Каждый вечер, как только начинало темнеть, Рустам выходил из дома. В небе над тополями и акациями уже блестели бледные звезды, еще не набравшие энергию густой, смолянистой, южной ночи. Не оглядываясь, он поворачивал налево от дома, перепрыгивал сухие от безводья арыки, и, пересекая еще теплый покров дороги, шел в сторону центральной улицы городка. На углу, у здания горисполкома, выстроенного в старом стиле, с арками и узорной лепниной над высокими окнами, он останавливался, думая, как идти дальше – через парадную площадь или рынок?
Эти вечерние маршруты мальчик держал в секрете от всех, и если издали примечал кого-то из знакомых, нырял в ближайший переулок и через грязные, в мусоре и песке, дворы выходил на площадь. Если там в этот час прогуливались люди, он снова поворачивал назад, в сторону горисполкома. Шел быстро, низко опустив голову и думая, что если столкнется с кем-то из знакомых, то на вопрос: «Куда идешь?» он ответит: «Домой». И это будет похоже на правду – дом был в той, куда он шел. Дойдя до перекрестка, он резко переходил на другую сторону улицы, и по безлюдному тротуару спешил к городскому рынку. В эти часы, когда глубокий вечер близился к полуночи, у рынка не было ни души. На металлических воротах висели тяжелые амбарные замки. Вокруг сновали большие бездомные собаки из породы волкодавов и костлявые дворняги, выбегавшие на дорогу и захлебывавшиеся от лая, когда мимо проезжали машины. Рустам боялся подходить к ним – сморенные от жары и голода, собаки могли броситься на кого-угодно. Впрочем, свой маршрут он знал так хорошо, что всегда находил обходные пути, чтоб не столкнуться с ними, да еще сократить путь к намеченной цели. На этот раз он повернул в подворотню у продовольственного магазина. Эта часть пути была не из приятных – воздух был тяжел и скован от смрада, идущего от общественной уборной. Рустам шел быстро, отмахиваясь от мух. Сделав еще два-три десятка шагов, он оказывался у длинного, плотно сбитого штакетника, над которым высились пепельные от пыли карагачи. Воздух здесь был чище. И запахи другие – терпкие от перезревших гранат и поздних абрикосов, они смешивались с нежными запахами свежего клевера, листьев тмина и спелого винограда.
Говорили, что в двухэтажном особняке, за штакетником, жил кто-то из больших городских начальников. Несколько раз, в тех случаях, когда Рустам выбирал этот маршрут, он видел, как в ворота особняка въезжала новенькая белая «волга», сверкавшая в лунном свете зеркальными окнами, серебряными ободками фар, решеткой радиатора и бамперами. У ступенек большой террасы машина останавливалась. Мальчик завороженно смотрел, как она вспыхивала темно-красными фарами, подсвеченными снизу золотыми прямоугольниками подфарников. «Игрушка, а не машина», – думал он.
Так было и в этот вечер. Пока сторож запирал ворота, мальчик с восторгом смотрел на машину. Водитель достал из багажника портфель своего босса, сумки, свертки, и всё это нес к террасе большого дома. Рустам направился дальше. До места, куда он шел, оставалось миновать «Детский мир» и городскую парикмахерскую.
Становилось темнее. За воротничок давно нестиранной рубашки задувал ветер. Еще немного, и улица кончалась, сливаясь с широкой междугородной трассой. Он перешел на ту сторону улицу и остановился. Справа от него, за металлической оградой, стояла нефтяная качалка, похожая на большую, сомкнувшую крылья, железную птицу. Эта качалка, говорят, была первой, через которую в незапамятные годы пошла большая нефть того края, где жил Рустам. Он помнил ее ровно столько, сколько помнил себя. Говорили, что на том месте, где она сейчас одиноко замерла, уткнувшись в землю, энтузиасты хотели построить музей нефтяной славы. Но что-то, видно, не сладилось, и идея осталась пылиться в архивах.
Оставив её позади, Рустам прошел еще несколько метров и присел на корточки. Перед ним был пустырь с глубокими следами колес, оставленными большегрузным транспортом. Отсюда до самого городского вокзала, тянулся неровный ряд низких бараков. Со стороны пустыря стены бараков заметало песком, отчего они казались еще ниже. Мальчик, спрятавшись за каменной оградой, стал считать. Окно, в которое он должен был заглянуть, если считать слева направо, было седьмым. Он провел глазами от первого до седьмого окна и, тяжело вздохнув, сел, прислонившись спиной к холодному камню. Света в окне не было.
«Значит, они еще не пришли, – подумал он. – Но ведь уже поздно. Где они могли задержаться?».
В комнате, куда хотел заглянуть Рустам, жили две сестры-близняшки. Им было по семнадцать лет, они учились в местном нефтяном техникуме, по выходным бывали на дискотеках и танцклубах. В обычные дни девушки прогуливались по центральной улице, останавливались у кинотеатра или киоска, торговавшего газированной водой, – всегда вдвоем, рука об руку и в одинаковых одеждах в любое время года. У них и имена были фонологически однозвучными – Инна и Нина. Красивые, темноволосые и высокие, девушки привлекали внимание всей молодежи городка. Откуда они взялись, никто не знал. Во время прогулок и дискотек к ним «липли» известные городские франты, но провожать себя домой сёстры никому не разрешали. Шли, словно пристегнутые друг к дружке, высоко подняв головы и отвечая на комплименты веселым смехом. Самые упорные из молодежи тянулись за ними, соблюдая, впрочем, дистанцию, до самого барака и умоляя обратить на себя внимание. Юноши тешили себя мыслью, что если быть упорным, то, наверное, можно чего-то добиться. Пристань к ним местная шпана, не колеблясь, бросились бы на помощь, защитили от угроз и оскорблений, чтобы только почувствовать признательность девушек, поймать на себе полный восхищения и благодарности взгляд. Но не тут-то было. Представители местной шпаны держались стороны, не обнаруживая ни желания, ни намерения приударить за несговорчивыми красавицами. «Синие чулки, – в конце концов, решили все. – Ходить за ними – зря время терять». У калитки, ведущей к бараку, девушки скрывались в темноте, унося с собой им одним известную тайну девичьей гордыни.
Всё это Рустаму нравилось. Что интересно, в отличие от других воздыхателей, свою возлюбленную он отметил с самого начала. Девушки были полноценные, словно вылитые по одному трафарету, близнецы – самый наблюдательный взгляд не сумел бы найти между ними какую-либо разницу. Но подросток сумел. Его возлюбленной была Инна. Он узнавал ее по походке, немного другой, чем у сестры – Инна во время ходьбы делала упор на левую ступню и держалась всегда внешней стороны тротуара, по тончайшим оттенкам более строгих, чем у сестры, глаз, по той доле сантиметра, на которую Инна была ниже сестры, по наклону головы, который был чуть резче, чем у сестры, по неповторимым жестам, которые подросток подробно изучил и нашел здесь множество различий, но, самое главное – по той силе притяжения, которая влекла его к одной, а не другой из сестёр. Сила проникновенного взгляда четырнадцатилетнего подростка была равна силе взгляда великого художника, увидевшего большую разницу там, где все видели копии. Во всяком случае, мальчик знал – разведи их по сторонам, он с точностью, даже по силуэтам, найдет свою возлюбленную.
Трудно сказать, сколько ждал Рустам, но свет в седьмом окне, наконец, загорелся. Мальчик еще немного посидел, думая, как поступить – пройти мимо окна, посмотреть в комнату и направиться дальше к привокзальной площади, или вернуться и тем же путем уйти домой. Но случилось неожиданное. Он подошел к окну, и с края, стараясь быть незамеченным, заглянул внутрь комнаты. Девушки сидели за столом друг против друга и о чем-то говорили. Рустам хотел на долю секунды задержать взгляд на лице Инны (он сразу ее узнал), но нога вдруг поползла по песчаному сугробу вниз, и он упал, задев рукой раму окна. Вне себя от охватившей тревоги и страха, он побежал за каменную ограду к нефтяной качалке, где хотел отдышаться и бежать, бежать куда глаза глядят. Остановившись, чтобы перевести дыхание, в тени у забора, прислушался. Слух уловил знакомый скрип калитки. В полусвете между высоким тополем и фонарем мелькнула тень. Еще через мгновенье на тротуар вышла Инна. Она оглянулась по сторонам и, сложив руки на груди, быстро пошла к «Детскому миру». Рустам молча наблюдал за девушкой. Она шла к безлюдному перекрестку, всем видом показывая, что кого-то ищет.
«Кого она ищет? Может, меня? – подумал Рустам. – Если меня, то зачем? Отругать? Или.… Или?».
Сердце подростка тревожно стучало. От пережитого конфуза горело лицо и дрожали руки.
Постояв на перекрестке, Инна направилась в сторону вокзала.
«Куда она? Зачем? – думал Рустам. – А что, если.… Нет, не может быть».
В голове мальчика проносились противоречивые мысли.
«А что, если, – теперь уже храбро подумал он, – и она меня давно приметила, и вышла сейчас, чтобы сказать, что надо вести себя по-мужски, и что если я тебе нравлюсь, подойди и скажи мне об этом. Кого ты боишься? Прячешься за деревьями, крадешься, как вор, ведешь себя так, словно совершил какое-то преступление. Какое, скажи, преступление ты совершил? Разве так искренне и чисто любить – это преступление? Будь же смелее! Я не кусаюсь. Если я не смогу ответить тебе взаимностью, разве мы не можем быть друзьями?».
Окрыленный этими мыслями, подросток побежал за девушкой.
На перекрестке у «Детского мира» он остановился и посмотрел в сторону ярко освещенной площади вокзала. Оттуда, отделившись от каталок грузчиков и желтых такси, вышла Инна, быстро миновала белые полоски пешеходного перехода, и снова скрылась в тени карагачей и акаций. Рустам помчался навстречу. У летнего кафе он решил перейти на другую сторону улицы, но остановился между арыков, заросших маклюрой. Инна шла не оглядываясь. Одну руку она сунула в карман короткой джинсовой куртки, другой отмахивала, как заводной игрушечный солдатик.
Когда они поравнялись, Рустам сказал:
– Инна, здравствуй. Я хотел….
– Кто тебя послал? – перебила его девушка, не останавливаясь и не глядя на него.
– Никто, – ответил тот. – Я сам.
Рустам хотел еще что-то сказать, но, увидев, как девушка ускорила шаг, понял, как глупо он выглядел.
Еще минуту он постоял между кустами маклюр, затем медленно, ни о чём не думая, побрел в сторону перекрестка. Все было предельно ясно. Спешить было некуда. Но и уходить отсюда почему-то не хотелось. Сердце подростка сжималось от тоски. Он начинал понимать, что все его мысли о любимой – плод мальчишеской фантазии, что в жизни девушки его нет и никогда не было. «Ну, как это понимать – «Кто тебя послал?», раз за разом спрашивал себя он. Выходит, она думает, что меня послал кто-то из взрослых парней? Тогда кто же для нее я? Никто? Странно все это. И глупо. И гадко. В особенности, это подглядывание в окно. Мелко и низко. Человек, который любит, должен быть выше этого. И чище. Как бы не было тяжело».
Он сел на ступеньки у входа в магазин и стал смотреть на блещущее от света полной луны асфальтированное покрытие дороги, ведущей к бараку, где уже скрылась тень девушки. За эти минуты он тысячу раз сказал себе, что больше сюда не придет, что с этого вечера он больше не будет унижаться перед…. Перед кем? Перед собой? «Но ведь я ее, действительно, люблю, – полушёпотом говорил он. – И единственное, что у меня есть – это право смотреть на нее со стороны. Допустим, что я проявлю силу воли, и больше не буду ходить сюда, но ведь городок у нас маленький, я могу столкнуться с нею случайно. Где угодно. В любой час. Как мне после этого жить?».
От суматохи мыслей кружилась голова, к горлу подкатывал ком какой-то никогда в жизни неиспытанной тоски, хотелось плакать. И мальчик, наверное, заплакал бы, но было еще не очень поздно и по улице мелькали редкие прохожие. Не дай бог, увидят, да еще подойдут и спросят: «Что с тобой, мальчик? Почему ты плачешь?». И от этого внимания станет еще горше. И тут уж точно можно не выдержать и разрыдаться, а после уже без остановок бежать от боли и стыда, найти какой-нибудь пустырь и там посидеть в полном одиночестве, и даже поплакать от жалости к себе под шелест сухих трав и шёпот созревших к полуночи ярких звезд.
– Посижу еще так немного и пойду, – не узнавая своего голоса, сказал он.
В ту же минуту, разрезав ночную тишину визгом тормозов, из черного проема магистральной трассы выехала машина, и остановилась у барака, где жили девушки.
Рустам сразу узнал ее. Это была та самая белая «волга» хозяина особняка, большого городского начальника, жившего за высоким, как крепостная стена, плотным штакетником, где пахло виноградом, поздними абрикосами, свежим клевером, тмином и спелыми гранатами. Спустя еще некоторое время, в машину сели девушки. Инна и Нина. Это были они. Как всегда, веселые, красивые, свежие от ночной прохлады и похожие друг на друга, как две капли родниковой воды.
На этот раз мальчик не узнал, какая из них была предметом его первой, столь короткой и незадачливой мальчишеской любви.
