Старый полковник

Я зашёл в пивную. В углу, за пристеночной стойкой – старый полковник. Может, у него совсем другое звание, может, он вообще в армии никогда не служил, но его все здесь называют именно так – «старый полковник». Такое обращение нужно расценивать, как уважение. Старого полковника принято угощать, потому что он знает жизнь.
— Здравствуйте, товарищ старый полковник!
Он поднимает на меня пока ещё совершенно трезвые глаза, и в этих глазах вместе с похмельной тоской — вопрос и армейская строгость.
— Разрешите вас угостить?
Он задумчиво жуёт губами, якобы обдумывая предложенную тему. Губы у него толстые и бесформенные, как у девушки, уже окончательно созревшей в своём половом развитии. Такой девушке срочно нужен такой же половозрелый жених. Необходим.
— Отнюдь, — милостиво разрешает он.
А голос — с хрипотцой. Да, старый полковник действительно повидал на своём полковничьем веку многие житейские виды!
— Вы меня не помните…
— Нет.
— Мы с вами на Новый Год вместе в бане мылись. У вас тогда какой-то негодяй мочалку украл.
Старый полковник темнеет лицом. Я допустил оплошность: напомнил ему об унизительном.
— Простите… Как поживаете?
— Жила бы страна родная.., — хмуро произносит он. – Мне сто пятьдесят. И коклетку.
— Щас сделаем, — угодливо киваю я. — Мигом. Здесь весьма расторопная буфетчица.
Я подхожу к буфету, делаю заказ. Буфетчица Тамара наливает сто и сто пятьдесят, кладёт на бумажную тарелку котлету и (для меня) разогретый беляш. С беззлобной укоризной шепчет: «Опять этого козла угощаете…». Тамара любит справедливость и не любит халявщиков. Как она с таким мировоззрением в нашей системе общепита работает – не понимаю.

Нагруженный, я возвращаюсь к стойке.
— Погода сегодня изумительная.., — начинаю с совершенно нейтрального.
— Хирня, а не погода, — не соглашается старый полковник. – Вот, помню, в Анголе в семьдесят пятом — вот там была погода! Вылезешь из палатки – сразу весь мокрый! До самой жопи!
— Почему?
— Климат такой. Резко континентальный. Влажность практически стопроцентная. Исподнее — хоть выжимай!
— А вы там в качестве кого.., — не договариваю я со значением и тайным намёком на понимание.
Мой собеседник ухмыляется.
— В качестве охотника. Обезьян ловил. Которые с автоматами.
— Понимаю, понимаю, — и я стараюсь изобразить на лице многозначительность. — И много наловили?
— Целый мешок. Два! Поймаешь — и в речку их, сволочей! А в речке – крокодилы! Во какие! – и он широко разводит руки.
— Это за что же? – на моём лице должна появиться оторопь, но не появляется. Хотя я так старался!
— А чтоб не по делу не вякали, — произносит стары полковник грубость. – Чтоб не смущали цэка капээсэс. И чтоб, конечно, мир во всём мире. Куда ж без него!
— Суровый вы человек, — качаю я головой.
— Служба, — и лицо его искажает то ли усмешка, то ли ирония. – Не мы их — так они нас. Закон джунглей. Не забалуешь. Сам-то служил?
— Сборы проходил. Два месяца.
— Ага. Значит, не служил. Много вас.
— В каком смысле?
— В прямом! – и старый полковник мощным движением рукой рубит воздух.
— Родину надо защищать! – неожиданно повышает он голос. – А не яйцыми трясти! Понял, студент?
Я трусливо киваю: понял. Разрешите исполнять? Может, сразу бегом?

— Он тебе по ушам ездил, а ты, дурак, ему и поверил, — сказал Валька Сикин, когда старый полковник, заметно шатаясь, скрылся за дверями питейного заведения.
— Интернационалист, — продолжил он с явной издёвкой. – Видал я таких интернационалистов! Вон у меня сосед. Его папаша в свой время от армии отмазал, а сейчас он знаешь кто? Заместитель председателя общества ветеранов Афганистана! Афганец, ё-пе-ре-се-те! Я его как-то спросил: Мишк, у тебя совесть есть? Ну, какой ты «афганец»? Ты же солдатскую портянку ни разу в жизни не понюхал! Ружо ни разу в руках не держал! И что? Думаешь, смутился, растерялся? Ага, щас! Захохотал и говорит: совесть, Валя, есть категория эфемерная, сиречь — неподсудная! Умный, собака! Портянки, говорит, пусть дураки нюхают, которые передовые сознательные пролетарии и трудовое крестьянство. А я – креативный менеджер! Не, ты понял, какое это чмо?
— Не все же жулики.., — возразил я, и, кажется, убедил.
— Не все, — согласился Валька охотно. – Но много. Гораздо больше чем!

— Тамар, а чего-то старого полковника давно не видно?
— Помер. Зашёл, заказал сто пятьдесят и вдруг спрашивает: «А знаете, Тамара, какой сегодня праздник? День освобождения Анголы!». Отошёл вон туда, в угол, выпил и как будто уснул. Полчаса проспал, час… Я мужикам говорю: посмотрите, чего там с этим… А он уже холодный.., — и Тамара пожала плечами. – И чего ему сдалась эта Ангола? Там же негры! И жарко!
Я не ответил. Действительно, чего она ему сдалась? С какой стати?
— Вам сколько налить?
— Сто грамм. Как всегда.
Тамара налила полный стакан.
— И от меня ещё сто¸- пояснила она. — Бесплатно. ПомянИте человека. Безвредный был, хоть и чуднОй. Закусывать чем будете?