После школы Валя Кукушкина поступила в педагогический институт, на химический факультет. «Химичник» у будущих педагогов популярностью не пользовался, Валя тоже привлекательностью не отличалась: была костиста лицом, серьёзна взглядом, глазки имела маленькие и бесцветные, нос – с горбинкой, а поскольку совершенно реально оценивала свои шансы на звание даже не первой, но хотя бы просто красавицы, то с первого же курса остервенело включилась в комсомольскую деятельность. Деятельность оказалась полезной не только для институтского комсомола, но и для самой Вали: уже на третьем курсе она стала секретарём комсомольской организации факультета, на четвёртом вступила в партию, а на пятом, выпускном, это была уже не просто Валя, а вполне сформировавшийся, закалённый в политических дискуссиях, проверенный в выступлениях и взращённый на громких лозунгах работник идеологического фронта, товарищ Кукушкина. Кроме формирования характера, идеология способна и на косметические чудеса: нет, Валя не превратилась в красавицу, но взгляд её вместе с серьёзностью стал ещё и настолько решительным и властным, что даже закаленные в сексуальных баталиях мужики (не говоря уже о неопытных прыщавых юнцах) от этого взгляда моментально тушевались, терялись и начинали бормотать какие-то приятно-нелепые глупости.
В двадцать восемь лет Валя сходила замуж за парторга местного мясокомбината, но сходила неудачно, потому что разлад начался за день до бракосочетания, когда одна из полузнакомых гражданок подошла к ней и, мило улыбаясь, прощебетала, что очень-очень-очень рада за неё, Валечку! И честно слово, узнала о предстоящей свадьбе только сегодня. А если бы знала раньше, то ни за что позавчера на романтической вечеринке не дала бы её жениху Владилену Станиславовичу. Как можно! И тут же упорхнула, сучка такая.
Характером Валя была в своего дедушку, видного местного большевика, сгинувшего в тридцать седьмом в подвалах Губчека («Гвозди бы делать из этих людей…»). Поэтому, услышав такое милое откровение, не впала в истерику, не устроила жениху «разбор полёта», и даже больше того — на следующий день беззаботно веселилась на собственной свадьбе, хотя стала посматривать на своего суженого каким-то совершенно непонятным задумчивым взглядом. Словно примерялась: сегодня его удавить или пусть ещё какое-то время своими млядскими ножками подрыгает-попрыгает, ни о чём не догадываясь?
Нет, расстались хорошо (в том смысле, что совершенно безболезненно и благопристойно), благо детей за полтора года совместного проживания не нажили, а вот второй брак оказался удачным. К моменту их знакомства Костя был совершенно неприметным мужчиной тридцати пяти лет и ужасно стеснялся то ли своей низкорослости, то ли оттопыренных ушей, а может, и того, и другого сразу. Нет, он не комплексовал, и свои физические особенности воспринимал покорно, как данность (не всем же быть аполлонами бельведерскими). Но мужчина есть мужчина, ему хочется нравиться женщинам, а похвастаться было нечем, если только должностью: Костя работал рубщиком мяса на привокзальном рынке. Там же, на рынке, они и познакомились, когда Валя в составе комиссии городского народного контроля проверяла этот самый рынок на предмет обвеса здешних покупателей. Проверка закончилась традиционно: комиссия дружно, с традиционно садистским наслаждением, воткнули дежурную клизму здешнему директору, провела рабочее собрание с трудовым коллективом, а рубщику мяса Ка Эн Горбункову объявила благодарность за образцовое содержание рабочего места и гигиеническое состояние топора. Я почему-то подозреваю, что вот этот самый образцово-показательный топор и послужил причиной знакомства, а потом и сближения двух полюбивших друг друга одиноких сердец.
В конце восьмидесятых годов прошлого века немало советских граждан имело претензии к существовавшему тогда советскому строю. Но «иметь претензии» и «не желаю при этом строе жить» — понятия далеко не равнозначные. Критиковать и даже ёрничать по поводу существующих государственных порядков – наши национальные черты, но они совершенно не означают, что мы готовы эти порядки немедленно ликвидировать. Для того, чтобы что-то сломать, большого ума не надо. Ум нужен для того, чтобы предложить что-то взамен. Что-то хотя бы не худшее прежнего. А вот с этим у нас всегда большие проблемы!
Коснулись такие настроения и семьи Кукушкиных-Горбунковых. Не сказать, чтобы коснулись капитально: тов. Горбунков по-прежнему яростно махал своим топором и висел на рыночной Доске Почёта, а тов. Кукушкина по-прежнему яростно заседала в комиссиях и заседаниях – но всё же какие-то веяния дошли и до них.
— «Перемен! Мы ждём перемен!» — однажды дурашливо пропел Костя. – Требуем. А, Валентина Тимофевна?
— Это лишнее, — не приняла его игривого поведения Валя. – Ты бы поаккуратней, Константин…
— А чего поаккуратней-то? – не согласился тот. – Чай, уже не при коммунистическом режиме живём. И не при тоталитаризме. А, Валентина Тимофевна? Не при тоталитаризме?
Валя сурово поджала губы: такие разговоры ей решительно не нравились.
— Скоро все побегут, — дал суровый в своей беспощадности прогноз Костя. – Вот увидишь.
— Куда? – вроде бы всё-таки растерялась Валя.
— Туда, — сказал Костя туманно-загадочно и повёл головой назад.
— В сравнительной социологии это называется «апология коллективного диссонанса», — блеснула интеллектом партийная богиня. – Точнее, апофигей. То есть, когда всем на всё.., — и запнулась. — И глупости всё это. «Туда» ничего не получится. Во всяком случае, со мной (она выделила это «со мной»).
— Получится, — тоном, не оставляющим никаких сомнений, сказал Костя. – К светлому будущему всегда получится. К нашему персональному (он выделил интонацией это « к персональному»).
— И всё-таки объяснись, — потребовала Валя. Она, как истинная большевичка чуждая идеям оппортунизма, не терпела недомолвок.
— Не обучен, — развёл руки в стороны супруг. – Не умею. Но чувствую!
— А я повторяю: нас это совершенно не касается, — отрезала Валя. Она умела быть резкой и бескомпромиссной. Как учил дедушка Ленин.
— Как знать, как знать.., — многозначительно качнул головой Костя, и Валя впервые подумала, что для рыночного мясорубщика её муж слишком умён. Хотя что значит умён? А почему представитель этой совершенно замечательной профессии не должен быть умным? Обязательно должен! Он же понимает свою социальную значимость! Осознаёт себя как личность!
Больше они к этой деликатной теме в разговорах не возвращались, но Костя всё же оказался прав: сразу после перестройки они уехали в Америку. Как так получилось – ни Костя, ни Валя до сих пор объяснить не могут. Наваждение какое-то. «Всё смятенно могучим ураганом…». Чем там занималась и занимается Валя, я не знаю, а вот Костя успешно продвинулся по своей рыночной профессии и до сих пор трудится на одной из мясобоен славного города Чикаго. Как известно, традиционного центра североамериканской маясоперерабатывающей промышленности. Досок почёта там нет, но Костя не в претензии. Ему и без досок там совершенно не дует.
