалами ветра.
Ты тронула ворот рубашки, губами чему-то смеясь,
и шепотом (вспомнила) мысль про значимость пепла…
Про смысл отсутствия снов после смерти тепла.
Про веру в любовь afterparty — в её доначальность.
(Светились глаза) и та наносекунда текла,
То прячась за шелестом листьев, то снова включаясь.
Мы выплыли. Месяц струил свой надмирный нектар.
Рубашка до сердца расстёгнута … мягкие капли
сочились из глаз как ответ, как не вызванный дар.
А ночь снилась городу с Волги божественной цаплей.
Шагающей мерными лапами свежих ветвей
как девстсвенной плевой по ранам любимого сити.
А воздух был лёгким (не тронутый рядом глинтвейн)
Вы встретите нас этой ночью, конечно спросите.
Как мы поживаем?Тепло ли? Уютно ли ждать
зарплат, обещаний, надбавок и прочей дезинфы?
Один, лишь ответ в эту ночь мы смогли бы вам дать:
«Пространство материи ткут обречённые нимфы».
Смешно. Адекватность сладчайшей, фривольной рекой
заполняет обзор перекрёстков. Домой автостопом.
Но лучше пешком, потому что свободной, нескромной рукой,
игнорируя брошенный взгляд, я люблю твою попу.
P.S.
Пепел памяти бережно скомкав в тугую ладонь,
я родил этот мир, не просыпав ни грамма на ветер.
Жизнь рождается с пепла. Предтеча — великий огонь.
Лишь изящность скорбей разглядев, я бесценностность пепла заметил …
Ты легла. Над тобою ночник, тишина и сквозняк.
Ты укрыта, а я всё равно где-то близко.
Ты ушла далеко чтобы внутренний жизненный такт
я сберёг в нашем пепле и эросе чистом и низком.
Провинциальное неповторимое.
Году культуры посвящается.
Раствориться сполна в этих дивных осенних Домах.
столь умело разбросанных вдоль фронтовой автострады.
В этих окнах живёт меж эпох не моя кутерьма.
Но мне большего чем внешний вид их судьбы от домов и не надо.
.
Я иду, надо мной удивительный вид джугашвильских пилястр.
Под ногами листва, воздух свеж полнотой-здесь всегда будет осень.
И так дышится словно ты был тут рождён средь изваянных астр.
Обречённая нежность округи поёт и расслышать не просит.
.
Здесь гуляли мы в детстве. Плутали меж арок с тобой.
Здесь Дома не похожи, но глаз не страдает сечением.
И я помню отсюда со мной уходила любовь,
возвратившая нас чрез года вечно бьющим влечением.
.
Невозможно влюбиться ещё — всякий чужд мне пейзаж.
Урбанизм достигает предела в возврате к покою.
Красота настигает вот здесь, в этот вечный сей-час.
Где за попу с тобой я бреду вдоль, любимой такою.
.
Вон тот синий фронтон, видишь, там, средь ветвей …
Тот, что я рисовал, отправляя тебе на открытках…
Твоя школа, наш парк, за всю ночь не открытый глинтвейн …
Выпускной. Отмечали вдвоём. Я храню ту бутылку …
.
Там, внизу где-то спрятался маленький, миленький пляж.
Жив ли он до сих пор, я не знаю. Пойдём, прогульнёмся …?
А вернувшись к Домам, вновь вольёмся в ментальный пейзаж.
И вернувшись с воды в стен родных тишину окунёмся.
.
Я люблю все холмы на которых раскинулся град.
Тот что, сгорбившись тихо творит красоту,гениальность…
Ты огромной нам родиной стал, наш чумной Волгоград.
Вымыв Волгой из нас всю заморскую квазиреальность.
.
Год культуры шумит — на носу украинская сечь.
Сжавшись, гулко прощается сердце с хохлянскою картой.
Невозможно одним плясать там, где другим от пуль лечь…
Нету шансов остаться страной, скалясь мовою Гарт(а).
.
До чего же не сложно дышать этим ветром степи,
ставшей некогда городом арок, мечты и подъездов.
Только слышно в его бесконечных ветрах “ты ещё потерпи…”
Ты ещё потерпи в ожидании не для чего переезда …
.
Мы гуляем в ветрах, у домов этих столь холостых.
И нельзя насладиться сполна погружением в чудо …
Я забыл все слова, кроме нескольких самых простых:
“Ты …”, “на ужин вся ночь”, “никогда не забуду” …
«Остановись мой ум от суеты».
Остановись мой ум от суеты,
и расскажи о бережном не громко.
Рукой видавшей разбросав листы,
макни в чернила сердце для потомков.
Остановись, и медленно бродя
великим оком по больному миру,
пометь звездою рифм едва найдя
в растоптанном любовь, в безвольном силу.
Замри на миг и трепетно вонзись,
в пространство чистых смыслов для вселенной.
И в них легко паря, отобразись,
в тех небесах звездою умиленной.
Взорви испуг и превратив в любовь
его всегда не истинные чары,
дерзни на Плоть и пусть прольётся Кровь
во обновленье Нового над Старым.
И пусть всегда творится красота
в твоём присно таинственном сиянии,
мой мир, тебя спасает доброта-
люби’е, что святое одеянье.
Остановись, мой мир, тебе пора!
Узнать те удивительные тайны,
что держат нас c тобой в своих дарах,
и не считают эту щедрость займом.
Проснись, о ум, когда не гоже спать,
и спи когда не стоит просыпаться.
И не спеши когда-нибудь расстаться
с гармонией, всего важней что знать.
Пусть вечный луч, в котором ты цветёшь,
когда бываешь солнечным ребёнком,
в тебя вдыхает мудрости чертёж,
когда ты взросл и говоришь не громко.
Пусть небо, что идёт за каждым вслед
нас учит всепрощению и силе.
И каждый пусть исполнит свой обет,
что внешне исполнять и не просили.
Пусть каждый во вселенной человек
увидит в своём зеркале природу,
которую не сломит стрелок бег,
в крещенскую погруженную воду.
И счастье пусть однажды озарит,
унылые, истоптанные души.
И Путь найдут к Тому, Кто говорит:
“Да слышат пусть имеющие уши”
Да видят и да знают пусть везде,
что громкие слова — не назидание …
что тише, чем в Рождественской Звезде,
нигде не скрипнет снег от ожидания.
Пусть то, что было, будет не в словах,
измученных пустотными речами,
а в светом облечённых головах,
сияющих безлунными ночами.
И что же напоследок ты возьмёшь
из времени, что славится концами?
Что понял ты от вечности гонцами
вскормлённый, что с собою унесёшь?
Что видел, что узнал, что понял ты,
единственно ли истинно и верно?
Искал ли Денми Ветхого черты,
иль толковал всё суетно и скверно?
Остановись мой ум от ложных дум,
и снизойдёт к тебе благая сила,
что в Чреве нас от вечности носила,
Кто цель и эйр “cogito ergo sum”.
